Читать интересную книгу Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Разошлись.

— Три, четыре…

Сразились. Так — не ради победы, а чтобы размяться.

Никита взял Петькину шпагу, прикинул ее в руке.

— Сойдет…

По существу это была не шпага, а меч.

Дуэли вошли в моду около года назад. И примерно с месяц рубились на дранках с эмтээсовской пилорамы. Но дранка есть дранка: у одного длинная, у другого короткая. Только сойдутся — глядишь, одна сломалась. Перекур. Безоружного не бьют. Надо менять шпагу. А Никита раз вышел с березовой, наподобие меча, — штук тридцать дранок переломал. С тех пор начали мастерить оружие каждый для себя, чтобы главное при этом — крепость.

Мало-помалу обговорили новые правила.

Если раньше некоторые пользовались этим: выйдет один на один — стоп, шпага сломалась. Дадут ему новую — опять стоп. Дранка ж такое дело — как подставишь ее. Теперь установили: хватит. Сломалась шпага, — если трус, поднимай руки, а выдержка есть — получай прямой, с выпадом, в грудь.

Наконец, чтобы все делалось по-мужски, ограничили длину шпаг. Она должна равняться длине правой руки от сгиба ладони плюс ширина плеч. Тут уж, конечно, смотря какая рука и смотря какие плечи… Но где взять другую мерку?

Благодаря этим нововведениям шпага, сохранив свое прежнее название, постепенно видоизменилась в не очень красивый, но зато прочный, массивный и удобный меч. Красота она красотой. А борьба борьбой, когда речь идет о твоей чести.

Сумасшедший

Сначала шпага, за ней Петька исчезли вверху. Никита еще раз проверил, все ли в порядке, загасил фонарь и со шпагой в зубах полез на выход.

— Ну… (граф, вас ждут великие дела), — хотел он сказать для бодрости, но в это время Петька больно ударил его сверху ногой по голове.

— Ты что… — Никита в сердцах замахнулся кулаком, но промазал. А Петька, не глядя, опять лягнулся и попал в затылок.

Никита проглотил невольное ругательство, замер.

Петькина нога скрылась. Тогда все еще возмущенный, но уже настороженный Никита выглянул на поверхность.

Петька лежал, затаившись под деревом, и, делая свирепое лицо, держал палец у губ: «Тихо!»

Никита змеем выскользнул наружу.

Петька ткнул пальцем в кусты.

Оба затаили дыхание.

Буквально шагах в десяти от их убежища слышался говор. Случайный ветерок шелохнул ветки шиповника, и в лицо пахнуло запахом костра.

Говор стих.

«Быстро!» — одними губами приказал Петька, и, действуя на животах, они в несколько секунд заложили хворостом выход из-под земли.

Никита ткнул пальцем в гнилушку и сделал движение рукой, означающее: «Хорошо, я надумал брать валежник с болота — мало ли кому понадобится на костер!..»

Петька мотнул головой: «Ползем!» — и, придерживая левой рукой свою шпагу, двинулся первым. Работая локтями, Никита догнал его. Дальше поползли рядышком, осторожно, сантиметр за сантиметром приближаясь к невидимым собеседникам.

Едва приметный костер тлел на крошечном, в несколько метров пятачке между деревьями. Прокопченный до сини котелок слегка покачивался на двух сведенных к центру рогатулинах.

Лицом к Никите и Петьке у костра сидел незнакомый лет пятидесяти мужчина с густой черной бородой, в кепке, надвинутой глубоко на лоб, в теплой телогрейке и охотничьих сапогах. Рядом, у его ног, валялось ружье.

А спиной к друзьям сидел на обрубке осины маленький взлохмаченный старик, голова которого казалась огромной от беспорядочно разросшихся седых косм, так что нельзя было разобрать, где кончается шевелюра, где начинаются борода, усы.

Оба молчали, глядя в огонь.

А Петька, увидев старика, цыкнул. Глаза его заблестели. И, готовый позабавиться, он даже приподнялся. Но всегда уравновешенный Никита (которым на этот раз руководило, с одной стороны, благоразумие, а с другой стороны — возможность отомстить за удар по темени) больно ткнул Петьку локтем в бок. И, неслышно огрызнувшись, Петька остался лежать.

Взлохмаченный старик был сумасшедшим. Звали его Проней. Кто первым узнал, что зовут его именно так, — не важно. Дня три назад он явился в деревню по одной из таежных дорог, сутулый, седой, пропыленный (тайга нет-нет да и выкинет что-нибудь такое, особенно в эти, послевоенные годы), и не успел он пройти десяти дворов, как мальчишки уже пристроились за ним: «Проня! Проня!..» Он быстро кивал направо, налево, счастливо улыбался до ушей, встряхивал косматой гривой и, часто притопывая ногами, смешно подпрыгивал на одном месте.

