марш ко мне в каюту! — согласилась со мной мама и, открыв дверь, потянула за рукав. — Мы поговорим у меня в каюте! А ну, быстро заходи!!
Я, было, собрался посопротивляться, чтобы попробовать придумать какое-нибудь объяснение, но в этот момент мне пришли на помощь.
Чья-то рука схватила меня за кисть и потянула в другую сторону.
— Васин! А ну идём! Мне с тобой срочно нужно поговорить!
Повернулся и увидел тяжело дышавшего Лебедева.
— Давайте позже! — предложил я.
— Вот именно! — поддержала меня мама, вновь начав тянуть в каюту. — Раньше надо было говорить, а теперь буду говорить я!
— Нет, Вера! Сначала он пройдёт со мной! — сильнее потянул меня за руку мидовец.
— Нет, со мной! — не согласилась мама.
— Прекратите! Отпустите своего сына!
— Не отпущу!
— А я говорю: отпустите! Тут дело государственной важности! — упорствовал Лебедев.
— Поздно! Теперь это моё дело! Я его мать! — не отступала мамуля.
И противоборствующие стороны с кряхтением занялись перетягиванием каната в моём лице.
Подождав с минуту и поняв, что силы у соперников почти равны, так как я всё это время простоял на одном месте — на пороге, не двинувшись ни в каюту, ни в коридор, ни на шаг, я решил прекратить этот цирк. Напрягся и освободил обе руки, вырвав их из захватов соперников по увлекательному виду спорта.
— Ну, хватит. Люди кругом. Неудобно.
Посмотрел на столпившуюся вокруг нас толпу и некрасиво показал на них рукой.
— Люди? — выглянула из каюты мама.
— Люди?! — удивился Лебедев и резко повернул голову на зевак. Зло ощерился и громко произнёс: — Тут дело государственной важности! Всем разойтись по каютам! Считаю до трёх! Кто не уйдёт, пусть пеняет на себя! По прибытии в порт, он будет немедленно отправлен в Москву. Раз...
Два, он даже говорить не стал, потому что народ был понятливый и мгновенно испарился, разбежавшись кто куда.
— Ого! — хмыкнул я, оценив командный голос мидовца.
— Ага! — сказал тот и, посмотрев на маму, добавил: — Он к Вам зайдёт через час. Сейчас нам предстоит серьёзный разговор! — повернулся ко мне и скомандовал: — За мной.
Я спорить не стал. Дело действительно было несколько необычное и можно сказать — судьбоносное, то, которое могло и наверняка сможет повлиять, как на судьбу милого мальчика, на судьбу страны, так и, не побоюсь этого слова, судьбу мира и всего человечества в целом. Чмокнул маму в щёчку, улыбнулся ей и, сказав, что скоро буду, проследовал за главным ответственным лицом в нашей отчаянной экспедиции.
Лебедев, как и всё руководство, обитал на второй палубе. Прошли по коридору и спустились вниз. Там, не дойдя до своей каюты, Лебедев остановился у открытой комнаты отдыха и, посмотрев по сторонам, прошептал:
— Ты понимаешь, во что ты вляпался? Скажи честно: это всё правда?
— Нет, конечно!
— Ты хочешь сказать — это провокация?
— Провокация? Гм... Ага! Да! — закивал я. — Правильно Вы говорите. Так и надо сказать.
— То есть? Что значит сказать?
— Ну, что, мол, это не я. Что, мол, это кто-то другой. И что, мол, это провокация, — напомнил страус собеседнику его же слова.
— Погоди. Погоди. Ты не говори, что я говорю. А говори, как было, — замотал головой Лебедев и, прищурившись, спросил: — Было?
— Что? — включил дурачка милый страус, лихорадочно крутя шеей в поисках песка.
— Прекрати Ваньку валять! Говори, как на духу! Было или нет?
— Я Вас не понимаю, — продолжил я не понимать.
— Всё ты понимаешь! Честно говори: было то, после чего дети появляются на свет?
— Ну...
— Ну, ты, Васин, и кабель! — хищно прошипел мидовец и, брезгливо сморщившись, добавил: — Позор советского народа!
— Я не помню! Это не я, — я зарыдал на плече Лебедева и потребовал. — Возьмите тест ДНК на отцовство!
— Что за тест?
— Тест на отцовство. Вы что не в курсе?
— Нет.
— Гм, — на секунду прекратил я плакать и попытался вспомнить, когда же появился такой тест? В памяти всплыл 1991 год.
«Чёрт возьми!» — чертыхнулся я и от досады, что до нужного года ещё тринадцать лет и заплакал ещё сильнее, говоря всему Свету: — Я не хотел!
— Если бы не хотел, так и не делал бы! Тебя что, кто-то заставлял?
— Нет, оно просто так вот завертелось и… инстинктивно так получилось…
— Завертелось у него, понимаете ли! Инстинкты, понимаете ли, возобладали!! Ты что, животное?!
— Э-э, нет… хны-хны-хны…
— А мне кажется — Да! Ты же всех нас подвёл! И не только нас, но и всю нашу страну!
— Чем?
— Я бы, Васин, упомянул тот орган — коим именно ты и подвёл, но не буду. Потому что я культурный человек. А ты ещё молод, чтобы такое слышать!
— Ясно. Спасибо! — поблагодарил собеседника юноша.
«И, действительно, зачем мне такие страсти слушать».
— Не за что тебе меня благодарить! Тебе не благодарить надо, а начать думать головой! Головой, Васин. Той, что на плечах, а не другими частями тела! Понял?!
— Да.
— Ничего ты не понял! Я тебе сто раз говорил: не умеешь делать дело, не привлекая внимания и без последствий — не делай! — рычал он.
Я не помнил, чтоб он мне такое говорил прежде, но, впервые наблюдая настолько сильно разошедшегося мидовца, решил ему об этом не говорить и не спорить. Вместо этого согласно кивнул и чётко сформулировал свою мысль:
— Ну, так это... Я.... э-э... В общем-то... Так сказать… В принципе… Гм...
Тот, услышав настолько точное оправдание греха, постоял с полминуты разглядывая меня, словно Ленин буржуазию, а затем подвёл итог моего блеянья:
— Хватит мычать как корова! Наделал дел, имей мужество за них ответ держать! А его — ответ, тебе держать придётся по всей строгости закона! Понял?
— Э-э, ага...
— Чёртов предатель! — неожиданно вскрикнул он. Крик был громкий и, вероятно, именно этот факт образумил кричащего, потому что через секунду он уже прошептал: — Как ты мог?! Ты же нас всех погубил! Теперь нас всех уволят!
— Почему? И вообще, причём тут вы?
— А кто? Кто тебя там должен был оберегать? Кто должен был защищать? Мы! А мы,