4
Мать Боббо, Бренда, крадучись, пробиралась вокруг дома 19 по Совиному проезду, где жил ее сын. Она была шалунья, в отличие от ее куда более рассудительного сыночка. Бренда задумала поиграть с Руфью: тихонечко подкрасться к окну и прижаться к стеклу носом. «Ку-ку, а вот и я! — скажет она, усиленно шевеля губами и делая страшные рожи. — Карга страшная, свекровь ужасная!» Так она как бы извинится за то, что ей поневоле приходится играть в семье двойную роль, и положит удачное начало предстоящему вечеру: хорошая шутка — лучший способ забыть о любых семейных неурядицах.
Каблучки Бренды ступали по ухоженной лужайке, что не шло на пользу ни каблучкам, ни лужайке. Трава была аккуратно подстрижена. Руфь любила следить за своей лужайкой. Она управляла косилкой играючи, даже одной рукой — раз, два, и все готово, не то, что ее малорослые соседки, с которых вечно семь потов сойдет, пока они, проклиная все на свете, сражаются с перерослой травой. А все почему? Да потому, что они неделями попусту препираются с мужьями, пытаясь доказать, что подстригать лужайку — мужская работа.
Мать Боббо заглянула в окно кухни, где потихонечку кипел грибной суп, в который осталось только добавить ложку сметаны, да влить стопочку хереса, и одобрительно покивала. Она любила, чтобы все делалось, как положено — при условии, что занимался бы этим кто-то другой, не она. Проходя мимо столовой, она через открытую балконную дверь увидела накрытый на четверых стол, свечи в подсвечниках, начищенное до блеска серебро, сверкающий чистотой буфет — и восхищенно вздохнула. Серебро у Руфи всегда в идеальном состоянии. Пальцы у нее сильные: разок протрет, и уже ни пятнышка. Бренде, чтобы как следует почистить серебро, приходилось пользоваться электрической зубной щеткой — такая нудная процедура, просто ужас! Так что тут она, пожалуй, немного завидовала Руфи: завидовала тому, как ловко невестка управляется с серебром.
А вот тому, что Руфь имеет такого мужа, как Боббо, его мать, Бренда, не завидовала. Бренда своего сына никогда особенно не любила. Она относилась к Боббо хорошо, и к мужу своему она тоже относилась неплохо, но большой глубиной ее чувства не отличались.
Вечерний воздух наполнился ароматом цветов.
— Как замечательно она со всем справляется, — сказала мать Боббо своему мужу, Энгусу. — Повезло Боббо, честное слово!
Энгус стоял на садовой дорожке, терпеливо дожидаясь, когда у жены пройдет приступ игривости, и она наконец перестанет бегать от окна к окну. На Бренде было бежевое шелковое платье и золотые браслеты на запястьях — она одевалась как женщина «без возраста». На Энгусе был коричневый клетчатый костюм, коричневато-желтая рубашка и синий в крапинку галстук. Независимо от того, насколько состоятельны или бедны они были в тот или иной период их совместной жизни, Бренда всегда выглядела чуть элегантнее, чем того требовали обстоятельства, а Энгус почему-то всегда производил малость нелепое впечатление. У Бренды был аккуратный маленький носик и широко распахнутые, чуть удивленные глаза, а у Энгуса нос был большой и бесформенный, а глаза узкие, как щелочки.
Боббо носил костюмы серых тонов, белые рубашки и неброские галстуки. Он стремился производить впечатление человека серьезного и уравновешенного, делового, одним словом, человека, у которого каждая минута на счету, и уверенность в себе не показная. Нос у него был прямой, правильной формы и глаза как раз такие, как надо.
Бренда заглянула в окно гостиной и увидела там обоих детей перед телевизором. На столе стояли тарелки с остатками ужина. Дети были помыты, причесаны — в общем, готовы ко сну. Вид у них был здоровый и довольный, хотя и малосимпатичный. Впрочем, чего ждать от детей, которых произвела на свет Руфь?
