Читать интересную книгу Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Йен Макдональд

— Вы испортили мне выход, — сказала я королевскому стражу, когда машина тронулась с места.

Молящиеся в узких переулках с трудом уступали нам дорогу.

В тот вечер высокая кумарими пришла ко мне в комнату. Воздух гудел от винтов вертолетов, выискивающих заговорщиков. Вертолетов и механизмов, подобных личным автоматам короля, способных летать и озирать город с высоты взглядом коршуна. Она присела ко мне на кровать и положила на вышитое красным и золотым покрывало голубую прозрачную коробочку. В ней были две светлые таблетки.

— Это поможет тебе уснуть. Я покачала головой.

Высокая кумарими спрятала голубую коробочку в рукав платья.

— Кто это был?

— Фундаменталист. Карсевак. Глупый грустный молодой человек.

— Индус, но он хотел нам зла.

— В том-то и безумие, деви. Он и ему подобные считают, что наше королевство стало слишком западным, слишком оторвалось от корней и религиозных истин.

— И он напал на нас, на деви Таледжу. Он готов был взорвать свою богиню, но автомат лишил его головы. Это почти так же странно, как люди, выплескивающие воду ради дождя.

Высокая кумарими опустила голову. Она достала из пояса новый предмет и положила его на тяжелое покрывало с той же бережной осторожностью, как и сонные таблетки. Это была легкая перчатка без пальцев на правую руку: на ее тыльной стороне виднелся завиток пластика, похожий на крошечный зародыш козленка.

— Знаешь, что это?

Я кивнула. У каждого молящегося, совершавшего пуджа на улице, был такой на правой руке, чтобы улавливать мое изображение. Наладонник.

— Он посылает сообщения тебе в голову, — шепнула я.

— Это самое малое, на что он способен, деви. Считай его своим джарока, но он откроет тебе окно в широкий мир, за площадью Дурбар, за пределами Катманду и Непала. Это — ИИ, искусственный интеллект, мыслящая машина, как те, что ты видела здесь, но много умнее их. У тех хватает ума летать и выслеживать, но мало на что еще, а этот ИИ расскажет тебе все, что ты захочешь узнать. Тебе нужно только спросить. А тебе многое нужно узнать, деви. Ты не вечно будешь Кумари. Придет день, когда ты покинешь этот дворец и вернешься в мир. Я видела их до тебя. — Она протянула руки, взяла мое лицо в ладони, потом отстранилась. — Ты особенная, моя деви, но та особость, которая делает тебя Кумари, означает, что тебе трудно придется в мире. Люди назовут ее болезнью. И хуже того…

Чтобы скрыть свои чувства, она принялась закреплять похожий на зародыш завиток приемника у меня за ухом. Я чувствовала, как скользит по коже пластик, потом высокая кумарими надела перчатку, взмахнула рукой в жесте мудра,[17] и я услышала у себя в голове голос. В воздухе между нами возникли светящиеся слова — слова, которые высокая кумарими так прилежно научила меня читать.

«Спрячь его ото всех, — говорила ее танцующая рука. — Не говори никому, даже улыбчивой кумарими. Я знаю, что ты так называешь ее, но она не поймет. Она сочтет это нечистым, осквернением. Кое в чем она похожа на человека, который хотел причинить тебе зло. Пусть это будет наш секрет, только между нами».

Вскоре улыбчивая кумарими пришла навестить меня, но я притворилась спящей. Перчатка и похожий на зародыш завиток прятались у меня под подушкой. Я воображала, что они говорят со мной сквозь гусиный пух и тонкий хлопок, посылают мне сны, между тем как надо мной в ночи кружат вертолеты и роботы-ищейки. Когда за кумарими защелкнулась дверь, я надела перчатку и крючок наушника и отправилась на поиски пропавшего дождя. Я нашла его в ста пятидесяти километрах выше, высмотрела глазом погодного ИИ, вращавшегося над Восточной Индией. Я увидела муссон — завиток облаков, похожий на кошачий коготь, царапающий море. У нас в деревне были кошки: недоверчивые создания, кормящиеся мышами и ячменем. В Кумари Гхар кошки не допускались. Я смотрела на свое королевство сверху, но не могла разглядеть внизу ни города, ни дворца, ни себя. Я видела горы: белые горы с голубой и серой каймой ледников. Я была их богиней. И сердце рвалось у меня из груди, так ничтожны они были — крошки камня на верхушке огромного мира, висящего под ними, как полное коровье вымя, обильное и отягощенное людьми, их блистающими городами и светлыми народами. Индия, породившая наших богов и наши имена.

Через три дня полиция поймала заговорщиков, и пошел дождь. Тучи висели низко над Катманду. С храмов площади Дурбар смыло цвета, но люди на улицах звенели жестянками и металлическими чашами, восхваляя деви Таледжу.

— Что с ними будет? — спросила я высокую кумарими. — С дурными людьми?

