Миллион евро за машину! За такие деньги можно купить весь наш Волчедуйск. И еще на окрестные поля останется.
А я в этой тачке так себя чувствовала, словно домой вернулась через много лет. Роскошь меня не просто притягивает. Мне всегда кажется, что она создана специально для меня. Как будто я все двадцать лет жила не своей жизнью, а какой-то чужой. Как будто родилась в королевской семье, и в интернат меня подкинули. Наверное, по той причине, что когда мои родители погибли, отец как раз богатеть начал. И явно в олигархи метил. Вот его конкуренты и убили. Вместе с мамой. Что-то в машине подкрутили и мои родители разбились. Мне тогда всего пять лет было. Я ничего запомнить не могла. Но, видимо, в глубине черепушки отложилось: если бы не смерть родителей, то папа, может, и до олигарха бы дотянул.
Демидов сел напротив меня. Я закинула ножку на ножку. Он с удовольствием оглядел меня и открыл мини бар.
– Леди желает выпить? – он учтиво склонил голову и комично заломил бровь.
Я расхохоталась.
– Леди желает сока. Потому что она не пьет.
– Совсэм? – в притворном ужасе спросил Демидов с кавказским акцентом.
– Почти! – улыбнулась я.
На самом деле, махнуть рюмаху после долгого дня я могу. Но не сейчас. Мне нужна светлая трезвая голова. Тем более, что я не знаю: а вдруг эта гадость, что мне подсыпали, еще из организма не выветрилась и меня после глотка поведет? Опять джинны и тетки мерещится будут! Нет уж, спасибо!
Мило болтая, мы рассекали по ночной Москве. Впереди мчались две машины с мигалками. Сзади еще одна с "полканами". Эх, видели бы меня сейчас девчонки из детдома! Я им всегда говорила, что подцеплю принца. А они ржали, накрывшись жесткими интернатовскими одеяльцами. Не верили мне. Не знали, какая я упертая.
Демидов, надо отдать ему должное, вел себя, как настоящий мужик. Я-то думала, что он под юбку мне полезет, как только мы в машине вдвоем останемся. Тем более, что в его "Майбахе" есть перегородка, которая отделяет пассажиров от водителя. А он даже не попытался. Глазами меня так и пожирал, это да. Но руки держал к своему туловищу поближе. Ко мне не тянул. И на том спасибо!
Значит, любит все делать неспешно. Это хорошо. Такого заарканить легче. Есть время и место для маневра. Есть куда развернуть ракеты кружевной модели "пуш-ап" класса "постель-ЗАГС ", и как следует, не торопясь, нацелить на противника. Размер ракет в лифчике, правда, не очень грозный. Всего второй. Но это ничего. Чем меньше ракета, тем сложнее ее сбить.
И вот тут-то я и прокололась, Машу вать! Потому что расслабилась. А этого допускать нельзя. Доктор Чуйка прописал не расслабляться и не успокаиваться. Вообще никогда. Потому что у меня всю жизнь так: как немного успокоюсь и расслаблюсь, то рррраз! И по башке кувалдой!
"Майбах" летел по Рублевскому шоссе. Мой золотой рыбец сидел спиной к трассе. Против движения машины то есть, поэтому не видел того, что видели я и водитель.
А посреди трассы, словно из воздуха, вдруг появилась та самая худющая тетка из клуба. Просто как из-под земли выросла – поганка бледная! Причем две машины, что ехали перед нами с мигалками, уже проскочили, и тетка нарисовалась именно перед нашей с рыбцом машиной. Она мерзко так оскалилась. На голове у нее тощий хвостик из трех волосин, собранный на убогую резиночку, как подпрыгнул!
Ручонку свою костлявую она вперед выбросила, и из мощного браслета на ее запястье вырвались черно-золотые нити. Они в мгновение ока залепили все лобовое стекло и потащили машину на обочину.
Наш водитель сигналит, пытается вырулить – да куда там! Нити так машину тянут, словно это железные канаты. Как такое, расквадрат их гипотенузу, вообще может быть? Нити эти не толще самых обычных с небольшой катушки.
