Эриел вздохнула. Джастин притворялся, стараясь показать, что он жесткий, несгибаемый и бесчувственный человек. Но она больше не верила этой личине. Она познакомилась с ним так близко. И их совместная работа помогла ей лучше понять его: она знала о тех изменениях, которые он собирался внести в деятельность фабрики в Кадемоне. Он сказал, что делает это только ради увеличения прибыли. Несомненно, успешная работа фабрики должна была стать конечным результатом этих изменений. И все-таки ей было трудно поверить, что прелестные четырехкомнатные каменные коттеджи он строил для рабочих только ради прибыли.
К тому же был еще Томас Таунсенд, племянник Джастина. Было очевидно, что мальчик горячо любил своего дядю и Джастин, без сомнения, отвечал на его чувства. Джастин проявлял более чем трогательную заботу о мальчике. Если бы он счел возможным уговорить сестру, полагала Эриел, он с радостью оставил бы ребенка при себе, в Лондоне. Но отказаться от забот о ребенке Барбара не могла, потому что считала, что это повредит ее репутации, а статус графини Хейвуд в обществе был для нее очень важен. Поэтому мальчик оставался с матерью, а Джастин оплачивал ее счета и убеждал себя в том, что это чисто финансовый вопрос.
Оставалась еще проблема сделки, заключенной Эриел. Благодаря щедрости графа она получила образование, о каком не могла и мечтать. Вместо того чтобы потребовать от нее выплаты долга, Джастин освободил ее от всяких обязательств, и если бы она позволила, то готов был выплачивать ей содержание.
– Не представляю, насколько хорошо вы его успели узнать, – сказал Клэйтон Харкорт. – Возможно, теперь вы сознаете, что он вовсе не такой бессердечный человек, каким может показаться.
Джастин вовсе не был бессердечным негодяем, каким она его сочла поначалу. Он был отчаянно, мучительно одинок.
От порыва ветра взлетели шторы. Дождь лил как из ведра, барабанил по стенам дома, сложенным из грубого шероховатого камня. Джастин вышел из дома в такую бурю из-за нее, потому что не мог поручиться за себя, если бы остался с ней. Он ушел, и она тревожилась о нем. И за этим крылось нечто большее, чем простое беспокойство. Эриел впервые отдала себе отчет в природе своих чувств, внезапно осознав правду. «Господи, да я люблю его!» Это открытие взволновало ее до глубины души. Как это случилось? Когда произошло? Был ли это какой-то особенный день, или чувство захватывало ее постепенно, как прилив отвоевывает все бльшую территорию, затопляя прибрежный песок? Возможно, это произошло тогда, когда она сумела заглянуть в глубину его серых глаз, проникнуть в его мысли и чувства, пробившись сквозь его деланное спокойствие и холодность, когда она разглядела за кажущимся равнодушием глубоко запрятанные сильные чувства. Когда она поняла, что его резкость, почти грубость была маской, под которой он скрывал одиночество и отчаяние.
Ее глаза обожгли слезы. Слезы сожаления о Джастине и сочувствия к нему. Слезы жалости к себе самой, потому что она полюбила человека, вряд ли способного ответить ей взаимностью. Как она могла позволить себе полюбить человека, не знавшего даже значения этого слова? «Возможно, вы сумеете научить его». Эта фраза, небрежно брошенная Харкортом, преследовала ее. Неужели такой человек, как Джастин, мог научиться любить? А если это возможно, была ли она такой женщиной, которая могла бы научить его? Стоило ли набраться отваги и попытаться? Она услышала его шаги. Он устало поднимался по лестнице. Он редко пил, и она поняла, что сейчас он не пьян. Просто устал, промок и остро ощущает свое одиночество. Завтра он уедет. Она не знала, когда он вернется. В течение многих недель она избегала его. Теперь ей вдруг показалось крайне важным увидеть его сейчас же, сию минуту. Руки Эриел дрожали, когда она соскользнула с широкой пуховой постели и набросила свой голубой стеганый атласный халатик. Она выпростала свою небрежно заплетенную на ночь косу из-за ворота, позволив ей свободно упасть на спину, и двинулась через комнату с бьющимся сердцем и внезапно пересохшими губами.
Тихо и осторожно, убедившись, что никого из слуг нет поблизости, она открыла дверь своей комнаты и оказалась в коридоре. Трепетный огонь масляной лампы отбрасывал таинственные и жутковатые тени на стены. В насквозь продуваемом коридоре она тотчас же задрожала от холода и поспешила к хозяйским покоям. На мгновение остановилась. Она слышала его шаги за тяжелой деревянной дверью. Глубоко вздохнув, собравшись с силами, прежде чем отвага покинула ее совсем, Эриел взялась за серебряную дверную ручку, повернула ее и вошла в тускло освещенную гостиную. Через открытую дверь она могла видеть его спальню. В камине потрескивал огонь, а на мраморном туалетном столике горела лампа.
Джастин стоял перед столом, собираясь раздеться и лечь в постель. На мгновение у Эриел перехватило дыхание. Он снял фрак, жилет и белую батистовую рубашку. Насквозь промокшие черные бриджи обтягивали его узкие бедра как вторая кожа, обрисовывая длинные мускулистые ноги в высоких черных сапогах. Его волосы были мокрыми от дождя, на затылке они облепили голову как шапочка, на лоб свисали густые волосы. Его грудь была обнажена. Она показалась Эриел широкой и темной, покрытой кудрявыми черными волосами, спускавшимися мыском на плоский мускулистый живот. Эриел облизала пересохшие губы, ее взгляд был прикован к его мужественному телу. Бессознательно она молча приближалась к нему, пока он не поднял голову и не увидел ее, остановившись как вкопанный. Изумление сменилось беспокойством, его черные брови сошлись над переносицей.
– Эриел? В чем дело? – Он двинулся ей навстречу. В три шага оказался рядом с ней и в волнении обнял ее за плечи. – С вами все в порядке?
Губы ее задрожали.
– Я должна была прийти. Я должна была увидеть вас.
– Эриел, дорогая, скажите, что случилось.
– Все прекрасно. Я просто… не хочу, чтобы вы уезжали.
Он долго молчал. Потом сказал:
– Не понимаю.
– Я и сама не понимаю. Знаю только, что хочу, чтобы вы остались со мной.
Его лицо изменилось, стало жестче. На щеке запрыгал мускул.
– Вы знаете, почему я уезжаю. Вы не настолько наивны.
Она вспыхнула, но не отвела взгляда.
– Да, я знаю, почему вы уезжаете. Вы стараетесь защитить меня, не хотите уязвить меня, ранить мои чувства.
В его невероятных серых глазах она увидела бурю чувств, но он тотчас же овладел собой.
– Я уезжаю, потому что вожделею к вам. Если я останусь, рано или поздно я овладею вами.
Мог ли он это сделать? Нет, если бы она не захотела того же. Теперь она знала это, знала, что может доверять ему.
– Вы так сильно желаете меня, Джастин?