— Это — Мендезский Козел, Рекс! — яростно прошептал герцог. — Боже мой, это должно быть поистине ужасно! — И не успел он произнести эти слова, как очертания стали четче, вытянутые вперед ладонями вниз черные руки превратились в два больших раздвоенных копыта, а над ними выросла страшная козлобородая голова гигантских размеров. Она была в три-четыре раза больше, чем у любого, самого крупного животного этого вида. Два узких, скошенных внутрь глаза горели злобным красным огнем. По обоим бокам косматой головы торчали длинные, острые уши, а на лысом, неестественно оголенном черепе, тускло блестевшем в отсветах пламени, появились, расходясь вверх и в стороны, четыре огромных изогнутых рога.
Жрецы, нелепые и внушающие ужас своими звериными масками и лохматыми мантиями, принялись размахивать зажженными кадилами, и через минуту отвратительное зловоние, заполнив амфитеатр внизу, поползло вверх по склону и достигло его вершины.
Рекс поперхнулся и приглушенно закашлял в кулак.
— Что за гадость они там жгут?
— О, там много всего, — ответил де Ришло, — рута, дурман, белена, высушенная сонная одурь, мирт и другие травы. Некоторые из них дают только неприятный запах, другие — затуманивают и ослабляют разум, но одновременно возбуждают до неистовства самые низменные страсти. В этом ты скоро убедишься. — Потом он добавил: — Нам бы только увидеть Саймона.
— Вон он, я вижу! — воскликнул Рекс. — Как раз слева от этой скотской жабы.
В этот момент козлоподобная тварь поднялась и, возвышаясь над ставшими сразу мелкими и тщедушными фигурками приблизившихся жрецов, повернулась к ним задом. Первый из них слегка наклонился вперед и постыдным поцелуем запечатлел свое почтение. Двое других сделали то же самое. Вслед за жрецами весь круг собравшихся торжественно-печальной молчаливой чередой последовал, чтобы подобострастно приветствовать своего Хозяина и повторить извращенную пародию на святое прикосновение губами к руке епископа.
Саймон был среди последних. Когда он приблизился к трону, Рекс уцепился герцогу за рукав.
— Сейчас или никогда, — прорычал он, — неужели мы это допустим?
— Тш-ш, — прошипел де Ришло, — это еще не крещение. Оно будет после окончания пиршества — как раз перед оргией. Наш шанс обязательно появится.
Друзья лежали на сырой траве, и каждый про себя сознавал, что времени у них в обрез. Для спасения Саймона надо быть готовыми действовать в любую минуту. Несмотря на то, что никто из них не сомневался в храбрости и решительности другого, оба понимали, насколько призрачны их шансы на успех, если они просто устремятся вниз по склону и с ходу врежутся в обезумевшую многоголовую толпу. И это вселяло в их сердца невольное уныние. Выйти победителями в такой неравной схватке, когда двое против ста, — было из области чистой фантастики.
Рекс склонился к уху герцога и выложил свои соображения:
— Срочно нужна какая-нибудь идея. В открытую связываться бесполезно. Эти маньяки нас схватят в первые же десять секунд.
— Я знаю. — Де Ришло рассеянно согласился. — Я не рассчитывал, что сначала они все вместе соберутся в одной комнате, а потом такой же толпой приедут сюда. Если б только они как-нибудь разделились и с Саймоном осталось двое или трое; тогда мы смогли бы его изолировать. И наплевать на остальных, они очухаться не успеют, как нас уже и след простынет. Но если и дальше так пойдет… просто не знаю, что и делать. В том случае, если мы все же бросимся на выручку Саймона и они нас поймают, я нисколько не сомневаюсь, что живыми нам из этой ложбины не выбраться. Мы слишком много знаем. Они убьют нас — как пить дать. И не просто убьют. Для них это будет счастливая находка, внезапно появившаяся возможность совершить обряд человеческого жертвоприношения перед этой мерзкой тварью там, на камнях.
— Не может быть. Неужели они в своей жалкой и грязной имитации религии зайдут так далеко, чтобы решиться на убийство?
Де Ришло уверенно кивнул.
— Кровавое Жертвоприношение это один из самых старых магических ритуалов на свете. Убийство Озириса и Адониса, нанесение увечий Аттису, древние культы индейцев Мексики и Перу — все это оттуда. Даже в Ветхом Завете можно прочитать, что наиболее угодная для Бога Отца жертва — это та, где проливается кровь. Можно вспомнить святого Павла, который говорил, что без кровопролития не бывает отпущения грехов.
— Но это же не более чем давние языческие жестокости!
— Не совсем. Кровь — это Жизнь. Когда льется кровь, будь это человек или животное, в окружающее пространство выпускается энергия. И если кровопролитие происходит в специально подготовленном месте, чаще в форме круга, эту энергию можно уловить, можно накапливать с тем, чтобы потом направлять ее в другое русло. В принципе это похоже на то, что делают современные ученые с электричеством.
— И ты думаешь, они осмелятся принести в жертву человека?
— Видишь ли, все зависит от того, какую злую цель они преследуют. Если хотят войны — то попробуют умилостивить Марса невинным барашком; если нужно напустить на людей необузданную похоть — заколют козла, и так далее. Но человеческая жертва заменяет собой любую другую. Она более эффективна, чем все остальные. А сейчас этих опустившихся подонков и людьми-то назвать нельзя, их разум тяжело поражен. По образу мышления они сейчас больше схожи с ведьмами и колдунами из темных веков.
— О черт! — простонал Рекс. — Во что бы то ни стало, но мы должны спасти Саймона.
Тем временем козлоногое существо, приняв последнее лобзание, снова повернулось к собравшимся своей бородатой мордой. В руках оно держало деревянный крест высотой около четырех футов. С неожиданной яростью оно резко подняло его вверх и со страшной силой ударило о камень. Деревянное распятие разлетелось на две части. Человек с кошачьей головой, исполняющий, по-видимому, роль Верховного Жреца, подобрал их и швырнул отколовшееся основание ждущей этого группе людей. Те тут же набросились на него и со свирепым остервенением начали разламывать на мелкие щепки. Сам жрец подошел с перекрестьем к Козлу и, перевернув его верхушкой вниз, вонзил в землю. Первая часть церемонии на этом завершилась.
Сатанисты дружно ринулись к накрытым столам. Никаких ножей, вилок, ложек или стаканов не было и в помине. Участники этой поздней трапезы орудовали только пальцами и зубами, хватали с серебряных блюд кто сколько мог. Бутылки опустошали прямо из горлышка, булькая и захлебываясь. Брызжущее во все стороны вино лилось за одежду. Общее желание пирующих было — вернуться обратно в животное состояние. Все происходило быстро и молча, как будто ожило одно из самых страшных полотен Гойи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});