он. — Признаюсь, то, что вы мне сообщили, для меня в некотором роде потрясение. Мышьяк, да притом в каких масштабах… и все же непонятно, почему вы приходите ко мне. Единственное, что могу вам сказать, — я ничего подобного не подозревал. Возможно, должен был. Возможно, мне следовало отнестись к этим неприятностям с желудком у Лютера Кракенторпа гораздо более серьезно. Но для вас это уже дело прошлое и значит, несущественно.
С этим Краддок тоже согласился.
— По правде говоря, мне нужно узнать побольше о семье Кракенторпов, — сказал он. — Не прослеживается ли у них в роду каких-либо странностей, психических отклонений?
Глаза из-под косматых бровей глянули на него зорко.
— Что ж, неудивительно, если ваши мысли приняли подобное направление. Ну, старик-то, Джосая, был совершенно нормальный человек. Жесткий, трезвый, расчетливый. Жена его — неврастеничка со склонностью к меланхолии. Из семьи со множеством родственных браков. Умерла вскоре после того, как родился Лютер. И я бы, знаете, сказал, что Лютер унаследовал от нее известную… м-м… неуравновешенность, что ли. В молодости был вполне рядовой малый, только постоянно цапался с отцом. Отец был в нем разочарован, чем, по-моему, нанес ему душевную травму, и Лютер бередил ее в себе, покамест она не переросла в навязчивую идею, которую он внес и в собственную семейную жизнь. С ним стоит лишь заговорить, как бросится в глаза, что он на дух не выносит своих сыновей. Дочерей любит. И Эмму, и Эди любил, ту, что умерла.
— Откуда такая нелюбовь к родным сыновьям? — спросил Краддок.
— Ну, это вы подите спросите у нынешних новомодных психиатров. Я же лишь скажу, что, как мужчина, Лютер всегда страдал от ощущения собственной неполноценности и глубоко уязвлен своим финансовым положением. Тем, что, пользуясь доходами с капитала, распорядиться ни капиталом, ни имуществом не властен. Имей он право лишить своих сыновей наследства, он, может, недолюбливал бы их меньше. А сознавать, что в этой части он бессилен, для него унижение.
— Так вот почему столь мила его сердцу мысль, что он их всех переживет?
— Возможно. В этом же, кстати, надо искать и корень его скупости, я думаю. Не удивлюсь, если он ухитрился скопить из своих немалых доходов весьма изрядную сумму — когда, понятно, налоги еще не поднялись, как нынче, до головокружительных высот.
К инспектору Краддоку пришла новая мысль:
— Он, вероятно, кому-то завещал свои сбережения? На это он, по крайней мере, имеет право!
— О да, только кому, — одному богу известно. Может быть, Эмме, хотя сомнительно. Ей ведь достанется доля от дедова капитала. А может быть, Александру, внуку.
— Этот кажется, пользуется как раз его расположением, да? — сказал Краддок.
— До сих пор пользовался. Он как-никак ребенок дочери, а не сына. Возможно, объяснение в этом. Кроме того, он очень хорошо относился к Брайену Истли, мужу Эди. Я, правда, недостаточно близко знаком с Брайеном, вот уже несколько лет как не вижусь ни с кем из этой семьи. Но у меня было впечатление, что он по окончании войны станет, что называется, неприкаянной душой. В нем есть все качества, необходимые в военное время, — храбрость, удаль и обыкновение полагаться на удачу в том, что касается будущего. Но не думаю, что ему свойственна основательность. Свободно может выродиться в эдакое перекати-поле.
— А в молодом поколении, по вашим соображениям, не наблюдается странностей?
— Ну, Седрик — эксцентрическая личность, из прирожденных бунтарей. Не сказал бы, что он вполне нормален, но, впрочем, на это можно возразить — а кто вполне?.. Гарольд, убежденный приверженец традиций, на мой взгляд, не слишком привлекательный субъект, холодный, первая мысль всегда о своей выгоде. Альфред был с самого начала с червоточинкой. Непутевым родился, непутевым и жил. Я сам раз видел, как он таскает деньги из миссионерской кружки для пожертвований, что стояла у них в холле. Дурные наклонности. Хотя что уж там, бедняга мертв и, наверное, негоже отзываться о нем плохо.
— А что вы думаете… — Краддок на мгновение замялся, — …об Эмме Кракенторп?
— Славный человечек, замкнутая, не всегда знаешь, что у нее на уме. Имеет свои планы и собственный взгляд на вещи, но предпочитает держать их при себе. Сильный характер, чего не скажешь, судя по ее внешнему виду и манере поведения.
— Вы, надо полагать, знали и Эдмунда, того сына, что погиб во Франции?
— Да. Он был, пожалуй, лучше всех. Добрый, веселый, отличный парень.
— А слышали, что как раз перед тем, как его убили, он не то собирался жениться, не то женился на какой-то француженке?
Доктор Моррис наморщил лоб.
— Как будто припоминаю нечто похожее, — сказал он, — только очень уж давно это было.
— Еще в начале войны, верно?
— Вот-вот. Что ж, может быть, со временем он стал бы горько каяться, если б завел себе жену-иностранку.
— И тем не менее есть основания полагать, что все-таки завел, — сказал Краддок.
В нескольких сжатых фразах он изложил собеседнику главное о событиях последних недель.
— Помню в газетах действительно писали о женщине, найденной в саркофаге. Так значит, это произошло в Резерфорд-Холле.
— И есть причины думать, что эта женщина — вдова Эдмунда Кракенторпа.
— Ну и ну, поразительная история. Больше смахивает на роман, чем на реальную жизнь. Но кому могло понадобиться убивать ее, бедняжку, то есть каким образом это увязано с отравлением в семье Кракенторпов?
— Не одним, так другим, — отвечал Краддок, — хотя в любом из вариантов многовато домысла. Возможно, кто-то не в меру алчный рвется завладеть всем состоянием, оставленным Джосаей Кракенторпом.
— Ну и дурак, если рвется, — сказал доктор Моррис. — Нарвется только на бешеный подоходный налог.
Глава 21
I
— С грибами шутки плохи, — заметила миссис Киддер. Замечание это миссис Киддер повторила раз, наверное, десятый за последние несколько дней. Люси в ответ промолчала.
— Я лично в рот их не беру, — говорила миссис Киддер, — больно уж опасно. Это еще слава богу, что обошлось только одним покойником. Все поголовно могли сгинуть, и вы, мисс, в том числе. Просто чудо, что уцелели.
— Грибы тут ни при чем, — сказала Люси. — Они были вполне доброкачественные.
— Ох, не верится, — сказала миссис Киддер. — С ними шутки плохи, с грибами. Одна поганка затешется — и каюк… Чудно право… — продолжала миссис Киддер, гремя в раковине тарелками и мисками, — И как все сходится один к одному. У сестры старшенький слег с корью, у нас — Эрни упал и сломал руку, а у мужа чирья пошли по телу — и все на одной