Читать интересную книгу У стен Москвы - Георгий Зангезуров

Когда мальчик, резко осадив коня, соскочил на землю и подошел к командиру, тот довольно крякнул и, разглаживая рукой пышные усы, сказал:

— Ну что ж, видать, и вправду добрый казак получится из тебя. А учишься как?

— Хорошо!

— В каком классе?

— В восьмом.

— Та-а-ак… Окончишь школу — приходи ко мне. Спросишь заместителя командира полка Семена Петровича Потапенко. Помогу поступить в военное училище и стать командиром. Не возражаешь?

— Ой, что вы? Я же сам хочу этого. Давно. С самого детства…

… А через пять лет после этого разговора Александр, скрипя новыми ремнями, стоял навытяжку перед Потапенко, который к этому времени был переведен на Дальний Восток, и докладывал о том, что успешно закончил училище и прибыл в его распоряжение.

— А поворотись-ка, сынку! — словами Тараса Бульбы обратился к Александру Семен Петрович, а потом уже от себя добавил: — Хочу посмотреть, каким ты стал.

Кожин повернулся кругом. Командир, пряча довольную улыбку в усах, внимательно рассматривал его со всех сторон, затем сказал:

— С виду ничего… Посмотрим, каким будешь в деле…

* * *

Дела долго ждать не пришлось. Вскоре японцы спровоцировали военный конфликт у озера Хасан. Дивизия, в которую входил и полк Потапенко, была брошена в бой. Завязалась непродолжительная, но ожесточенная схватка.

Рота Кожина, занимавшая оборону на высоте, была окружена самураями. Бойцы отбивали одну атаку за другой, а самураи упорно лезли вперед, пытаясь захватить господствующую высоту.

На высоте осталось в живых всего пятнадцать человек — раненый Кожин, командир артиллерийской батареи Асланов, наблюдательный пункт которого был на той же сопке, и тринадцать бойцов. А самураи все лезли и лезли.

Кожину было ясно, что с такими силами долго не продержишься. Продолжая стрелять из пулемета, он попросил командира батареи вызвать огонь артиллерии на себя. Другого выхода не было.

Асланов флажками стал передавать эту команду на батарею. Через несколько секунд на высоту обрушились снаряды. От взрывов погибло два бойца, а Кожина и Асланова засыпало землей. Подоспевшие на выручку бойцы других рот еле откопали их. Когда Кожин пришел в себя и огляделся, он увидел, что склоны сопки завалены трупами самураев.

3

Кожин проснулся задолго до подъема, но вставать не торопился. Сегодня выходной день — первый выходной за все время службы на Востоке.

«Наверное, командира полка куда-то вызвали», — строили догадки офицеры.

Командир стрелкового полка Потапенко и раньше отличался беспокойным характером, а как только началась война, он совсем забыл об отдыхе. Никто в полку не мог бы сказать, когда он отдыхает. Он всегда был с людьми: в расположении батальонов, в артпарке, в поле, на стрельбище. Дни и ночи полк по его приказу штурмовал сопки, форсировал реки, окапывался, шел в атаку. Люди возвращались в лагерь такими усталыми, что сразу же валились с ног и засыпали.

После каждого такого возвращения с полевых учений Кожин думал: «Ну, теперь отосплюсь». Приходил в палатку, ложился, и… вдруг среди ночи — сигнал тревоги. Вскакивал на ноги, строил батальон и бегом вел его к месту сбора.

Потапенко приходил туда раньше всех. Проверял, кто и в какое время привел свое подразделение. Потом отдавал распоряжение:

— Командиры батальонов, рот и батарей, ко мне!

Все мчались к нему, докладывали.

Он выслушивал их, делал замечания, затем давал вводную:

— «Противник» форсировал реку, обошел нас с флангов и угрожает окружением. Наша задача…

И снова марш-бросок, снова атаки и контратаки.

Только заканчивались полковые учения, как тут же начинались дивизионные. И так проходил день за днем…

Послышались чьи-то тихие шаги. Кожин понял, что к палатке подошел кто-то, но не решается войти.

— Валерий, это ты?

— Я, товарищ капитан. Разбудил вас?

— Нет, я не сплю.

— Можно взять котелки? Мне помыть их надо.

— Бери.

Голубь откинул полу палатки и вошел. Это был светловолосый парень, с тонкой, девичьей талией. Кожин повернул голову, посмотрел на своего ординарца и первый раз не увидел на его лице улыбки.

— Ты что такой невеселый сегодня? Не выспался, что ли? — спустив ноги с топчана, спросил Кожин.

— Да нет, выспался, хотя…

— Что?

— Мы почти и не спали в эту ночь.