«Здравствуй, Проня!» — кричал кто-нибудь из мальчишек. И радостный Проня оборачивался на голос: «Здрасти, здрасти!..» Но сзади тем временем слышалось новое «здравствуй», Проня вынужден был повернуться в другую сторону. «Проня, где твой паспорт?» Проня, нагибаясь, показывал мальчишкам свой зад. «Проня, спляши!» И Проня весело подпрыгивал на месте.

Сердитые хозяйки разгоняли мальчишек, звали Проню во двор, давали хлеб, картошку, соль и, жалостливо кивая головами, кормили пшенным супом.

«Издалеку, отец?»

«Далеко, милая, далеко! От бога ж мы! — счастливо улыбаясь, быстро, но внятно говорил Проня. — Отколь же быть? Земля, чай, от бога? Мы тоже! Каменья, каменья — землица-то! Благода-ать!.. — Он вдруг пугался на мгновение, торопливо шарил невидящими глазами по земле, хватал первый попавшийся булыжник, ласково гладил его и, опять счастливый, повторял: — Благода-ать!..» — И говорил, говорил не умолкая.

Где он расставался со своими булыжниками, никто не видел, но отыскивал он их везде — по дороге, у реки.

Чернобородый поднял голову и поглядел на сумасшедшего старика. Густые черные брови скрывали выражение его узко прищуренных глаз.

— Ну, и что же дальше?..

Старик выпрямился, взмахнул стиснутыми кулаками.

— Проклятый камень! Я видел его!

— Что толку, дурак… — сказал чернобородый, ковырнув палкой угли, так что над костром взметнулось облачко золы.

— Тридцать лет! Но я видел эту речку! Я не мог уйти раньше! И я видел этот камень!

— Что проку, говорю? — как о чем-то надоевшем, опять повторил чернобородый.

Старик даже задергался на своем чурбаке.

— Я ошибся. Надо было все сначала, — заговорил он с новым воодушевлением. — Этот камень провалился! Но я найду его, ты увидишь. А не найду — обшарю каждый ручей! Сегодня убедишься! Делалось прочно. Глухомань. Зало, прихожая! Подземные хоромы! Милостисдарь!.. — передразнил кого-то старик.

— Я уже слышал это, — отмахнулся чернобородый, выкатывая из костра одну за другой две картофелины.

— Нет, ты убедишься. Это я запомнил! А рядом выстрелы! Но все ж управился… Места-то ведь как будто свои, а чужие! — старик оглянулся.

— А что ж он, идиот-то этот, верующим был, что на библию понадеялся? А? — усмехнувшись, спросил чернобородый, медленно разминая горячую картофелину.

Приятели не дышали. Им нравилось, с какой серьезностью чернобородый разыгрывал старика.

— О, где этот камень!.. — повторил сумасшедший. — Тут береза была. — Проня оглянулся. — Благодать! Кто знал, что ель заглушит все!

Чернобородый бросил обгоревшую кожуру назад, в огонь, вытер пальцы о телогрейку, достал из кармана кисет.

— А ты, случаем, не чокнулся тогда от радости? — неожиданно спросил он.

Но ответа Петьке с Никитой не довелось услышать, так как в этот момент под локтем Никиты сухо треснула хворостина. Чернобородый разом вскочил на ноги, шагнул в сторону затаившихся друзей и внимательно вгляделся в кусты.

— Кто здесь? — спросил он голосом, от которого приятели поежились. Мало ли что…

Тяжелые резиновые сапоги его были так близко от Петькиного носа, что казалось, протяни руку — и дотронешься до них.

Еще раз оглянувшись, чернобородый возвратился к костру.

«Жмем!» — шепнул Петька. Но и без того было ясно, что пора «жать». Задом, сначала медленно, осторожно, потом быстрей они отползли на несколько шагов прочь от костра.

Потом от дерева к дереву — бегом — в камыши. Наконец, во всю прыть, — через болото, к реке.

— Не опоздаем… — утешил Никита.

— Вот бы этот цыган дал тебе по шее, тогда б не опоздали, — на ходу отозвался Петька. Будто бы начальник штаба сознательно треснул каким-то там сучком…

А это получилось даже кстати. Солнце уже катилось к земле.

Дуэль

Чего уж не было на белоглинских дуэлях, так это примирения. Подобная разновидность мушкетерской трусости была чужда белоглинцам. Не та эпоха. Да и народ, видать, покрепче стал. Потому даже Колька тетки Татьянин предпочитал смерть в бою примирению без боя, то есть, чтобы пожать протянутую руку — это ни в какую. Хорошо, правда, что никто еще и не протягивал ее ни разу.

Когда Петька и Никита подошли к месту дуэли, Мишка и Владька уже поджидали их. Но противники не стали упрекать друг друга. Холодно переглянулись, холодно сошлись в центре поляны, чтобы измерить шпаги. Каждый по очереди упирал свою шпагу острием в правую ладонь и прикладывал рукояткой к плечу. У всех, за исключением Мишки, была норма. Мишка сантиметра на два перебрал в длине, но Петька умолчал про это, только сверкнул глазами сначала на Мишку, потом на Никиту: «Видел?» Никита глазами ответил: «Ерунда».