дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; — доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колоде ем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его. Суета сует, сказал Екклезиаст, все — суета!» (Екклезиаст, 12).
В завершение церемонии Великий Мастер говорит о смиренномудрии масонского труда: «Наступило время сказать последнее прости тем, кто, изучив заветы Ордена, соблюдя законы, записанные на скрижалях книги Святого Закона, соизмерив свои поступки с угольником и циркулем, полагаясь при всех обстоятельствах на Бога, снял наконец фартук масона…»[214].
Однако еще раз вернемся к легенде о Хираме и попытаемся восстановить то, каким образом она была введена в круг масонства.
Изучая древние рукописи оперативных масонов, на пример «Poema Regius», мы не найдем там упоминаний о Хираме. Но уже «Рукопись Кука» говорит о «Kyngis sone of Туту», то есть сыне Тирского паря, который был «his maist masen» — его (Соломона) мастером-каменщиком[215].
Итак, в первой половине XV в. Хирам признавался вольными каменщиками. Начиная с этого времени и вплоть до 1724–1725 гг. (когда, по словам Джонса, легенда о Хираме систематически стала использоваться при посвящении в степень Мастера) располагается период ритуальной «драматизации» героя легенды.
Теперь уже невозможно установить с большей или меньшей мерой достоверности авторство этой пьесы или хотя бы дату ее написания.
Нам представляется необоснованной гипотеза о розенкрейцерском авторстве «драмы о Хираме», хотя бы по тому, что центральная легенда розенкрейцеров повествует о том, как было найдено неповрежденное тело Кристиана Розенкрейцера. Будь розенкрейцеры авторами легенды о Хираме, то она вошла бы в масонский обиход с середины XVII в. и была бы принята многочисленными английскими розенкрейцерами, которые получили бы членство в масонских ложах.
Впрочем, гипотеза о том, что легенда о Хираме относится к периоду после 1717 г. (когда была создана первая Великая ложа Англии), скептически оценивается и таким авторитетом в области истории масонства, каким является Б. Джонс[216]. Он полагает невероятным, что новая масонская организация, пусть и обладающая весьма гибкой структурой, могла бы в течение всего нескольких лет «навязать» применение откровенно нового текста многочисленным ложам, разбросанным по всей Великобритании и являвшимся ревностными хранителя ми традиций.
Во всяком случае, установлено, что один из элементов легенды о Хираме был известен и в течение долгого времени применялся масонами при посвящении в степень Подмастерья. Речь идет о «пяти точках» контакта между Достопочтенным Мастером и посвящаемым в Мастера. Согласно Джонсу, эти точки соприкосновения символизировали попытку узнать секреты мастерства у мертвого тела[217].
Говоря о происхождении легенды о Хираме, следует также иметь в виду, что в ее содержании отражены воспоминания о древнейших «жертвоприношениях, связанных с закладкой фундамента», и «жертвоприношениях, связанных с окончанием работ».
Первые были ритуалом устойчивости. В начале строительных работ совершалось человеческое жертвоприношение, и тело замуровывалось в основание здания. Древние полагали, что жертвоприношение сделает возводимое здание устойчивым и прочным. Этот жестокий обычай имел повсеместное распространение. Б. Джонс приводит пример одного из полинезийских храмов, центральная колонна которого «поставлена» на человеческой жертве. Немало похожих примеров можно найти и в Европе и в Африке[218]. Говоря о старом континенте, Б. Джонс приводит легенду, согласно которой один из проповедников Евангелия в Ирландии (VI в. н. э.) заживо погреб своего монаха в основании монастыря во имя умилостивления «духа земли». Подобный факт совершенно неудивителен, если вспомнить о сопротивлении языческих элементов христианству, особенно в тех странах, где была чрезвычайно сильна близкая к природе духовность народа. Другие примеры, содержащиеся в исследовании Б. Джонса, относятся к кругу японской культуры. В японской культуре известны «hitobashira», люди-столбы, которые добровольно погребали себя под первым камнем какой-либо каменной постройки — замка, плотины, моста и т. д.[219].
Помимо жертвоприношений, связанных с ритуалом закладки здания, древние строители совершали жертвоприношения по случаю завершения строительства. В одной из легенд рассказывается, что создатель храма Василия Блаженного в Москве был ослеплен по завершении строительных работ. Таким образом хотели не допустить, чтобы он построил где-нибудь еще более прекрасный храм[220]. Эти и подобные жертвоприношения также являются ритуалом, гарантирующим устойчивость, и совершаются не только для того, чтобы умилостивить божество, способствовавшее благополучному завершению работы.
Полагаем все же, что древнейшие жертвоприношения, связанные со строительными работами, не имеют прямого отношения к легенде о Хираме как с хронологической точки зрения (когда сформировалась эта легенда, от прежних ритуалов сохранилось разве что отдаленное воспоминание, если иметь в виду Великобританию), так и с формально-содержательной. Более вероятна гипотеза, что жертвоприношения являются своего рода субстратом коллективной памяти, на основе которого масоны в совершенно иной /ровной атмосфере новой исторической эпохи сформировали свою собственную легенду — «Si vis vitam, para mortem» — желаешь жизни, готовься принять и смерть, говорил Зигмунд Фрейд, переделывая известное латинское изречение «si vis pacem, para bellum» — хочешь мира, готовься к войне[221]. Нам представляется, что в этом утверждении Фрейда содержится зерно масонского поучения, связанного со степенью Мастера. По этому поводу С. Фарина писал, например: «В то время как мир непосвященных советует гнать от себя мысли о смерти, масонство, напротив, стремится выработать у своих адептов привычку к мысли о смерти, как бы поднимая их выше безотчетного страха, который сам по себе в состоянии отравить самые радостные мгновения жизни»[222].
Снятие и удаление субъективного переживания смерти из психической жизни человека, скажем мы, чревато опасностью, непосредственно угрожающей самой жизни, ибо психика человека оказывается безоружной перед лицом неизбежно повторяющейся смерти. Психология глубинного у Карла Юнга основана на утверждении, что в нашем психическом универсуме существуют зоны тьмы (Тень), которые никогда не устранимы до конца в ходе нашего земного существования. С ними нам приходится сосуществовать и каким-то образом с ними «договариваться». Отказ от признания существования Тени, согласно учению Юнга, означает создание опасного расщепления нашей личности, которая, как всякая живая реальность, зиждется на двуполюсности, на знаке «плюс» и знаке «минус», на свете и тени. Смерть же, по сути дела, есть не что иное, как космическая тень.
Фрейд не ограничивался акцептацией разумом смерти, что уже само по себе немало, но дополнил своей собственной интерпретацией генезис идеи о будущей жизни, которая нам представляется по меньшей мере произвольной и научно не обоснованной. Суждения Фрейда по этому вопросу были им изложены в 1915 г. под общим названием «О том, как мы относимся к смерти». Фрейд утверждает, что закон эмоциональной амбивалентности