Читать интересную книгу Голосуйте за Берюрье ! - Сан-Антонио

- Проводите меня на место драмы,- предлагаю я. Он трясет своей бедной головой, на которой едва пробивается сероватая плесень, и мы отправляемся в путь через холл, где одиноко маячат опершиеся на алебарду рыцарские доспехи.

В доме воняет старым фамильным гербом, изъеденным молью. К вони этой примешиваются запахи кошачьей мочи, капустного супа и отсыревшей бумаги. Плиты пола покрыты углублениями от долгого трения подошвами ног. Лестничные марши тоже. Старый слуга провожает меня до библиотеки, наполненной редкими книгами и портретами предков. Заинтересовавшись, я смотрю на эти портреты. Слуга представляет мне их.

- Господин с брыжами - это прапрапрадед господина графа. Этот, с жабо, его прадед, который был другом Монгольфье, изобрел штопор с обратным винтом.

- А господин с бородкой? - обеспокоено спрашиваю я.

- Это Ленин,- отвечает слуга.

- Мне кажется, что в самом деле я его где-то видел. Ладно, объясните мне, как это произошло.

Он, должно быть, в совершенстве отработал свою версию, поскольку выдает ее, как герой-любовник Французского национального театра барабанит тираду Сида.

- У графа болела нога, и ему трудно было подниматься по лестнице, поэтому он оборудовал себе спальню в курительной комнате, примыкающей к библиотеке. В день убийства...

Новый приступ всхлипываний напоминает скрип ржавой, с трудом закрывающейся калитки.

- В день убийства,- продолжают полосатые мощи,- когда я готовил завтрак, я услышал телефонный звонок. Звонок прозвенел два или три раза. Потом граф снял трубку, и я услышал, как он сказал: "Алло!", ибо у графа, как у настоящего трибуна, был зычный голос.

- А потом?

- Потом раздались приглушенные выстрелы; честно говоря, мне показалось, что они исходили снаружи - иногда такой звук издают автомобили.

- Что дальше?

- Я приготовил поднос и направился прямо в комнату к графу. Я постучал. Он не ответил. Я осмелился войти. Комната была пуста, зато дверь, ведущая в библиотеку, была открыта. Я подошел к проему двери и увидел...

На сей раз его всхлипывания напоминают чиханье старой простуженной лошади.

- Что вы увидели?

- Господин граф лежал на этом вот ковре, который вы видите, около ножки стола. Он был весь в крови и держал телефонную трубку. Сам аппарат свалился со стола и лежал возле него. У господина графа были широко открыты глаза. Казалось, он смотрит на меня.

И он прикрывает свое изможденное лицо, напоминающее сушеный сморчок.

- Пока буду жив, у меня перед глазами будет стоять это зрелище.

- А дверь, ведущая в холл?

- Была закрыта.

- Мог ли кто-нибудь скрыться через нее?

- Конечно, поскольку мы были на кухне, Мариза и я. Только дверь холла выходит во двор, а там в это время находился садовник, который подстригал розы.

Я киваю.

- Есть другие выходы?

- Через кухню, но там были мы.

- Что вы предприняли, когда обнаружили вашего хозяина?

- Подбежал к окну и позвал садовника. Я попросил его срочно сбегать за доктором.

- Почему вы не позвонили ему?

- Потому что телефон был залит кровью... Потому что граф зажал трубку в своей бедной руке... И потом доктор Фюмляр, который был другом господина графа, живет как раз на противоположной стороне улицы.

- Что вы делали потом?

- Я пошел на кухню предупредить Маризу...

- Вы шли через холл?

- Да.

- И вы ничего не заметили?

- Ничего.

Я снова возвращаюсь в холл и внимательно его осматриваю.

- В общем, предположим, что убийца, после того, как выстрелил, прошел через холл и поднялся по лестнице. Мог он уйти в то время, когда вы возвращались в кухню, а садовник отправился за доктором?

- Конечно,- соглашается пикоподобный слуга,- только...

- Что только?

- Садовник, когда я ему сказал, что в графа стреляли, начал кричать и поднял на ноги весь квартал. Он еще не успел пересечь улицу, как сбежались люди...

Я недовольно соплю. Этот убийца-призрак определенно мне не нравится. У меня такое впечатление, ребята, что мы попали в какой-то роман Агаты Кристи, правда? Убийство хозяина в библиотеке, дряхлый старик слуга, садовник, подстригающий розы, старая кухарка на кухне и отсутствие улик - все это очень в духе моей знаменитой сосестры. Если когда-нибудь Агата удосужится пролистать это замечательное произведение, она подумает, что я забрался в ее малинник. Однако это не в моих правилах. Это тот самый случай, когда действительность превосходит вымысел, как сказал некто.

- Можно увидеть Маризу?

