Читать интересную книгу Белый павлин. Терзание плоти - Дэвид Лоуренс

На кухню заглянул Джордж, которому понадобилась горячая вода. Увидев нас, он издал оживленный возглас, и глаза его оживились.

— Посмотри на бедняжку миссис Ники Бен! — воскликнула Молли.

Он опустился перед кошкой на колени и приподнял ей раненую лапу.

— Перелом, — констатировал он.

— Как ужасно, — сказала Эмили, она вся передернулась и вышла из комнаты.

— Обеих лап? — уточнил я.

— Сломана вроде одна… Смотри!

— Но ей же больно! — воскликнула Летти.

— Да, пожалуй, — согласился он.

Молли и ее мать поспешили из кухни в гостиную.

— Что ты собираешься делать? — спросила Летти.

— Избавить несчастную от страданий, — ответил он, взяв на руки бедную кошку.

Мы последовали за ним в сарай.

— Самый быстрый способ, — сказал он, — это раскрутить ее и стукнуть головой о стену.

— Мне дурно от одних твоих слов! — воскликнула Летти.

— Тогда я ее утоплю, — сказал Джордж с улыбкой.

Мы смотрели на него, и нас переполняло отвращение. Он же не торопясь обмотал веревку вокруг шеи животного, к концу ее привязал железный утюг, оставив другой конец ее свободно болтаться.

— Ну, что, пойдете со мной? — спросил он.

Летти во все глаза смотрела на него. Она была бледна.

— Тебе станет дурно, — заметил он.

Она не ответила, однако последовала за ним через двор в сад. Уже на берегу нижнего пруда у мельницы он повернулся к нам и сказал:

— Сделаем так! Вы назначаетесь главными плакальщиками на похоронах.

Поскольку никто из нас не ответил, он отвернулся и бросил бедную, корчившуюся от боли и ужаса кошку в воду со словами:

— Прощай, дражайшая миссис Ники Бен!

Некоторое время мы постояли на берегу. Джордж поглядел на нас с удивлением.

— Сирил, — проговорила Летти тихо. — Разве это не жестоко?.. Разве это не ужасно?

Мне нечего было сказать.

— Ты меня имеешь в виду? — вскинулся Джордж.

— Не тебя… А все это! Такое впечатление, что у нас кровь на башмаках.

Он серьезно посмотрел на нее своими темными глазами.

— Я утопил ее из милосердия, — объяснил он, привязывая веревку к ясеню. Затем сходил за лопатой и вырыл могилку в разомлевшей черной земле.

— И наша добрая, славная, бедная, старая, драная кошка превратилась в симпатичный трупик, — подвел итог Джордж. — Друзья и родственники могут попрощаться с покойной и положить фиалки на ее могилку.

Он воткнул лопату в землю и вытащил из пруда кошку вместе с утюгом.

— Ну, вот, — сказал он, отвязывая утюг, — и кончились страдания. Хорошая была кошка.

— Похорони ее — и дело с концом, — поторопила Летти.

Он в ответ поинтересовался:

— А тебе не будут после этого сниться кошмары?

— Я сплю без сновидений, — резко ответила она и, отвернувшись, зашагала прочь. Мы вернулись в дом и прошли в гостиную, где Эмили сидела у окна, кусая палец. Комната была вытянутой, с довольно низким потолком. Через всю комнату под потолком тянулась большая грубая балка. На камине и на пианино в вазочках стояли полевые и лесные цветы, свежие листья. В комнате было прохладно, пахло лесом.

— Он это сделал? — спросила Эмили. — А вы наблюдали, да? Если б я увидела это, я бы возненавидела его. Уж лучше прикоснуться к червяку, чем к такому, как он.

— Мне тоже вряд ли было бы приятно, если бы он прикоснулся ко мне, — ответила Летти.

— До чего же отвратительны бессердечие и жестокость! — сказала Эмили. — Уже один его вид вызывает у меня отвращение.

— Да? — удивилась Летти, холодно улыбнувшись, и подошла к пианино. — Но он же смотрится таким здоровым, никогда не болеет. — Она села за пианино и принялась играть. Звуки напоминали шорох падающих листьев.

Мы с Эмили тихо беседовали у окна о книгах, о людях. Она была серьезна и настроила и меня тоже на серьезный лад.

Через некоторое время, попив молока и поев, к нам вошел Джордж. Летти продолжала играть на пианино. Он спросил Летти, почему бы ей не сыграть какой-нибудь веселенький мотивчик. Это заставило ее повернуться к нему на стуле. Сначала ей захотелось дать ему уничижительный ответ. Но когда она взглянула на него, сердитые слова, готовые сорваться с ее уст, упорхнули, как вспугнутые птицы. Он явился сюда прямо из кухни и встал возле Летти, вытирая руки. Рукава засучены до локтей, рубашка расстегнута на груди. Летти слегка отклонилась, разглядывая его, стоявшего с расставленными ногами, обутыми в грязные краги и сапоги. Брюки его тоже были закатаны по колено, поэтому виднелись голые ноги. Словом, вид какой-то полураздетый.

