Та сморщилась и робко спросила:
— Тебе точно нравится?
— Спрашиваешь! Группа просто супер! Надо будет у твоего Бобби спросить, может, у него есть их записи. Отработанный репертуар, виртуозно играют, а от голоса солиста меня прямо в дрожь бросает.
Саманта мечтательно зажмурилась. Когда она открыла глаза, первое, на что натолкнулся ее взгляд, были несчастные глаза подруги.
— Что, совсем тяжко? — очнулась наконец Саманта, почувствовав угрызения совести: ведь, погрузившись в собственные ощущения, она упустила из виду, что ее подруга вовсе не испытывала того восторга, в котором купалась она сама.
Джил попыталась улыбнуться, но у нее вышла лишь кривая усмешка.
Тут их разговор был наглым образом прерван. К их столику нетвердой походкой подрулил высоченный парень в потертых кожаных штанах и такой же кожаной жилетке на голое тело. Темные волосы топорщились на потной груди и толстых коротких пальцах. С высоты огромного роста он окинул девушек довольно мутным взглядом, громко икнул, пошатнулся и ухватился горилльими ручищами за их столик, чтобы сохранить равновесие. Он склонился к ним и дыхнул перегаром:
— Скучаем, девочки?
По опыту Саманта знала, что с такими людьми нападение лучшая защита, и агрессивно-небрежно бросила:
— Отвали, дядя, а то сейчас вернется мой дружок и развеселит тебя так, что мало не покажется.
Джиллиан рядом громко выдохнула и в испуге зажала рот рукой, ожидая, что за такими словами немедленно последует взрыв ярости со стороны незнакомца.
Однако никаких агрессивных действий фраза Саманты не вызвала. Возможно, если бы нечаянный кавалер был более пьян, такие слова действительно подействовали бы на него, как красная тряпка на быка. Но мозг гориллоподобного ухажера был все-таки не до конца затуманен принятым градусом, и тормоза сработали в нужный момент. Верзила пробормотал что-то извинительное и испарился.
Саманта ободряюще похлопала побелевшую подругу.
— Жуть, — выдохнула Джиллиан, с опаской глядя вслед удаляющемуся кавалеру. — Как ты ловко с ним управилась. Надо запомнить твою фразу.
Уловив восхищение в голосе подруги, Саманта поспешила предупредить:
— Не вздумай повторять мои слова в подобных обстоятельствах.
Джил недоуменно уставилась на нее. Саманта поспешила пояснить, что за такие заявления можно и схлопотать по первое число.
— То есть ты не была уверена, что он тебя послушает? — испуганно пробормотала Джил.
— Конечно нет. Я понадеялась на удачу, а может, и интуиция подсказала, но вообще-то от парня в таком его состоянии можно ждать чего угодно.
Саманта поспешила вернуть разговор к тому, на чем их прервали. Она пожалела безвинно страдающую подругу, хотя и не могла понять, как той может не нравиться такая великолепная музыка. Саманта предложила ей не мучиться больше и отправиться домой.
Джиллиан согласилась не сразу, хотя, услышав предложение Саманты, была готова вскочить с места и немедленно ему последовать. Ей было неловко оставлять подругу одну. Джил робко напомнила о пытавшемся пристать к ним мужике, но Саманта поспешила убедить ее, что ей ничто не угрожает. К тому же при повторении подобного эпизода (а в том, что он повторится, Саманта сильно сомневалась) маловероятно, что от присутствия Джил будет большой толк. Тут больше пригодилась бы помощь Бобби, который до окончания концерта никуда из клуба не денется. С этим Джил была вынуждена согласиться, и мысль, что она не оставляет Саманту совсем одну в незнакомом месте, немного успокоила ее совесть.
Саманта проводила подругу до выхода, убедилась, что та благополучно села в такси, и поспешила вернуться в клуб.
3
С первых аккордов Саманта поняла, что концерт будет великолепным. Чуть гранджевая мелодия первой песни, вкрадчивая сначала, обманула всех. Ударник вдруг резко ударил по установке, заданный ритм моментально подхватила гитара, сквозь грохот пробился громкий голос вокалиста и буквально взорвал зал. Такое неожиданное начало моментально завело толпу.
Мастерство, с которым они исполняли каждую песню, говорило само за себя. Выступавшие словно доказывали своим слушателям, что панк — это на самом деле очень тонкая и художественная музыка. Агрессивные мелодии чередовались с медленными балладами, в которых, однако, не было слащавых навязчивых мелодий. Одна песня немного напомнила Саманте английский альтернативный поп, но от этого была еще более щемящей, милой и светлой. В каких-то мелодиях чувствовалось влияние американского фолка, и это стилевое многообразие только прибавляло вкусовых оттенков, заставляя Саманту внутренне облизываться в предвкушении каждой новой песни. Красивейшие баллады, в которых звучала вековая тоска и давящее ощущение невероятности прошлого и неизбежности будущего, могли выжать слезы из самых нечувствительных и невосприимчивых сердец. Ритм быстрых песен заставлял сердце Саманты отплясывать вслед за палочками бородатого ударника, которые мелькали в его руках, напоминая о ловкости опытного жонглера.
Вокалист то брал гитару в руки, и под его чуткими пальцами рождались пронзительно-впечатляющие соло, то оставлял инструмент в стороне и носился по сцене с безумным взглядом, зажигая в сердцах зрителей огонь. Он зачаровывал Саманту низким приятным голосом, то мелодично вторя гитаре, то срываясь на крик. Это был крик души, в этом не усомнился бы ни один из присутствовавших в зале. Скулы его в переменчивом свете заострились, выделенные черным глаза пристально вглядывались в толпу. Казалось, он со сцены заглядывал к каждому присутствовавшему в душу и знал о нем все. Он касался своим голосом самых потаенных струн души, дергал за них, заставляя их стонать от восторга или плакать от счастья.
Такие волшебные ощущения нельзя было сравнить ни с чем. Толпа, и Саманта вместе с ней, задыхалась в предчувствии экстаза, тянула руки к повелителю мелодий, готова была умереть, отдать за него последний вздох, надрывалась в призывном крике, сгорала в вихре страстей.
Когда зазвучала последняя песня, Саманта замерла на месте, во все глаза глядя на солиста. Он снова взял в руки гитару, присел на сабвуфер и, глядя поверх повернутых к нему лиц, поверх протянутых ладоней, запел. Он пел о фиолетовых глазах своей малышки, а Саманте казалось, что песня была про нее и звучала только для нее. Она была в толпе, и в то же время далеко отсюда, там, куда человек на сцене устремил свой глубокий взгляд, там, в тишине одиночества, в пламени горевших свечей, в пустоте неизбежного расставания, в лабиринте загадок, в радужном сиянии чувств. В эти мгновения она почти любила вокалиста, дрожала от возбуждения, от желания коснуться его лица, утешить и обнять, прижаться и не отпускать, сказать, что его малышка здесь, совсем рядом, и стоит ему только позвать — она будет с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});