- Конечно, мне за ней сходить?

- Нет, я пойду с вами.

Я следую за ним по сырому коридору со вздувшейся штукатуркой. Мы входим в кухню размером чуть поменьше площади Конкорд. За обеденным столом бесконечно старая женщина чистит три червивые репы.

- Мама,- обращается к ней слуга,- вот полицейский.

- Это ваша мама? - поперхнувшись, спрашиваю я, косясь на старика.

- Да,- отвечает слуга.- Она поступила на службу к деду господина графа при короле Карле Х. Я ее называю "Мариза", ибо было бы неприлично называть кухарку "мама".

Я наклоняюсь к старухе. Она огромна, как орешек.

- Для нас большое горе, что убили этого мальчика,- произносит она голосом, напоминающим хлюпанье воды в сапогах.

- Кстати, а сколько лет было графу? - осведомляюсь я.

- Шестьдесят два года,- отвечает слуга.

- Что вы делали после того как сообщили маме?

- Мы вернулись на место...

- Где дверь служебного хода?

Он мне ее указывает. Вверху она застеклена. Я открываю ее и констатирую, что она выходит на старенькую улочку. Перед своей дверью работает бочар.

- Его расспрашивали? - указываю я на бочара.

- Да,- отвечает слуга.

- И он никого не видел выходящим от вас?

- Никого. Тем не менее он находился там, где вы его сейчас видите.

И тайна, дети мои, густеет, как застывающий холодец. Дело превращается в загадку закрытой комнаты. Мне доводилось иметь дело с загадками закрытых домов, но они не имели никакой связи (даже сексуальной) с загадкой данного убийства.

- Через какое время появился врач?

- Почти сразу же.

- А полиция?

- Спустя двадцать минут.

- Обыск в доме делали?

- Снизу доверху.

- И ничего не нашли?

- Ничего.

- Ваш хозяин не был женат?

- Нет.

- Наследники есть?

- Не считая маленькой ренты маме и мне, он все завещал компартии.

Я бросаю взгляд на часы. Кстати, о компартии - мне пора возвращаться к своей партии блюстителей порядка.

- Садовник живет в этом квартале?

- Нет, в окрестностях Верхнего Тюрлюрю. Как это забавно!

- И он сюда приходит сколько раз в неделю?

- Два раза в неделю, чтобы ухаживать за газоном.

- Его имя?

- Матье Матье.

- Вы заикаетесь или это двойное имя?

- Это его имя и фамилия.

- Хорошо. Благодарю вас.

Достойный слуга приободряется:

- Ах, господин полицейский, дай вам бог поймать преступника!

- Я бы ему глаза повыкалывала,- в душевной простоте утверждает Мариза, потрясая ножом.

Когда я возвращаюсь в бистро, вся моя теплая компания сидит в прежнем составе. Морбле так набрался, что объединенное министерство Возлияний и Самогоноварения вполне могло бы зачислить его в разряд своих исторических памятников.

Коллеги помогают мне погрузить его в машину, и я направляюсь в СенТюрлюрю с головой, полной вопросительных знаков, все как один более или менее выдержанных в стиле Людовика XV.

По дороге Морбле объясняет мне, что мы, полицейские в штатском, всего лишь ничтожные шутники. Одна лишь национальная жандармерия способна разобраться в этом деле. Он расхваливает достоинства этого элитарного корпуса и начинает плакать от умиления.

Потом он засыпает, что является для меня добрым утешением.

* * *

Когда я объявляюсь в нашей гостинице, рыжая и потасканная горничная сообщает мне, что мама поднялась к себе переодеться к обеду, который вот-вот начнется.

Я решаю слегка перекусить, прежде чем нанести визит Матье Матье, Устраиваюсь за нашим столиком и извлекаю салфетку из роскошного бумажного конверта, как вдруг раздавшийся на террасе голос заставляет меня вздрогнуть.

- Послушайте-ка, инспектор х...! Нечего прятать червовую семерку, а то я заставлю вас проглотить все тридцать две карты без приправ!

- Но, друг мой,- протестует тонкий голосок обвиняемого,- вы ошибаетесь.

- Не смешите меня, у меня губы потрескались.

Я встаю, словно погруженный в гипноз. Этот голос, этот благородный и грассирующий голос существует в мире лишь

в единственном экземпляре. И он принадлежит знаменитому Берюрье. Я выхожу на террасу и обнаруживаю моего приятеля, расположившегося за столиком напротив налогового инспектора. Он без пиджака, в рубашке (роскошной рубашке цвета голубой лаванды) и в подтяжках шириной с туалетное полотенце, на которых изображена взбирающаяся по лиане обезьяна. Старая шляпа надвинута до переносицы, он небрит, пахнет вином - Толстяк играет в белот. Мой приход не очень его впечатляет.