Читать интересную книгу Итоги № 35 (2013) - Итоги Итоги

— Ваше, положим, тоже.

— Конечно. Так я и вид не делаю, правда? «А переверните-ка галстучек, — говорю, — там, наверное, бирка фабрики «Большевичка»? В мире это называется экономическая интеграция. И если бы эти люди, которых вы сюда пригласили, сказали: «Дмитрий Федорович, дай нам по комбайну, мы их разберем, стырим секреты и станем производить такие же изделия», — я бы шляпу перед ними снял. Вот с чего надо было разговор начинать. А вы с чего начали — что я враг? У меня один комбайн заменяет десять «Нив», а вы гоните этот металлолом недокрашенный». Спустя годы так и произошло: кто пошел по нашему пути, стал делать хорошие машины. Остальные умерли.

Примаков… Никогда не забуду: 29 октября, его день рождения. Мы попадаем на совещание в Саранск, Евгений Максимович — премьер. Объявили перерыв, и пресс-секретарь приносит ему выжимку из публикаций о нем. Доренко и прочее. Я не читал — но увидел его лицо. Он был готов съесть всех вас, журналистов, с потрохами и без соли.

— Путин добрее?

— Не могу сказать о доброте. Но он просчитывает каждый шаг. Если вам кажется, что он говорит экспромтом, — это не так. У него хороший аналитический склад ума. И он отличный менеджер, достойно играющий роль, которая ему досталась. И функцию, которая выпала ему, выполняет хорошо и честно.

— Вячеслав Володин — некогда ваш ученик и «вице». Чего следует ждать от его дальнейшей политической биографии?

— Я его знаю очень хорошо. Очень способный, очень эффективный. Служит честно. Его стиль — нечеловеческая работоспособность, системность. Он еще молод. Не исключаю, что вскоре будет повышен по службе.

— Вы один из немногих губернаторов, оставшихся после отставки в регионе, которым управляли. Почему таких в России — по пальцам одной руки?

— Прежде всего я после отставки тоже уехал. Был около пяти лет в Москве на Старой площади и тосковал от безделья. Посадили в золотую клетку, дали кабинет с кондиционером, машину с двумя водителями. И абсолютно никаких обязанностей и никакой ответственности. В моем ведении — консультирование Госсовета РФ, у которого такой же прекрасный функционал, как и у меня. Надо было писать аналитические записки, предложения. Когда ты с ними заходишь на чужую поляну, то моментально получаешь по башке. Например, так было с предложением о переподготовке глав субъектов РФ — я-то еще не знал, что буду заниматься подобным в этой школе… Но губернаторов и мэров крупных городов надо учить. Тем самым я пересек границы интересов сразу нескольких департаментов администрации, что вызвало там определенное недовольство. Так что когда появилась возможность уехать в Саратов и возглавить эту школу госуправления, я с удовольствием согласился. Меня тут узнают, мне тут хорошо. Я не мешаю власти, власть не мешает мне. На работу хожу с удовольствием, ниша моя мне по душе.

— Не считаете это понижением?

— Какое понижение? Я знаю, что губернатором больше никогда не буду. Не хочу быть депутатом. Но и не желаю, чтобы на территории Саратовской области надо мной появился начальник. У меня начальники в Москве, и это хорошо. Я уважительно отношусь к моим преемникам. Спросят — отвечу, пригласят — приду. Не пригласят — не обижусь. Во всяком случае в области не скоро появится человек с таким количеством государственных наград, с дипломатической неприкосновенностью и пятилетним опытом работы в Совете Европы. Уходя с губернаторского поста, я сказал известную фразу римского консула: «Сделал, что мог. Кто сделает лучше — флаг в руки».

— Про флаг консул не говорил.

— Это я добавил.

Кино и немцы / Политика и экономика / В России

Кино и немцы

/  Политика и экономика /  В России

 

Появилась ли в России историческая цензура? Вопрос перестал быть праздным после начала работы над единым и непротиворечивым школьным учебником отечественной истории. И особенно после приключений в стенах Министерства культуры сценария еще не снятого фильма Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр». Автору предписали перенести действие из 1940—1941 годов на десяток лет раньше: накануне Великой Отечественной войны немецких инженеров не могло быть на советских военных заводах.