— Она такая прекрасная мать! — шепнула Бренда Энгусу, сделав ему знак подойти поближе и оценить талант невестки. — Тут ей надо отдать должное. Верно?
Бренда потопала, постучала каблуком о каблук, стряхивая с туфель налипшую землю, и, продолжая обход дома, поравнялась с комнатой для стирки, где и обнаружила Боббо, который в эту минуту выбирал из стопки выстиранного и выглаженного белья свежую сорочку. Пока что на нем были только майка и трусы, но какие могут быть стеснения, когда этого самого Боббо Бренда когда-то купала голышом? Глупо было бы тушеваться, застав собственного сына полураздетым, разве нет?
Бренда не заметила аккуратные маленькие следы от укусов на плече сына, а может, и заметила, да решила, что его покусали какие-нибудь букашки. Безусловно, эти следы не могли быть оставлены зубами Руфи — у нее зубы были широкие, крепкие и неровные.
— Она такая образцовая жена! — сказала мать Боббо, едва сдерживая слезы умиления. — Ты только взгляни, сколько у нее белья переглажено! — Мать Боббо шла на любые ухищрения, чтоб только не брать в руки утюг. Какое было золотое время, когда они с Энгусом могли себе позволить жить в гостинице, где только пожелай — и тебе вмиг все почистят и отутюжат. — И Боббо, такой, право слово, примерный муж. Кто бы мог подумать! — И если при этом у нее промелькнула мысль, что ее сын самодовольный петух — это же надо столько времени разглядывать себя в зеркало, — то она сочла за лучшее об этом промолчать.
А Боббо, придирчиво изучая в зеркале свои ясные, безупречные по форме глаза, высокий умный лоб и чуть припухший рот, видел не себя, нет: он видел человека, который удостоился любви Мэри Фишер.
Одеваясь, Боббо пытался составить в голове некий прейскурант применительно к сексу. Ему было как-то спокойнее, когда любой интересующий его предмет удавалось представить в денежном выражении. Не то, чтобы он был скупердяй, отнюдь: с деньгами он расставался легко и даже охотно. Просто у него было ощущение, что жизнь и деньги — в сущности, одно и то же. Его отец, если не прямо, то косвенно, постоянно внушал ему эту мысль.
«Время — деньги», — назидательно говорил Энгус, поторапливая сына быстрей собираться в школу. «Жизнь — это время, а время — деньги». Иной раз Боббо ходил в школу пешком, потому что денег не было даже на автобус. Но бывало и так, что к школе его доставляли на «роллс-ройсе» с шофером. Пока Боббо рос, Энгус ухитрился сколотить два миллиона и потерять три. Жизнь, сплошь состоящая из взлетов и падений, — не каждый, мальчишка проходит такую школу. «Пока ты тут возишься, — говорил он малышу Боббо, который непослушными пальцами пытался завязать шнурки на своих детских ботиночках, — я бы уже тыщу фунтов заработал, не меньше».
Секс-прейскурант, рассуждал Боббо, должен был бы учитывать, с одной стороны, финансовые потери (количество времени, помноженное на стоимость одной минуты каждого из партнеров) плюс затраты энергии, а с другой стороны, меру полученного удовольствия плюс стимул для новых дел и свершений. Акт совокупления с министром, даже если он наполовину импотент, тянет долларов на 200, тогда как домохозяйка, пусть даже самая темпераментная, все равно больше жалких 25 долларов не стоит. Получалось, что половой акт с Мэри Фишер, принимая во внимание высокий уровень ее доходов и щедро растрачиваемую энергию, может быть оценен в 500 долларов. Любовь его жены — 75 долларов за раз, но тут, конечно, неизбежен постоянный сдвиг в сторону дебета из-за частоты употребления и доступности. Чем чаще имеешь дело с одним и тем же сексуальным партнером, считал Боббо, тем ниже получаемое удовольствие.