Читать интересную книгу Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман

Другой аргумент, который приводят защитники демократии, связан с тем, что многим авторитарным режимам по определению присуща нестабильность, если и когда в них происходят смены лидеров. В демократиях смена правительств по итогам выборов редко ведет к кардинальным изменениям режимов, но лишь немногие авторитарные режимы смогли выработать механизмы преемственности власти и управления, которые были бы независимы от персоналий [13] . Эта проблема порой стоит даже в наследственных монархиях, а уж о персоналистских авторитарных режимах и говорить не приходится – эти режимы крайне редко переживают их создателей. Но, в свою очередь, критики демократии в ответ резонно проводят различие между устойчивыми демократиями (то есть странами, где демократические режимы существуют на протяжении относительно длительного времени – по крайней мере, свыше двадцати лет) и так называемыми «новыми» демократиями, где демократические режимы еще не успели стать устойчивыми (консолидированными). Первые, действительно, переживают крах крайне редко (немногие исключения, подобные Чили в 1973 году, подтверждают это правило), зато среди вторых крушения демократий случались в прошлом (да и сегодня случаются) сплошь и рядом.

Нестабильность «новых» демократий неудивительна: согласно китайской поговорке, жить в эпоху перемен – это наказание. Усвоение новыми акторами новых «правил игры» редко проходит безболезненно, и потому демократизация в ряде стран сопровождается острыми конфликтами, особенно если и когда она (как во многих посткоммунистических странах) также сопровождается экономическими преобразованиями и реформой государственного устройства. Отсюда следует рецепт критиков демократии – не отказываясь от демократии как нормативного идеала, необходимо максимально отсрочить и растянуть по времени процесс демократизации. Согласно такой точке зрения, поскольку общество не готово к быстрой демократизации, то сперва следует достичь высокого уровня экономического развития и создать успешно работающие эффективные «правила игры», и лишь затем шаг за шагом расширять пространство политической конкуренции. Хотя теоретически этот аргумент выглядит вполне осмысленным, но на практике лишь немногие авторитарные режимы смогли создать действительно устойчивые эффективные институты, которые в результате переживали их создателей. Поэтому при всех опасностях и рисках ускоренной демократизации нет оснований считать ее большим злом для самых разных обществ, нежели подавляющее большинство авторитарных режимов.

Суммируя, можно утверждать, что демократия не гарантирует гражданам, что они станут жить лучше, но позволяет снизить риски того, что в условиях авторитарных режимов они будут страдать от произвола коррумпированных правителей, нарушающих их права, не имея при этом возможностей для мирной смены власти. Но смена режима, предполагающая отказ от авторитаризма, – сложный и болезненный процесс. Проблемы и риски, связанные со сменой политических режимов, достаточно серьезны, и они связаны не столько с демократизацией как таковой, сколько с тем, что построение демократии – это лишь один из возможных исходов этого процесса, но исход далеко не обязательный. На протяжении довольно долгого времени многие специалисты (в том числе и анализировавшие смену режимов в посткоммунистических странах) были склонны уделять гораздо больше внимания «историям успеха» демократизации [14] , но не слишком интересовались причинами ее провала и/или достижения частичных и неустойчивых результатов. Более того, анализ этого процесса часто выглядел как аналог голливудского фильма, в котором «хорошие парни» (сторонники демократии) противостояли «плохим парням» (врагам демократии) и, в конце концов, итогом почти что неизбежно должен был стать демократический happy end. Но логика противостояния сил добра и зла при анализе смены режимов оказалась исчерпанной по мере того, как демократизация в ряде стран (в том числе и постсоветских) обернулась провалом, и голливудский happy end вскоре сменился подходом, скорее, напоминавшим film noir [15] , по-русски звучно называемый чернухой. Согласно этой точке зрения, в постсоветской политике играют лишь «плохие парни», которые не приемлют демократию в силу своего коммунистического прошлого и/или связи со спецслужбами, либо иных причин. Неудивительно поэтому, что авторитарные режимы устанавливаются в этих странах в результате воздействия сил зла.