О том, за кем историческая правда, спорят научный директор Российского военно-исторического общества Михаил Мягков и старший научный сотрудник Института славяноведения РАН Сергей Случ.

 

С одной стороны

Михаил Мягков: «Сочиняйте фэнтези на исторические темы, но почему органы государства должны в этом участвовать?»

 

— Михаил Юрьевич, Министерство культуры обещает проводить в историческом кино государственную политику. В чем здесь отличие от советской цензуры?

— Цензура в СССР носила предварительный характер. В современной России такая цензура отсутствует. Свобода слова, однако, не означает, что государство не имеет права воздействовать конституционными средствами на общественное мнение, в том числе в сфере исторического сознания. Сегодня в обществе есть проблема формирования консенсуса по поводу исторического прошлого страны. Поэтому я не вижу ничего странного в том, что Министерство культуры не хочет выделять бюджетные деньги кому попало и принимает решения на основе экспертизы. При отсутствии экспертизы за счет бюджета могут быть созданы художественные произведения, оказывающие разрушительное воздействие. Если говорить о сценарии фильма Александра Миндадзе, то здесь было лишь одно существенное замечание: реалии 1920-х годов — и, соответственно, советско-германского сотрудничества в это время — были перенесены на период 1940—1941 годов. Это мне представляется неправильным. В целом, конечно, для большого художника Миндадзе главное в фильме — это яркие образы и характеры людей. С ним легко общаться, и вообще он был благодарен за наши подсказки и советы.

— Идет работа над непротиворечивым учебником истории для школы, в фильмах, как говорят чиновники, должно быть больше светлого. А в Конституции провозглашается идеологическое многообразие. Как быть?

— Власть заинтересована в том, чтобы через систему исторического образования и просвещения транслировались ценности, поддерживающие легитимность государства и снижающие конфликтный потенциал. К числу таких ценностей, безусловно, относится утверждение толерантного отношения к собственному историческому прошлому. Понятно, что внедрение в общественное сознание тех или иных исторических представлений может работать на подрыв территориальной целостности, способствовать разжиганию межнациональных и межрелигиозных противоречий или служить оправданием терроризма.

— Кто-нибудь отказался войти в состав экспертного совета Минкультуры по идейным соображениям?

— Состав консультационного совета по сценариям фильмов военно-исторической тематики сформирован недавно. Если говорить о том, кто конкретно рекомендовал экспертов, то это были прежде всего члены Российского военно-исторического общества (РВИО), первый съезд которого прошел в марте этого года. Учредителями РВИО являются Минкультуры и Минобороны. Соответственно в состав экспертов вошли историки — члены РВИО, сотрудники академических институтов, различных университетов, но также и историки, не связанные с какими-либо учреждениями, писатели, создающие произведения на историческую тематику.

— Вы говорили, что «СССР тесно сотрудничал в области научно-технического прогресса с Германией Веймарской, но никак не с фашистской». То есть в 1939—1941 годах сотрудничества не было вовсе или оно было не таким тесным, как раньше?

— После заключенного в 1922 году между Советской Россией и Германией Рапалльского договора в Москве, например, был подписан пакет концессионных соглашений с фирмой «Юнкерс». Мы предоставляли немцам площади завода в Филях, где шла разработка новых моделей боевых и гражданских самолетов. В 1920-х годах были и другие концессии, открыты советско-германские авиационная школа под Липецком, химический полигон «Томка», танковая школа «Кама»… Выгоду получали обе стороны — и наша страна, и Германия. Подчеркиваю, тогда еще демократическая Германия. С приходом Гитлера к власти в 1933 году техническое сотрудничество было резко свернуто, сильно сократились и торговые отношения. Что же касается взаимоотношений в 1939—1941 годах, то для СССР это был во многом вынужденный шаг, обусловленный обстановкой, которая сложилась к тому времени в Европе и мире.