— Добрый вечер, — незапоминающийся, какой-то бесплотный голос выползал из трубки холодной змеей.
— Добрый вечер, — ответил Николай.
— Я разговариваю с Николаем Сергеевичем Огревым? — в голосе звонившего причудливо смешивались интонации крайнего интереса и равнодушия, разбавленные льдом вежливости.
— Да, это я.
— Вас беспокоят из библиотеки Рижского университета. Мы имеем основания полагать, что одна из книг, завещанных нам вашим дядей, находится у вас.
— Боюсь, что вы ошибаетесь, — Николай похолодел, неожиданная осведомленность незнакомца напугала его. — Я не привозил из Риги никаких книг.
— Может она попала к вам раньше? Постарайтесь вспомнить.
— Нет, еще раз нет. Вынужден вас огорчить. Нет у меня никакой книги. Ничем не могу вам помочь.
— Надеюсь, что вы отдаете себе отчет в том, что если мы найдем доказательства, что книга у вас, то вы можете получить очень крупные неприятности, — несмотря на отказ Николая, собеседник сохранил вежливо-равнодушный тон.
— Приносите свои доказательства, тогда и поговорим! Всего хорошего! — Николай понимал, что сорвался зря, но сдержать себя уже не смог. Он швырнул трубку и вновь принялся бродить по комнате, окончательно выведенный из себя.
Долго не мог успокоиться, досадовал на себя, злился за то, что не сдержался, дал раздражению вырваться наружу. Посреди разгула эмоций безобразия неожиданно родился вариант сохранения «Безумной мудрости», выскочил, словно драгоценность, вынесенная на берег бурей. Николай замер на секунду, нервное напряжение неожиданно исчезло. Успокоенный удачной мыслью, смог вновь приняться за чтение. Дочитав «Предупреждение», перешел к «Рассуждению первому. Об очищении». Главу предваряла гравюра, выполненная очень тщательно, на ней можно было различить мельчайшие детали. На гравюре семеро людей, покрытые профессионально прорисованными язвами, понурив головы, брели к огромной печи, в которой ярко пылало пламя. Печь странной круглой формы, по бокам из нее били струи пара, а сверху возвышалось большое ветвистое древо, в густой кроне которого удобно расположились солнце и луна. Пока Николай рассматривал рисунок, у него неожиданно заныли почки, сердце пронзила острая боль, глаза начали слезиться. «Ну вот, донервничался» — промелькнула мысль. На здоровье он не жаловался никогда, ничем серьезным не болел, простужался редко, а тут почувствовал себя настолько плохо, что пришлось несколько минут просто лежать, оторвавшись от чтения. Но боли прошли, слабость отступила, глаза перестали слезиться, и Николай опять принялся за чтение. Начиналось первое рассуждение следующим образом: «Помни о брат мой, что выше всех тел — сущность души, выше всех душ — мыслительная природа, выше всех мыслительных субстанций единое, и это единое есть Творец. Помни же о нем, приступая к работе своей, и держи эту мысль в сердце своем постоянно, начиная работу первого этапа Великого Делания. Уразумей, во-первых, о брат мой, что если ты преобразуешь в тела субстанции, лишенные телесности, и не лишишь тела их телесного состояния, то ты не достигнешь цели». После столь четкого и ясного вступления Николай опешил, затряс головой, пытаясь извлечь смысл из прочитанного. Получалось плохо, но, вспомнив название книги и предупреждения дяди, продолжил читать. На протяжении нескольких страниц автор рассуждал в схожем ключе, но ближе к концу главы стало легче: «:и уразумей, брат мой, что ничто нечистое и порочное несовместимо с нашей работой, ибо тело лепрозное бесплодно, любая нечистота есть благу преграда. Потому с тем же тщанием, с каковым врач очищает телесные внутренности и извлекает оттуда всяческую грязь, дабы телеса очистились, и нам следует усовершенствовать род наш. Пока ты черен, смерть пожрет тебя, и страдание будет твоим спутником. Не очистившись, нельзя вступить во врата небесные. Возьми свою семеричную нечистоту и ввергни ее в очистку». На