— Скорее всего их повесят, — отвечала она.

Осенью после, казн и изменников недовольство наконец вырвалось на улицы, как жертвенная кровь. Обе стороны претендовали на меня: полиция и демонстранты. Одни видели во мне символ всего лучшего в нашем королевстве, другие — всего, что в нем было не так. Высокая кумарими старалась мне это объяснить, но когда мой мир сошел с ума и стал угрожать мне, мысли мои обратились вдаль, к огромной древней стране на юге, расстилающейся там, как вышитое самоцветами платье. В такое время легко было поддаться соблазну ужасающей глубины ее истории, богов и воинов, пролетавших над ней, бесконечной смене империй. Мое королевство всегда было отважным и свободным, но я встречала людей, освободивших Индию от власти Последней Империи, — людей, подобных богам, — и видела, как интриги, соперничество и коррупция раскололи эту свободу на враждующие государства: Авад и Бхарат, объединенные штаты Бенгалии, Маратха, Карнатака.[18]

Имена и страны из легенд. Сияющие города, древние, как сама история. Там ИИ витали над многолюдными улицами, подобно гандхарва.[19] Там на каждую женщину приходились четверо мужчин. Там забыты были старые различия, и женщины брали мужей из высших каст, и мужчины искали жен по возможности не слишком многими ступенями ниже себя. Я была очарована их политиками, партиями и вождями не меньше, чем их граждане — излюбленными «мыльными операми», производившимися ИИ. Ту раннюю суровую зиму, когда полиция и королевские автоматы восстанавливали вокруг площади Дурбар старый порядок, я душой провела внизу, в Индии.

Смятение земли и трех небес. Однажды утром я проснулась и увидела в деревянном дворике снег крыши храмов на площади Дурбар хмурились им, как бровастый седой старик. Я уже знала, что странности погоды — не мое дело, а результат гигантских медленных изменений климата. Улыбчивая кумарими подошла ко мне, когда я со своего джарока наблюдала за сеющимися с белого неба тяжелыми и мягкими, как пепел, хлопьями. Она опустилась передо мной на колени, спрятала руки в обшлагах широких рукавов. Ей плохо приходилось в холодную и сырую погоду.

— Деви, разве ты для меня не как мое собственное дитя? Я мотнула головой, не желая произносить «да».

— Деви, разве я когда-нибудь делала для тебя не все, все, что могла?

Подобно своей напарнице месяцами раньше, она извлекла из рукава пластиковую коробочку с таблетками и положила на ладонь. Я откинулась на спинку кресла, испуганная, как никогда не испугалась бы ничего, предложенного мне высокой кумарими.

— Я знаю, как все мы счастливы здесь, но перемены неизбежны. Меняется мир — этот снегопад, он неестественный, моя деви, так не должно быть, — меняется наш город. И мы здесь не защищены от перемен, мой цветик. Ты тоже изменишься, деви. Ты, твое тело. Ты станешь женщиной. Если бы я могла, я бы не позволила этому случиться с тобой, деви. Но я не могу. Никто не может. Я могу предложить только… отсрочку. Задержку. Возьми это. Они задержат перемены. Надеюсь, на годы. И мы все будем счастливы здесь, деви.

Согнувшись в почтительном полупоклоне, она подняла на меня взгляд:

— Разве я не всегда желала тебе самого, самого лучшего?

Я раскрыла ладонь. Улыбчивая кумарими вложила таблетки в мою руку. Я сжала кулак и соскользнула со своего резного трона. Уходя к себе, я слышала, как улыбчивая кумарими бормочет благодарственную молитву резному образу богини. Я взглянула на таблетки на ладони. Голубой цвет казался почему-то неподходящим. Потом я наполнила чашку в своей тесной умывальной и запила их двумя большими глотками.

После этого они появлялись каждый день, голубые, как владыка Кришна, чудесным образом возникали на столике у моей кровати. Почему-то я так и не призналась высокой кумарими, даже когда она заметила, какой я стала капризной, как невнимательна и рассеянна на церемониях. Я сказала ей, что виной тому — деви, нашептывающие мне из стен. Я достаточно разбиралась в своей особости, которую иные называли отклонениями, чтобы придумать ответ, в котором не усомнятся. В ту зиму я была усталой и сонливой. Обоняние у меня обострилось, улавливая малейшие запахи, а запрокинутые, глупо-счастливые лица людей под балконом приводили меня в бешенство. Я не показывалась неделями. Деревянные коридоры остро пахли медью старой крови. Демоническим внутренним зрением я постигала, что мое тело превратилось в поле битвы между моими собственными гормонами и подавляющими созревание химикатами улыбчивой кумарими. Весна в тот год была тяжелая и сырая, и я казалась себе разбухшей в этой жаре, как переливающийся жидкий пузырь под одеждой и восковыми красками. Я стала выкидывать голубые таблетки в туалет. Я уже седьмой Дасан была Кумари.