Читать интересную книгу Уходя, не оглядывайся - Джеймс Чейз

Купер сообщил судье, как увидел меня перед открытым сейфом и, когда он ко мне приблизился, я ударил его железным прутом. Удивил меня Франклин, вышедший для дачи показаний в мою защиту. Он сказал, что я был их лучшим сотрудником и до этого инцидента пользовался абсолютно полным доверием руководства фирмы. Но говорил он впустую. Было видно, что его речь произвела на судью такой же эффект, как горсть гравия, брошенная в броню танка. Мой адвокат, упитанный господин средних лет, все заседание боролся со сном. После того как были заслушаны все свидетели обвинения, он посмотрел на меня, скривился, медленно встал и заявил, что его клиент, то есть я, признает себя виновным и просит у суда снисхождения. Может, ничего другого он и не мог сделать, но мне казалось, что, по крайней мере, адвокат мог бы сказать это так, будто ему действительно жаль. А так у меня, да и у всех в зале, создалось впечатление, что он уже поглощен следующим процессом.

Судья несколько мгновений рассматривал меня с садистским удовольствием. Наконец он изрек, что я воспользовался оказанным мне доверием в корыстных целях и поставил под удар репутацию старинной солидной фирмы, в которой достойно трудились мои отец и дед. Поскольку это мое первое правонарушение, он хотел бы отнестись ко мне снисходительно. Я не верил ни одному его слову, ибо видел по его маленьким холодным глазкам, что он говорит все это исключительно ради удовольствия слышать свой собственный голос. Однако, по его словам, мое дикое и жестокое нападение на Купера, которое могло стать убийством, не позволяет суду проявить снисходительность. Затем он приговорил меня к десяти годам, отбывать которые мне предстояло в тюрьме Фарнуорт, где умеют обращаться с такими опасными преступниками, как я.

Наступил момент, когда я мог выдать Роя, и он почувствовал это. Я обернулся на него, и наши глаза встретились. Он сидел очень прямо и явно был напряжен, как натянутая тетива. Он знал, о чем я думаю. Стоит мне только показать на него судье и сказать, что удар Куперу нанес Рой, как я получу отсрочку еще на пару месяцев до нового суда, и если мои слова подтвердятся, то в Фарнуорте мне не бывать…

Фарнуорт был печально известным тюремным комплексом для особо опасных преступников и располагался за две сотни миль от города. Последние три года о порядках Фарнуорта постоянно кричали газеты, а наиболее совестливые журналисты требовали у властей закрыть его, поскольку он, по их словам, мало отличался от нацистских концлагерей. Я читал эти статьи и, как многие другие, был шокирован прочитанным. Если газетчики писали правду, то условия содержания там настолько ужасны, что существование Фарнуорта недостойно цивилизованного общества. От одной мысли о том, что в этом аду мне предстоит провести десять лет, во мне что-то оборвалось.

…Мы с Роем смотрели друг на друга. Глядя на него, я вспомнил о тех мелочах, которые он для меня делал, когда мы вместе ходили в школу, а потом вместе работали. Вспомнил его искреннее дружеское сочувствие, когда знакомые девчонки динамили меня. Вспомнил наши долгие беседы, когда мы строили планы на случай, если удастся разбогатеть. Все это, вместе взятое, не позволяло мне предать Роя. Я улыбнулся ему. Улыбка получилась жалкой, но, по крайней мере, я дал ему понять, что он в безопасности.

Я почувствовал на своем плече тяжелую руку одного из полицейских, стоявших около меня во время суда.

– Шагай, – процедил он сквозь зубы.

Я посмотрел на Джейни, которая вытирала платком слезы, взглянул еще раз на Роя и пошел вниз по ступенькам из зала суда, из мира свободы в будущее, где не было места даже надежде. Единственное, что меня утешало, пока я ждал отправки в Фарнуорт, так это то, что я не выдал Роя. Эта мысль помогла мне сохранить уважение к себе, а учитывая, куда мне предстояло отправиться, это было не так уж мало.

II

Фарнуорт не был тюрьмой с высокими стенами и надежно запертыми камерами. Это была тюрьма цепей, метких стрелков-охранников и свирепых собак. Если дни, проведенные там, были ужасны, то о ночах вообще говорить нечего. В конце каждого дня семьдесят семь вонючих, немытых мужчин загоняли, как стадо скота, в барак длиной в пятьдесят и шириной в десять футов, в котором было одно маленькое, забранное решеткой окно и обитая железом дверь. Каждого заключенного приковывали на ночь к цепи, которая опоясывала весь барак. Секрет заключался в том, что стоило кому-то шевельнуться во сне, как цепь натягивалась и будила остальных.

