— Пожалуй, правильно, — согласился Алексей Васильевич.
— Вот и я такого мнения придерживался, — покачал головой Володя. — А, оказывается, у них все не так было, как со стороны виделось. Они, можно считать, еще молодоженами оставались, когда он помер. Несколько месяцев всего в законном браке прожили. Мне про их историю женщины из нашего буфета посплетничали, а им подробности сама Ольга Николаевна сообщила. Знаете, когда у человека горе, ему выговориться надо…
Володя умолк на секунду, чтобы снять с плеча опавший кленовый лист, и, осторожно разглаживая его, повел неторопливый рассказ.
— Сюда, значит, приезжали они ежегодно именно 27 сентября. Это у них стало обязательной традицией отмечать день своего знакомства таким образом. Сегодня, получается, четырнадцатая годовщина, как они впервые встретились. В нашем доме отдыха свела их судьба, за один столик посадила. Было ей тогда пятьдесят, а ему шестьдесят один — на одиннадцать лет он старше ее будет. Служил Павел Афанасьевич инженером в каком-то институте, так что путевку сюда ему, наверно, профком в порядке обмена дал, а Ольга Николаевна, она с нашего калужского филиала, трудилась там по простой рабочей специальности — штукатуром в строительной бригаде. У него такая биография. Сообщаю, сами понимаете, со слов наших буфетчиц, а они, женщины любопытные, Ольгу Николаевну капитально расспросили. Так вот, сам он из Ленинграда. Учился там в институте, еще студентом женился и перед самой войной дочку народил. На фронт пошел добровольно, но ранен был и попал в плен. После победы, естественно, отработал несколько лет на стройках коммунизма. Жена и ребенок померли от голода в блокаду. Видно, любил их крепко и новой семьи не стал заводить. А может, просто никому не глянулся или смущало пятно в его биографии. В общем, остался он бобылем. А у нее известная история. Муж пьяницей оказался. По пьянке под машину угодил, остался без ног. Ей же за ним и ухаживать. А он и в таком плачевном состоянии художества свои продолжал. И вот при этой жизненной ситуации, когда хоть в петлю лезь, повстречала женщина, как говорится, свою судьбу, любовь настоящую. Годы, она понимает, уходят стремительно, ловить надо счастье, а калеку как бросишь? И жалко его все-таки, и перед дочерью совестно будет, и люди осудят. Так что, шутка сказать, все эти годы любовь у них была нелегальная, что ли. Все больше переписывались до востребования. Ну, может, раз в квартал подскочит она на выходные в Москву. Вроде бы как за продуктами. Дочь у нее уже взрослая была, сама замужем. Она и в голову не могла взять, что мать, как девчонка, на свидания шастает, думала, та по очередям стоит. А продукты-то Павел Афанасьевич загодя припасал, чтоб, значит, не тратить драгоценное времечко на всякую ерунду…
Володя, видно, здорово расчувствовался, потому как последние фразы произнес совсем тихо. Алексей Васильевич оторвался от этюдника и заметил с улыбкой:
— Вроде у нас уж лет пять, как снабжение повсеместно наладилось…
Володя, усмехнувшись, посмотрел на Алексея Васильевича и, будто несмышленому мальцу простую задачку объясняет, медленно, чуть ли не по слогам произнес:
— Да и будь в Калуге тогда с продуктами нормально, они, безусловно, еще бы какой-нибудь основательный повод для свиданий нашли. А так они давали объяснение самое обыкновенное и понятное. Ну, а впоследствии, когда, как вы правильно выразились, с продовольствием дело, улучшилось, Ольга Николаевна другие резоны приводила и я своих отлучек. И только когда год назад муж-калека отдал Богу душу, она дочери открылась и к своему долгожданному Павлу Афанасьевичу перебралась. Дочь, хоть тоже женщина, а этот материн поступок понять не сумела, не простила ее. А она, Ольга Николаевна, специально в церковь ходила свечку поставить Богородице, благодарила, значит, что ниспослано было ей на исходе лет истинное счастье. Правильно Пушкин сказал: «любви все возрасты покорны». Только счастье долгим не бывает. Теперь, значит, она осталась одна-одинешенька. Приехала вот поплакать, попечалиться…
Володя свернул лист в трубочку, щелчком сбил его с ладони, давая понять, что рассказ закончен, и исподлобья взглянул на Алексея Васильевича. Тот молчал: что тут скажешь? Тогда Володя попрощался и по обыкновению похвалил:
— Осока у вас очень натуральная получилась.
Он ушел. А Алексей Васильевич еще долго стоял недвижно и смотрел на тот берег, где продолжала сидеть одиноко старая женщина. Потом он перевел взгляд на свой этюд, решительно вскинул кисть и быстрыми мазками написал рядом с красным серое пятно. Длинное и нескладное.
1994 г.
Чужие письма
Сергей Разгуляев, тридцатидвухлетний телохранитель известного московского бизнесмена, проснулся в тот день довольно поздно с тяжелой от похмелья головой. Его босс накануне улетел в Швейцарию проворачивать очередное дельце, взял с собой только начальника охраны, и у остальных появилась возможность расслабиться. Они и расслабились. Там же в кабаке Сергей «снял» совсем молоденькую смазливую «телку». Теперь она лежала рядом, повернувшись к стене, и громко посапывала. После некоторого раздумья Сергей вспомнил, что зовут ее, кажется, Милой. Посмотрев на дощатый потолок, он установил, что находится на даче. Последнее, что удержала память, когда выходили из кабака, эта самая Мила вешалась ему на шею и кричала на всю Тверскую: «Хочу на лоно природы! Чтоб луна и шампанское! Луна и шампанское!».
Кстати, шампанское оказалось под рукой. На полу у изголовья кровати стояли две бутылки. Одна была пуста, но другая лишь чуть-чуть отпита. Он прямо из горла ее и уполовинил. Не пожадничал, сексуальной партнерше оставил на опохмелку. Попытался ее разбудить, тряхнул за плечо, но она, не открывая глаз, проворчала капризно. «Не приставай! Я спать хочу!» — и засопела пуще прежнего.
Сергей вылез из-под одеяла и поежился. Комната, хотя солнце и светило уже вовсю, совсем не прогрелась. Он быстро оделся и вышел на крыльцо покурить. От шампанского и глубоких затяжек «Мальборо» голова немного просветлела. Он стал прикидывать, чем бы занять время, пока девчонка дрыхнет, и остановился на решении обследовать чердак.
Дачевладельцем Сергей Разгуляев стал недавно. Как-то в начале лета, надраивал во дворе свою новенькую «тойоту», и подошла к нему Валентина Александровна, старушенция из соседнего подъезда, завела жалобным голосом разговор: «Сережа! Вот дачу решила продать. Сергея Петровича, твоего тезку, я, ты знаешь, схоронила, а одной мне там не управиться, ноги, видишь, как распухли, совсем не ходят, и стенокардия не отпускает. Дочка из Америки отписала, чтоб я с дачей не мучилась, а продала, а деньги в банк положила и жила б на проценты. Может, у тебя знакомые есть, кто мою дачу купил бы. Только чтоб не обманули старуху».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});