— Ка-ак не спали? Почему?

— Из-за картины вчерашней. Очень уж она растревожила всех.

— Да, фильм хороший. Я тоже долго не мог заснуть… — ответил Кожин, потом спросил: — Пойдешь в поселок?

Лицо Валерия зарделось. Километрах в десяти от лагеря, в небольшом посёлке, жила семнадцатилетняя Леночка, с которой он познакомился еще в прошлом году. Кожин знал об этом и, когда выпадал свободный воскресный день, выписывал увольнительную записку Валерию, и тот, словно на крыльях, летел в поселок.

Александру было хорошо знакомо это прекрасное и в то же время мучительное чувство. Оно пришло и к нему. Это случилось в Москве в прошлом году. Там он встретил Наташу и полюбил ее…

Он учился на курсах «Выстрел» и нередко из-за города приезжал в столицу к приемным родителям. В один из таких дней к нему пришли ученики из школы, в которой он когда-то учился, и пригласили его на первомайский вечер.

Концерт самодеятельности уже начался, когда Кожин вошел в актовый зал. Пройдя в самый дальний угол, он сел у окна… Сперва пел хор, затем ребята читали стихи. Александру стало скучно, и он пожалел, что согласился прийти на этот вечер. Он уже не смотрел на сцену, а размышлял о том, как бы незамеченным уйти домой. И вдруг по залу поплыли тихие звуки песни:

Соловей мой, соловей,Голосистый соловей…

Кожин прислушался, затем поднял голову и посмотрел на сцену. Там стояла тоненькая, стройная девушка в белом платье. Ее пышные волосы отливали золотом. Она пела так увлеченно и с таким чувством, что казалось, нет на свете другого такого голоса, другой такой девушки, которая могла бы петь так, как эта.

… Ты куда, куда летишь,Где всю ночку пропоешь? —

неслось со сцены… Голос то поднимался и звенел серебристыми переливами, то падал вниз, доходя до нежного, еле слышного шепота, потом снова взлетал вверх и несся по залу.

Девушка кончила петь, смущенно поклонилась, а ученики, очарованные ее голосом, сначала молчали, а потом вдруг неистово зааплодировали.

— Браво, Наташа!

— Бра-во-о!!! — неслось со всех сторон.

Занавес закрылся. Ученики бросились растаскивать стулья, готовя зал для танцев. Среди них Кожин заметил рыжеволосого мальчика лет тринадцати. Он активнее всех передвигал стулья, с кем-то спорил, кому-то что-то доказывал, — словом, действовал так, будто именно он являлся распорядителем вечера, именно ему предстояло первым открывать вечер танцев.

В дверях появился директор школы. Увидев его, мальчик нырнул в гущу ребят и через мгновение уже был за спиной Кожина, уселся на подоконник и закрылся портьерой. Он только изредка высовывал из своего убежища голову с взъерошенными волосами и тихим шепотком спрашивал Александра:

— Дяденька, не ушел он еще?

— Кто «он»? — не оборачиваясь, спросил Кожин.

— Ну, директор… Тот, высокий… Знаете, какой он у нас?

— Сердитый?

— Ага, Большим все можно, а нам нельзя. А разве я мог не прийти, если сегодня тут Наташа выступала? Слыхали, как она пела? Правда, хорошо?

— Правда. А зовут-то тебя как?

— Вообще-то меня зовут Олегом, но чаще — Олежка. По-разному зовут…

Кожин назвал ему и свое имя.

— В каком же ты классе учишься?

— А! — он безнадежно махнул рукой. — Мне еще долго учиться. В шестом…

— А Наташу откуда знаешь?

Из-за портьеры на Александра смотрели удивленные глаза Олега.

— Ну как же? Ведь она же училась в этой школе. И вожатой была у нас. Она мне первому повязала красный галстук. Не верите?

— Нет, почему же, верю.

— Я и маму ее знаю. Во учительница! — показывая большой палец, с восхищением произнес мальчик. — Только она уезжает от нас. Директором школы ее назначают. В Березовок. Наташа здесь, конечно, останется. У бабушки. Она в институте учится. Как окончит, будет немецкий язык преподавать в школе.

Олег так уверенно рассказывал о Наташе и ее матери, будто на много лет вперед знал, что те будут делать и как построят свою жизнь.

Заиграл оркестр. Начались танцы. Александр опустился на стул у стены и стал наблюдать за танцующими. Он словно искал кого-то. Чем больше он всматривался в танцующие пары, тем озабоченнее становилось его лицо.

«Ушла, наверное… Спела — и ушла», — подумал Кожин и, поднявшись с места, направился к выходу. Когда он был уже у самой двери, его вдруг окликнули.