Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они забывают, что если бы не Фюрер, то мы сейчас жили бы под властью большевиков, и церковь вообще оказалась бы вне закона, — вмешался в разговор Андреас.
— Вот именно, — согласился с ним пастор. — Однако некоторые из них утверждают, что христианство и национал-социализм — понятия несовместимые.
— Расстрелять бы их, — буркнул Вольф.
— А вы что думаете, пастор? — спросил Ганс.
Пауль пожал плечами.
— Я тоже не согласен с некоторыми идеями национал-социалистов — особенно в том, что касается расовых вопросов, — однако апостол Павел заповедал Церкви своего времени подчиняться даже Нерону. К какому выводу я еще должен прийти? Истина заключается в том, что ни одно правительство не будет идеально соответствовать христианским нормам.
— Даже в Америке, — засмеялся Ганс.
Ева вышла из кухни, неся в руках поднос с жарким, от которого валили клубы пара.
— Господа, довольно политики, — улыбнулась она, ставя поднос на стол. — Переходим к жаркому с подливой. Вольф, ты обслужишь здесь гостей, пока я принесу все остальное?
— Конечно, дорогая, — ответил Вольф, галантно целуя Еве руку.
Ева бросила быстрый взгляд на Андреаса, что не осталось незамеченным присутствующими. Чтобы скрыть свое напряжение, она поспешила ретироваться на кухню, откуда вскоре вышла, неся на подносе блюда с картофельным пюре, тертой морковью и кислой капустой.
Все встали, Ева заняла свое место за столом, и пастор вознес молитву, в которой, кроме благодарения за пищу, попросил облегчить удел профессора и благословить Германию. В конце все дружно сказали «аминь», а Вольф и доктор Кребель добавили: «Хайль Гитлер!»
Ева осмотрела стол, чтобы убедиться, что никто из гостей не остался не обслуженным. Она едва сдерживалась, чтобы не задержать взгляд на лице и доброй улыбке Андреаса. Ей так хотелось, чтобы он остался доволен ее ужином, но еще больше ей хотелось сидеть рядом с ним.
Глава 17
«Мы должны бороться с деструктивным влиянием евреев на религию, нравственность, литературу, искусство, политическую и социальную жизнь».
Отец Эрхард Шлунд, францисканец-публицистГости быстро справились с ужином, и вскоре Ева, убрав со стола грязные тарелки, принесла с кухни блюдо с нарезанным сыром. Вольф в этот момент увлеченно хвастался своей новой должностью на заводе. Затем он упомянул о вероятном повышении по партийной лестнице и будущей службе в армии.
Ева прислушивалась к голосу Вольфа, испытывая странную смесь отвращения и гордости. Она быстро столкнулась с реальностью того, что ее муж — избалованный, любимый сын, умевший ловко воспользоваться вседозволенностью в своих личных интересах. Фактически, Вольф почти всегда добивался от других того, что было выгодно именно ему, — даже от отца, отдавшего ему свою комнату, в то время как Андреасу пришлось отправиться на чердак.
Тем не менее, Ева не смогла избежать его чар. Это вообще мало кому удавалось.
Власть Вольфа над Евой была глубинной и непреодолимой, но в то же время его нельзя было не уважать за его успехи. Иногда Ева им даже восторгалась. Впрочем, этот конфликт чувств только еще больше разжигал кипящий в ее душе гнев. Ева злилась на Вольфа за его грубость и на себя за свою потребность в его дикой страсти. Еще в ней все больше поднимался гнев по отношению к отцу, который ничего не предпринял, чтобы защитить ее даже от самой себя. Впрочем, что именно он должен был предпринять, Ева не знала, еще Андреас…
— Ева, ты обожглась? — спросил Ганс.
— А?
Бибер указал на красный рубец на запястье Евы, когда та потянулась за блюдом.
— Ты обожглась?
— А, это… Это знак моей глупости.
Все сразу же умолкли, а Пауль сделал вид, что протирает очки носовым платком.
— И как это понимать? — прищурился на Еву Вольф.
Ева почувствовала, что краснеет. Из-за своего скрытого сарказма она оказалась в опасном положении.
— Ну… — промямлила Ева. — Я просто имела в виду, что, работая по хозяйству, часто попадаю в разные глупые ситуации, поэтому иногда не обходится без ран.
— Например? — спросил Ганс.
— Ну прямо все вам и расскажи, — смущенно засмеялась Ева. — Ну вот, например… Один раз я поскользнулась в свином загоне, когда несла корзину с яйцами, и бухнулась прямо в навоз.
Все вежливо рассмеялись.
— Видели бы вы меня! Ну да ладно… На кухне уже ждет яблочный рулет с сахарной пудрой, — сменила Ева тему разговора, начав суетливо убирать со стола. Заметив, что у нее дрожат руки, она робко взглянула на Вольфа, который спокойно сидел на своем стуле, наслаждаясь дискомфортом жены.
— Что ж, в следующий раз, когда ты разобьешь десяток яиц, мне придется взять в руки ремень, — насмешливо сказал он.