Моя точка зрения на процессы смены режимов отличается и от голливудского оптимизма, и от взгляда на провал демократизации как на сценарий фильма-чернухи. Было бы нелепо считать, что провал демократизации в России стал лишь следствием того, что Ельцин, Путин и Медведев – условно говоря, «плохие парни». Дело даже не в том, что эти «плохие парни» не хуже (хотя, наверное, и не лучше) многих вполне себе демократических политиков в ряде других стран. Но и не в том, что демократия возникает лишь в силу добрых намерений «хороших парней». Я исхожу из того, что в политике, как и в повседневной жизни, «парни» не являются однозначно «хорошими» или «плохими» – действия конфликтующих сторон в ходе изменений политических режимов продиктованы, прежде всего, их собственными интересами. Для политических акторов такие интересы состоят в максимизации их власти, но иногда эти интересы включают в себя и содействие становлению политической конкуренции, и выработку тех «правил игры», которые эту конкуренцию поддерживают.

Другое дело, что политические акторы (как и обычные граждане) далеко не всегда способны предугадать последствия своих шагов, и нередко их действия имеют неожиданные и подчас непредсказуемые последствия с точки зрения изменений режимов. Эти последствия возникают в силу высокой неопределенности, характерной для ряда стран, особенно в ситуации стратегического выбора политическими акторами да и обществом в целом тех или иных ключевых решений. Каким вариантам конституций и законов отдать предпочтения? Проводить или нет выборы и по каким правилам? За кого из кандидатов отдать свой голос? Выходить ли на протестные акции против произвола властей? Каждый раз изменения режима в том или ином направлении зависят от решений, принятых в определенные «критические моменты» истории. Эти решения, в свою очередь, определяют рамки коридора возможностей в следующий «критический момент», подобно компьютерным играм-аркадам [16] . И если один раз выбрать путь, ведущий в тупик, то вернуться к первоначальным развилкам удается далеко не всегда, и издержки на этом трудном и извилистом пути подчас оказываются весьма велики. Именно анализ процесса изменений режима в постсоветской России, его траекторий, развилок и тупиков составит последующее содержание книги. 

Спрос, предложение и «критические моменты»

Политические процессы нередко сравнивают с рыночными, имея в виду, что те или иные изменения (в том числе и изменения политических режимов) отражают динамику спроса и предложения. Политические акторы в любых режимах создают предложение, они же влияют и на спрос со стороны сограждан, игнорировать изменения которого правящие группы не в силах без риска подрыва легитимности своего господства. Разница между демократическими режимами и авторитарными в этом отношении состоит лишь в степени конкуренции на политическом рынке или, напротив, его монополизации. Постсоветская Россия не представляет собой исключение из общего правила, но динамика политического спроса и предложения в нашей стране за последние два с лишним десятилетия при этом демонстрировала целый ряд особенностей.

Политический спрос в России на протяжении большей части постсоветского периода во многом носил латентный (неявный) характер и не был определяющим фактором политики в стране. Тем самым для российских политических акторов возникла ситуация «свободы рук», позволявшая им не слишком опасаться проявлений общественного недовольства. После довольно краткого периода активных выступлений против советского режима на излете коммунистической эпохи (1989–1991) российские граждане крайне редко подымали свой голос против политического режима, существовавшего в тот или иной момент (режима статус-кво). Хотя все массовые опросы и демонстрировали низкий уровень политической поддержки режима, особенно в 1990-е годы, любые альтернативы ему в глазах россиян (будь то возврат к прежнему режиму, установление диктатуры или же более интенсивная демократизация) выглядели либо непривлекательными, либо нереалистическими. Иными словами, характер спроса со стороны российских граждан по отношению к политическому режиму в стране во многом представлял «вынужденное принятие» складывавшихся «правил игры», которые вовсе не казались им оптимальными, – напротив, их недовольство режимом, скорее, было вызвано расхождением между демократическими идеалами и реальностью. В 2000-е годы повышение экономического благополучия значительной части российских граждан, с одной стороны, и обретение режимом статус-кво устойчивости, с другой, повлекли за собой рост поддержки режима со стороны россиян [17] . Но в 2010-е годы в России начал проявляться спрос на перемены, и исход думских выборов 2011 года и последовавшие за ними массовые протесты стали для режима первыми тревожными звонками – общественный спрос становится все более значимым фактором российской политики, хотя пока он и не приобрел первостепенное значение.