Читать интересную книгу Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

Если у него получится, разве мы не будем счастливы?

— Хорошо, Батья, — сказал Моше, потом посмотрел на Пинхаса. — Ладно, сынок, записывайся на «дополнительный» год. Торговля сейчас идёт неплохо. Думаю, нам с мамой удастся тебя прокормить.

Моше протянул руку и взял с прикроватной тумбочки Тору в теснённой серой обложке, давая понять, что разговор окончен. Пинхас, а за ним и Батья, молча вышли из комнаты.

3

Заканчивался последний год учёбы, называемый «дополнительным». В классе осталось

только семеро из тридцати двух учеников, зачисленных в него восемь лет назад. Кроме Пинхаса, евреев было ещё двое. Реалисты не имели права поступления в университет, и те, кто желали получить высшее образование, поступали в высшие технические учебные заведения. Но для этого нужно было выдержать серьёзные конкурсные экзамены. Главным предметом на них была математика, письменный и устный экзамен, и ещё предстояло написать сочинение по русской литературе.

Занятия отвлекали его от мыслей о Хане, да и сестра Рахель рассказывала о слухах, бытовавших в женской гимназии, где она тогда училась, и о пышной свадьбе и медовом месяце молодожёнов. Он уже спокойно и трезво оценивал свои чувства к ней и произошедший не по их вине разрыв, и только во время своих коротких прогулок по городу изредка вспоминал о прежней любви.

Сегодня в последний день учёбы он поднялся по широкой лестнице на второй этаж и вошёл в класс вместе со Степаном Тимошенко, высоким крепким парнем, приехавшим в реальное училище из села Шпотовка Черниговской губернии. С самого начала они симпатизировали друг другу, но этот последний год сблизил их ещё больше тем упорством, которое проявляли они в подготовке к экзаменам. Математику у них вёл Лев Львович Ужицкий. Человек нервозный, но прекрасный преподаватель, он всегда был одет немного старомодно в костюм, который ученики ошибочно принимали за униформу учителей школы. На уроках он выбирал для решения задачи из учебников и сборников задач, которые приобретал в Киеве или Полтаве. А через некоторое время, блестя очками и подёргивая небольшую бородку, вызывал кого-нибудь к доске для разбора задачи и давал весьма дельные советы.

Произведения Пушкина, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Толстого, Достоевского и других писателей, необходимые для сочинения, были прочитаны и отложились в памяти Пинхаса. Он получал книги в училище, но некоторые приходилось доставать в городской библиотеке, куда он был записан все последние годы. Он читал их и передавал Степану, который права пользования библиотекой не имел.

В конце дня в класс зашёл директор школы. Он поздравил их с окончанием «дополнительного» года и пожелал успеха в конкурсных экзаменах. Когда уже расходились, его подозвал к себе Ужицкий.

— Рутенберг, ты хорошо учился все годы. Я верю, ты поступишь. Не разочаруй меня.

— Спасибо, господин учитель, но, вы-то понимаете, не всё зависит от меня.

— Я знаю, Пинхас, о процентной норме для евреев. Это кощунство. Но через мой класс прошли сотни, если не тысячи учеников. Таких, как ты, у меня было совсем немного. — Ужицкий окинул его пытливым взглядом. — Ты уже решил, куда поедешь поступать?

— Да, в Санкт-Петербург, в Технологический институт.

— Трудно тебе будет. В столицах норма три процента и туда поедут самые лучшие. Но я тебя понимаю. Это один из лучших технических институтов страны. Желаю тебе удачи. И мой тебе совет: не расслабляйся, каждый день решай несколько задач.

Ужицкий повернулся и вышел из класса. Пинхас смотрел на его удаляющуюся худощавую фигуру и вновь поразился полному отсутствию у него антиеврейского душка, которым в той или иной степени были заражены почти все роменские гои. Тимошенко ждал его на выходе из школы.

— Пинхас, завтра за мной заедет отец, и я уезжаю, — с некоторым оттенком грусти сказал Степан. — Отдохну в селе, наберусь сил, а потом на поезд и в столицу.

— Восемь лет промчались, приятель. Теперь нам нужно доказать, чего мы стоим. Между прочим, наш математик приличный человек. Он поговорил со мной и пожелал удачи.

— Да, у него есть сердце, он болеет за нас. Ну ладно, Пинхас. Жаль, что мне в другую сторону. Все эти годы ты был мне хорошим товарищем. Даст Б-г, ещё увидимся.

Они крепко обнялись и разошлись. Не знали они ещё тогда, что один из них станет революционером, а потом знаменитым сионистом и электрификатором Эрец-Исраэль, а другой великим учёным.

Прошёл июль. Пинхас отдыхал, гуляя по живописным роменским рощам, но по совету Ужицкого каждый день решал задачи из сборника конкурсных задач. Билеты на поезд были заранее куплены на десятое августа, и началась неспешная подготовка к отъезду. Мама с затаённой грустью вздыхала, смотря на сына, и подкладывала ему в тарелку блинчики со сметаной и творогом или кусочки гефилте фиш, которую она делала превосходно. Отец, пытавшийся было прежде отговорить сына от «авантюры», смирился с его выбором и принялся подсчитывать возможные петербургские расходы на жильё, пропитание и оплату учёбы в институте. За несколько дней до отъезда Пинхас начал собираться в дорогу и укладывать вещи в чемодан. Отец накануне подошёл к нему и передал связанную в носовой платок небольшую пачку денег, которых должно было хватить на первое время.

Десятого августа вся семья проводила его на вокзал. На перроне было много народа. Уезжали ещё несколько выпускников училища, которых Пинхас хорошо знал. Они приветствовали его, и он ответил им взмахом руки. Подошёл поезд, он обнял сестёр и братьев, заплаканную мать и отца, предъявил проводнику билет и поднялся в вагон. Обернувшись, он вдруг увидел стоявшую поодаль Хану. Она смотрела на него, и, чтобы он её