В этот момент соусник, выскользнув из рук Евы, упал на пол, разбившись на мелкие куски. Вольф, с ревом вскочив с места, грубо схватил Еву за руку.
— Ты, корова! Это посуда моей матери!
— А ну закрой свой рот! — крикнул Андреас, угрожающе поднимаясь из-за стола. Его глаза впились в Вольфа, как два бурава. — Если ты еще раз ее так назовешь, я тебя прибью. И убери от нее свои руки!
— Парни! — воскликнул пастор, также вставая из-за стола. — Немедленно прекратите!
Вольф, грубо оттолкнув от себя Еву, грохнул кулаком по столу. На его побагровевшей от ярости шее пульсировала вена.
— Она — моя жена, — прошипел он Андреасу. — И не тебе указывать, что мне делать с моей женой.
Ничего не ответив, Андреас развернулся и вышел из комнаты.
— Отец, — тихо позвал Андреас, придвигая стул к кровати профессора Кайзера. Старик не ответил. Андреас огляделся по сторонам, радуясь, что рядом нет Вольфа. На одной из стен висели пожелтевшие от времени фотографии дедушки и бабушки профессора, а на другой — портреты Мартина Лютера и Адольфа Гитлера. Отец настаивал на том, чтобы Гитлер довел до конца дело, начатое великим реформатором. Скользнув по окну, зашторенному тяжелыми бахромчатыми портьерами, взгляд Андреаса остановился на потертой карте с надписью «Священная Римская империя германской нации». На соседней стене висела вышивка с текстом 22-го Псалма, сделанная покойной матерью Андреаса.
Профессор никогда не был близок со своим приемным сыном. С первого же дня после смерти фару Кайзер откровенно привилегированное положение Вольфа считалось фактом, не требующим объяснений или извинений. Впрочем, несмотря на это, Андреас всегда считал, что профессор относился к нему хорошо, а иногда — даже с отцовской любовью. Ему вспомнилось, как они вместе изучали картины Каспара Давида Фридриха, и как профессор объяснял принцип действия радио. Глядя на осунувшееся, пожелтевшее лицо своего отчима, Андреас был уверен, что этот человек никак не заслуживает таких страданий.
Из задумчивости его вывел голос доктора Кребеля. — Отвратительная была сцена там, внизу… Отец спит? Андреас кивнул. Склонившись над кроватью, Кребель проверил у профессора пульс и тут же быстро приложил ухо к груди старика. Выхватив из кармана своего жилета маленькое зеркальце, доктор поднес его к носу профессора. Наконец, еще раз наклонившись к груди старика, Кребель медленно распрямился.
— Мне жаль сынок, но он умер.
Андреас вскочил на ноги.
— Умер?
Его захлестнула внезапная волна эмоций. Андреас проглотил подкативший к горлу комок. Перед его глазами пронеся вихрь воспоминаний, и он вдруг почувствовал себя одиноким. Ужасно одиноким…
* * *Выходя вместе с Вольфом из поезда, прибывшего из Кобленца, Ева Кайзер угрюмо молчала. Теплый майский воздух наполнен влагой от поднявшегося с реки тумана. Помахав рукой знакомой, Ева со вздохом подняла свой чемоданчик. Ее свадебное путешествие стало огромным разочарованием.
Когда Вольф сказал, что они поедут в Рим, Ева пришла в восторг. Она уже предвкушала, как будет, подобно апостолу Павлу, ходить по черным камням Аплийской дороги. Ева не когда дождаться, когда своими глазами увидит оранжевые Кирпичи древнеримского форума. Она мечтала, как вместе с любящим мужем пройдется босыми ногами по нагретой солнцем воде в фонтане Треви…
Но ничего этого не было.
Ева надеялась, что рассеянное безразличие к ней со стороны Вольфа объясняется его затянувшимся трауром, хотя И понимала, что из-за своих двойственных чувств не может стать для него той женой, на которую, он, наверное, рассчитывал. Впрочем, несмотря ни на что, она, как ребенок, мечтала о том, как чудесно они проведут время в Риме…
Но все получилось так, как получилось, и теперь Ева послушно плелась за мужем по улицам Вайнхаузена. «Наверное, я слишком неблагодарная, — думала она. — У моих родителей, когда они поженились, денег едва хватало на еду, а я жалуюсь на неудачное путешествие в Рим». Но Еве действительно очень хотелось насладиться солнцем на площадке перед Пантеоном и неспешно полакомиться сыром, запивая его вином в кафе на площади Кампо де Фиори. Вместо этого ей пришлось всю неделю ходить с Вольфом к балкону дворца Венеции, где она стояла под палящим солнцем, стиснутая со всех сторон толпой «Черных рубашек», приветствующих фашистского диктатора Италии Муссолини.
- Лонгборн - Джо Бейкер - Зарубежная современная проза
- Легионер - Луис Ривера - Зарубежная современная проза
- Изменницы - Элизабет Фримантл - Зарубежная современная проза