этом месте заканчивалось теоретическое вступление, ниже стоял подзаголовок «Извлечения из первого рассуждения, на практике применяемые». Решив, что практическая часть будет проще, Николай подавил зевок и погрузился в текст, хотя за окнами уже давно стемнело, и холодный ночной ветер стучался в окно. «Огонь есть основа нашей работы. Без огня невозможно совершить делание. Но наш огонь не есть простой огонь, как наше золото не есть просто золото. Наш огонь минерален, равномерен, продолжителен, не исчезает, если не чрезмерно возбужден. Основа его есть сера. Чтобы его обнаружить, требуется искусство, он всюду проникает, тонок, воздушен, не обжигает, он вместителен и един. Сам он содержит в себе все наше искусство. Огонь этот естественный, противоестественный, неестественный и не огненный вовсе, он тепл, сух, влажен и холоден. Размышляй об этом, брат, и упорно трудись, тогда ты достигнешь успеха. Любое очищение производит этот огонь, он удаляет из тела оскверняющую и заражающую тело субстанцию. Чтобы перейти к другим стадиям нашей работы, необходимо очистить все тела, ибо любое очищенное тело легче поддается растворению и возгонке, чем тело неочищенное». Далее весьма подробно и обстоятельно излагались принципы и технология прокаливания семи металлов: золота, серебра, свинца, олова, железа, меди и ртути. Николай так и не понял, как можно прокаливать ртуть. Завершалось «Рассуждение об очищении» рисунком: лилия, окруженная другими цветами, вырастала из навозной кучи. Рисунок сопровождался надписью: «ex foctido purus» — «из смрадного чистое». Николай уже сильно хотел спать, а когда рассматривал рисунок, закружилась голова. Изображение неожиданно приблизилось, заняло все поле зрения, стало столь реальным, что он даже ощутил запах навоза, смешанный с ароматом цветов. В себя помогла придти боль, что раскаленной иглой вошла в солнечное сплетение. Когда оторвался от книги, болела голова, горло саднило. «Ну и зачитался» — думал Николай, пробираясь к кровати. — «В час ночи и не такое примерещится». Через десять минут он уже спал.
Снилась ему пляска дикарей посреди густых джунглей, полная страсти и пыла. Одним из танцующих вокруг огромного костра чернокожих был сам Николай. На шее у него висело ожерелье из камушков, в руке он держал копье с каменным наконечником. Николай и прочие негры вместе подпрыгивали и вертелись в такт ударам невидимых барабанов. Николай кричал, тряс копьем, проходя полный круг вокруг пламени. От танца его отвлек неяркий свет, что пробивался через густые кусты на краю поляны. Золотисто-розовое сияние манило, и, заинтересовавшись, он вышел из круга танцующих. Остальные не обращали ни на свет, ни на Николая никакого внимания, продолжая танцевать. Николай раздвинул ветви; под кустом, на земле, на изумрудной траве светилась огромная, в кулак размером, жемчужина золотистого цвета. Николай протянул руку и взял сияющее чудо в ладонь. Приятное тепло мгновенно согрело кисть, побежало по предплечью и постепенно заполнило все тело. В сердце стало так горячо, что казалось, там пылает костер, столь же огромный, как и на поляне. Но внезапно возникшее чувство тревоги заставило Николая поднять глаза к небу. Там, из беззвездной, бархатистой тьмы, на него смотрели два огромных глаза. Располагались они так, что было ясно, глаза эти не принадлежат одному огромному существу, скорее двум одноглазым. Первый глаз был кругл, зрачок его темнел багрянцем на фоне белка, и столько гнева и ярости было в его взгляде, что Николай вздрогнул. Другой глаз был вообще треугольным, а зрачок его вмещал в себя, казалось весь холод и все равнодушие ценнейшего из металлов — золота. Глаза вразнобой озирали землю, Николай почувствовал, что ищут именно его. Едва он успел спрятать находку за спину, как два взгляда сошлись на нем одновременно:.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});