А я на это все смотрю, как в замедленной съемке. Словно в кино, когда они эффектные кадры нарочито медленно прокручивают! И вижу, как возле худющей этой стервы вдруг опять-таки из воздуха появляется та толстушка из клуба. Она эту Шапокляк отталкивает, руку вскидывает, и из браслета на запястье тоже нити вылетают. Золотые, но яркие. Без черного отлива, как у жердеобразной тетки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Прямо ко мне тянутся по воздуху эти нити. Подхватывают меня. А машина уже переворачивается. Я еще вижу глаза Демидова, который пытается за что-то ухватиться. Я еще успеваю подумать, что хорошо, что ничего не ела, а то меня от этих кувырков сейчас бы вытошнило прямо на его кожаный белый салон. И тут передо мной появляется в воздухе огромное зеркало. С меня ростом. Как оно может здесь поместиться? В салоне машины? А на зеркале сидит прозрачный стеклянный паучок с золотыми лапками. И эти нити упаковывают меня, как муху в паутину, и втаскивают в это зеркало, и вместе с зеркалом прямо в паучка. А там…. там ничего. Там какой-то ковер из миллиардов звезд. И пустота….
Первым вернулся слух. Я услышала несколько голосов сразу. Они спорили, перебивая друг друга. Потом ожили попа со спиной. И бодро доложили, что им мягко. Что они лежат на чем-то удобном. Вроде даже как на диване. Не верю! Это гроб. Там обивка внутри мягкая. А голоса – это, наверное, черти в аду. Потому что в рай меня точно не возьмут. Поведением не вышла.
Вообще со смертью мне как-то не повезло. Умные люди говорят, что в последний миг вся жизнь перед глазами проносится. Лучшие минутки и даже часы! Как в прикольном таком видосе. А у меня тетки и стеклянные пауки. Никакой тебе торжественности момента! Вон как киношники снимают всегда такие сцены: бежит девочка в легком платьице по залитому солнцем полю. Руки раскидывает, оборачивается, и волосы у нее, как сверкающий нимб над головой. Я всегда рыдать начинаю, трубно сморкаясь в кошкин хвост, если дома смотрю. А в кинотеатре в заранее припасенную пачку бумажных платков. Сколько раз бывало, что нервные граждане в кинозале оборачивались и гневно мне так шипели:
– Девушка! Не мешайте!
– Я дико извиняюсь за оркестр! – гундосила я, шумно всхлипывая.
А у меня что? Перекинулась на спине в машине. Своими же ногами накрылась и физиономией в паука ткнулась. Эх! Не жила красиво, и помереть шикарно тоже не смогла!
Была-не была! Не лежать же мне так вечно! Я осторожно приоткрыла глаза и быстро осмотрелась. Кардашьян со спиной не соврали: я, действительно, лежала на мягком и большом диване. Причем таком роскошном, что глаза мои тут же широко раскрылись и даже успели мельком оглядеть всю комнату.
Это был кабинет. Шикарный! Все по высшему классу, как люблю. Мебель изящная, но очень мощная. Стены обиты панелями из такого интересного дерева, что я такого и не видела никогда. Коньячного, с пурпурным отливом. Возле стен книжные стеллажи в форме языков пламени из ярко-оранжевого янтаря с медовым орнаментом завитушками. Книжки все старинные. И свитки с полок свешиваются с печатями. А на печатях драгоценные камни. Посреди кабинета тяжелый стол. За ним – мужчина. Высокий брюнет с узким лицом и густыми широкими бровями. А из-под них цепко ощупывают меня глаза. Внимательные и какие-то огненные. Прожигают насквозь. И цвет странный. Ярко-голубой, но не в бирюзу отливом, а в лед. Такие пронзительные льдинки.
Ему-то я что сделала, что он так набычился? Или это сам хозяин ада? Тогда он тем более должен быть рад, что такую душу к себе заполучил. А он отчего-то злится. Вон губы в нитку сложились.
– С возвращением! – пропела толстушка из клуба и улыбнулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я села на диване и вежливо ответила ей:
– Спасибо! С собственной смертью меня еще никогда не поздравляли!
– С чем? – она залилась звонким смехом и глаза спрятались в складках пухлых щечек.
Она откинулась на спинку широкого кресла и хлопнула себя ладонями по коленкам.
Мужчина нервно посмотрел на толстушку и забарабанил пальцами по столу.
– Ты решила, что в этом году мы набираем идиоток, да? – проронил он сквозь зубы, с яростью глядя на толстушку. – Мало мне своих тупиц? Это какая-то ошибка! Она нам не подходит. Возвращай ее обратно, Доля. Немедленно!