— О чём вы говорите?
— Вы когда-нибудь слышали о Рональде Рейгане?
— Нет. Хотя… вы про актёра? Про того парня, что фотографировался с шимпанзе?
— Да, про него. Вселенная икнула почти сорок лет назад. Ему пришло в голову стать политиком, представляете? Я даже не буду вам рассказывать, как высоко он взобрался в правительстве США — вы всё равно мне не поверите. Потребовалась целая армия почтальонов, чтобы после этого вернуть всё на правильный путь.
— То есть вы хотите сказать, что я должен был стать палеонтологом, а не техническим писателем?
— Ага.
— Почему?
— Просто так оно должно было быть, вот и всё.
Голова у меня шла кругом. В этом не было никакого смысла.
— Но я не хочу быть палеонтологом. Я вполне счастлив, будучи журналистом. — Это была не вполне правда, и у меня возникло ощущение, что Иоанн Павел это знает, но предпочитает не заострять на этом внимание.
— Простите, — сказал он во второй раз.
Это было безумие. Но его голос был очень серьёзен, словно он сам верил в то, что говорил, и это заставляло меня нервничать.
— Но другие люди сами выбирают свою судьбу, — сказал я, наконец.
— Нет, — ответил он; внезапно он показался мне очень старым. — Нет, не выбирают. Им кажется, что выбирают, но на самом деле нет.
— То есть… то есть, мне суждено добиться каких-то значительных успехов в палеонтологии? Чего-то, что изменит порядок вещей? — Это было бы не так плохо, подумал я. Что-то существенное, с чем будут считаться, что будут помнить после того, как я умру.
— Возможно, — ответил папа, и я в ту же секунду понял, что он лжёт.
— Но в любом случае мне уже поздновато возвращаться в университет, — сказал я, складывая руки на груди. — Ведь к тому времени, как я получу свой Ph.D. в области палеонтологии, я уже буду практически пенсионером.
— Вы получили свой Ph.D. Но не спрашивайте меня, какова была тема вашей диссертации. Я не знаю, как читается бо́льшая часть слов в её названии.
— Да нет же. Я получил степень бакалавра в области прикладных искусств на факультете журналистики Технического университета Райерсона. — Я уже многие годы не произносил этого с такой гордостью.
— Да. И это тоже. — Он снова взглянул на часы. — На данный момент.
Я не верил ни единому его слову, но решил подыграть пожилому человеку.
— Ну и как же тогда состоится этот обмен?
— Две вселенные соприкасаются уже сейчас. Мы лишь зашиваем разрыв между ними. Когда почтальоны доставят всё в нужные места, две вселенные автоматически сольются в одну.
— И как скоро это произойдёт?
— Скоро. Возможно, сегодня, если я закончу свою смену вовремя.
— И моё мнение никак не учитывается?
— Нет. Простите. — Судя по его голосу, он говорил искренне. — Ничьё мнение не играет никакой роли. А теперь прошу прощения, но мне правда необходимо вернуться к работе. — И с этими словами Епископ Рима поспешил к стеклянной двери.
Любомир Дудек, член Торонтского отделения Канадского союза почтовых работников, подошёл к последнему пункту своего маршрута, просторному дому с гаражом на две машины. Ему не хотелось заканчивать маршрут, не хотелось опускать свежий номер иезуитского журнала «Компас» в почтовый ящик человека, который сейчас, вследствие событий того рокового дня в 1973, стал самым известным в городе ортопедом, а не священником Общества Иисуса. Любо завидовал доктору, так же, как он завидовал Джейкобу Койну, журналисту, которому суждено превратиться в охотника за окаменелостями. С этого места они пойдут дальше, видя перед собой совсем другие перспективы.
Любо знал, что две реальности должны быть приведены в соответствие. Он тоже сделал роковой выбор двадцать лет назад, когда работал оператором печатной машины в типографии, когда его личная флуктуация потонула во вселенской. Он нализался до розовых слонов, отмечая… сейчас он не смог бы вспомнить, что именно, даже под страхом смерти. Приняв разумное, как тогда казалось, решение, он вызвал такси вместо того, чтобы поехать домой из «Джолли Миллера» на своей машине. Это должно было быть правильным решением, печально подумал он, однако мы вынуждены играть теми картами, что нам сдали.
Он много думал о том, почему именно его выбрали в число тех, кто помогал вернуть всё на правильный путь. Он пытался убедить себя, что причина в том, что он честный (и это действительно так) и добрый (что тоже было правдой), а также ответственный (и это тоже). Он терпеливо ждал, что его собственный почтальон принесёт ему какую-то необычную почту: может, журнал по какой-то новой профессии или требование об уплате взносов из профсоюза, в котором он не состоял, или даже чек с выплатой дивидендов по акциям, которых у него не было. Но ничего такого не приходило, и под конец Любо был вынужден признать то, что он давно подозревал. Его краткий миг свободной воли дал ему жизнь, которая ему была не положена. В воссоединённой вселенной у Джейкоба Койна будут его ужасные ящеры, у ортопеда — его братья по вере, но Любо обретёт лишь покой.
Он дошёл до конца подъездной дорожки и приподнял крышку почтового ящика доктора-ортопеда — её чёрный металл раскалился под летним солнцем. Медленно и печально он загрузил в ящик рекламные листовки, счета и письма. Он секунду помедлил перед тем, как достать из сумки «Компас», а потом, с заботливостью, которой обычно не проявлял к почтовым отправлением, осторожно опустил тонкий журнал в почтовый ящик, следя за тем, чтобы не помять уголки его глянцевых белых страниц.Студенческий культурный центр в кампусе Университета Торонто.
Примечания
1
Студенческий культурный центр в кампусе Университета Торонто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});