— Почему бы тебе не сыграть какой-нибудь веселый мотивчик? — повторил он, вытирая полотенцем руки.

— Мотивчик? — отозвалась она, пристально глядя на его руки, на то, как поднималась и опускалась его грудь, крепкая и белая. Потом с любопытством уставилась на его горло, где загорелая кожа переходила в белую, не тронутую загаром. Она встретилась с ним глазами и снова повернулась к пианино. Ее уши покраснели, милосердно скрытые в завитках волос.

— Что же мне сыграть? — спросила она, как-то конфузливо прикасаясь к клавишам.

Он вытащил сборник песен и поставил перед ней.

— Какую из них? — снова спросила она, слегка вздрогнув, когда почувствовала его руки близко от себя.

— А все, что захочешь.

— Про любовь? — не унималась она.

— Если хочешь — давай про любовь. — Он неуклюже засмеялся, заставив девушку внутренне сжаться.

Она не ответила и принялась играть песню Салли Венна «Тит Уиллоу». Тогда он с удовольствием стал подпевать басом. Затем она заиграла «Я пьян от взгляда твоих глаз». Закончив играть, она повернулась и спросила, нравятся ли ему слова. Он ответил, что считает их довольно глупыми, но посмотрел на нее своими лучащимися карими глазами, как бы колеблясь и с каким-то вызовом.

— Это потому, что от твоего взгляда не опьянеешь, — отозвалась она, отвечая на его вызов блеском своих голубых глаз. Потом опустила ресницы. Он засмеялся и спросил, откуда она знает.

— Все очень просто, — сказала она, серьезно глядя на него снизу вверх. — Твои глаза не меняются, когда я смотрю на тебя. Я всегда считала, что люди, которые чего-то стоят, могут говорить глазами. Обычно такие люди вызывают уважение к себе, их глаза красноречивы и умны.

Она говорила это, продолжая смотреть на него, а он в свою очередь с симпатией глядел на ее лицо, на ее волосы, в которых играло солнце. Видно было, что он задумался над ее словами; потом он вдруг рассмеялся, что выглядело несколько глуповато. Она отвернулась, улыбаясь.

— В этой книжке нет ничего такого, что бы хотелось сыграть и спеть, — сказала она, перелистав сборник.

Я положил перед ней другие ноты, и она заиграла, запела «Упрекнешь ли меня?»

У нее было довольно приятное сопрано, и песня понравилась Джорджу. Он пододвинулся к ней ближе. Закончив играть, Летти посмотрела на него и увидела светящиеся от восторга глаза.

— Тебе понравилось? — спросила она с ноткой превосходства в голосе. — А ведь требовалось только найти нужную страницу.

— Понравилось, — сказал он с чувством, что еще больше усилило ее триумф.

— Я предпочла бы петь песни и плясать, чем дрыхнуть в кресле у камина. Правда, ведь это лучше? — подколола она.

Он засмеялся, начиная понимать, что она подтрунивает над ним.

— А ведь ты именно так и поступаешь, — добавила она, осмелев.

— Как? — спросил он обескураженно.

— Половина твоих чувств спит, а половина — бодрствует.

— Неужели? — удивился он. — Ты думаешь, я такой?

— Именно такой… «Бовис», бык. Ты — как бык. Тебе нужны еда, комфорт и больше ничего. Ты любишь комфорт? — улыбаясь спросила она.

— А ты? — спросит он в свою очередь, смущенно улыбаясь.

— Конечно. Сейчас я сыграю одну пьесу, а ты будешь переворачивать страницы, когда я кивну головой. Принеси-ка стул.

Она начала играть Шуберта. Он сидел рядом, склонившись к ней, и придерживая нотную страницу. В конце страницы она кивнула, но он не отреагировал.

— Да, — проговорила она раздраженно.

Он, спохватившись, попытался перевернуть страницу, но она быстро оттолкнула его руку, сделала это сама и продолжила игру.

— Извини, — он покраснел.

— Не беспокойся, — она продолжала игру, не обращая на него внимания.

Музыка смолкла.

— Вот, — сказала Летти. — А теперь скажи, что ты чувствовал, когда я играла?

— О… Я вел себя глупо! — ответил он, сильно смутившись.

— Рада слышать это, — одобрила она его прямодушие. — Но я не то имела в виду. Я спрашиваю, какие чувства вызвала в тебе музыка?

— Я не знаю… Наверное, она заставила меня почувствовать все, все… — ответил он, не спеша, обдумывая свой ответ, как обычно.

— А я скажу тебе, — заявила она, — что ты или спал, или отупел. Неужели ты ничего не услышал в этой музыке? Ну? О чем ты думал?