После проведенного на работах под палящим солнцем дня, когда от изнурительного труда ныла каждая клеточка тела, малейшее раздражение становилось невыносимым. Стоило кому-то в неспокойном сне дернуть цепь, его сосед тут же отвечал на это ударом кулака, и в душной темноте постоянно вспыхивали жестокие драки. После того как нас запирали в бараке, охранники уходили до утра. Их не волновало, что в очередной ночной драке кого-то могут убить. Для них эта смерть означала лишь: одним злодеем меньше.

На ночь заключенные оставались под присмотром всего одного человека, по имени Байфлит. Он отвечал за собак. В нем самом было нечто дикое и примитивное, чего боялись даже его подопечные псы, которые содержались в большом железном сарае. По свирепости они не уступали тиграм. Каждый день в семь часов вечера заключенных приковывали к двухъярусным койкам, охранники уходили, и тогда наступало царство гиганта с заплывшим лицом поросенка – Байфлита. Держа в руках бейсбольную биту, он входил в сарай и выпускал собак. Никто, за исключением Байфлита, не отваживался появляться на территории до половины пятого утра, когда он загонял собак в сарай и на службу заступали охранники.

Ночь за ночью я лежал без сна на своей койке, прислушиваясь к рычанию собак, рыскавших вокруг барака. Чтобы сбежать отсюда, нужно было придумать, как их нейтрализовать. С того момента, когда я оказался в Фарнуорте, для меня не было сомнений, что нужно бежать. Я десять дней провел в этой тюрьме и считал, что уже задержался там слишком надолго. Если бы не собаки, я бы выбрался в первую же ночь, невзирая на риск быть подстреленным. Ни замок, на который цепь запиралась на моей лодыжке, ни запор на входной двери в барак не представляли для меня никакой трудности.

Во время первой ужасной ночи в бараке мне удалось расплести проволочную сетку койки, и после неимоверных усилий и ценой окровавленных пальцев я исхитрился отломить кусок толстой проволоки около трех дюймов длиной. При наличии этой проволоки и определенного терпения я мог справиться с любым замком в Фарнуорте. Меня сводила с ума мысль о том, что я мог бы выбраться из этого вонючего сарая, если бы не свирепые псы, рыскающие в темноте. Нужно было что-то придумать, чтобы их одурачить.

В следующие дни я пришел к выводу, что о бегстве в дневное время не могло быть и речи. Каждое утро нас выводили в поле под охраной шести вооруженных автоматическими винтовками тюремщиков. Кроме того, все они были верхом на лошадях. Местность, совершенно лишенная растительности, была гладкой, как ладонь. Задолго до того, как мне удалось бы достичь протекавшей вдалеке реки или шоссе, меня непременно подстрелил бы кто-нибудь из охранников, бросившись за мной вдогонку на лошади.

Если отсюда и можно сбежать, то только ночью, но сначала надо придумать, как быть с собаками. Поэтому все дни, пока я надрывался в поле, как и большинство ночей, проведенных в зловонном бараке, я не переставал ломать голову над тем, как обмануть собак.

Каждое утро, когда нас выстраивали на перекличку, я проходил мимо их загона. В железном сарае их было десять: огромные свирепые животные – восточноевропейские овчарки и волкодавы. Против этих десяти монстров у человека не было никаких шансов. Они его окружат и разорвут на части прежде, чем он успеет отбежать от барака на двадцать ярдов. Это был тупик.

Только после месячного пребывания в Фарнуорте я смог найти выход. Меня направили на дежурство по кухне: занятие, которого все боялись как огня. Дело в том, что пища, которую давали заключенным, была практически несъедобной. Неизменное меню включало картофельный суп, в котором плавали ошметки гнилого мяса. Работа на кухне в жару при сильнейшей вони гниющего мяса оказывала рвотное действие даже на самых неприхотливых. Чтобы хоть как-то отбить запах тухлятины, повар не жалел перца, и именно перец натолкнул меня на идею, как обмануть собак.

В течение следующих трех дней я возвращался в барак, набив карманы перцем, который прятал в соломенном матраце на своей койке. Я уже существенно продвинулся в подготовке побега. У меня был кусок проволоки, чтобы открыть дверь барака, и достаточно перца, чтобы сбить со следа собак, когда я доберусь до реки. Но если собаки заметят меня раньше, никакой перец мне не поможет. Перец пригодится только в том случае, если мне удастся выбраться, не попавшись им на глаза, и преследование начнется только потом, когда их пустят по следу. Если мне удастся придумать, как это сделать, для побега все будет готово.