13) Люди вроде Симона Визенталя преследуют ответственных за окончательное решение путем эвакуации на Восток (например, Эйхмана) и нацистских врачей (например, Менгеле), но не преследуют эсэсовцев, которые якобы убили газом Циклон Б в Освенциме от двух до шести миллионов человек.
Австралийцы (не им учить нас цивилизации!) возымели странную идею обсуждать этот вопрос в прессе. Полемические письма, возмущенные статьи были опубликованы в самых больших газетах. Никого не привлекли к суду за высказывание своих взглядов. Это доказывает, что родина кенгуру безнадежно отстала.
В Италии пресса много писала о деле Фориссона. 19 апреля 1979 г. телевидение итальянской Швейцарии в Лугано пригласило Робера Фориссона и Пьера Гийома на дискуссию с Энцо Коллотти (автором книги "Нацистская Германия"), Вольфгангом Шеффлером (сотрудником Института современной истории в Мюнхене, экспертом немецких судов), а также Рольфи и Тедески (узницами Равенсбрюка и Освенцима). Дебаты, рассчитанные на час, длились два часа 50 минут и нарушили все программы. В связи с интересом публики передача была повторена 6 мая. Итальянская пресса широко комментировала эту передачу (которую можно было принимать во многих районах Италии) примерно так же, как и французская. После этой передачи Антонио Питамиц, сотрудник журнала "Сториа иллюстрата", предложил Фориссону письменное интервью. Текст появился в августе и снова вызвал волну комментариев. Дебаты продолжались в нескольких номерах. Может быть, у итальянцев менее отягощенное сознание, чем у французов, и им легче обсуждать такого рода вопросы?
Наконец, в США в университетских кругах ходит петиция, требующая для Фориссона права беспрепятственно продолжать свои исследования. В числе прочих ее подписали Ноам Хомский и Альфред Лилиенталь. Всего на 31 октября 1979 г. под ней поставлено 500 подписей иностранцев.
Приводим оригинальный текст этой петиции:
"Д-р Робер Фориссон более четырех лет был уважаемым профессором французской литературы ХХ века и критики документов во 2-м Лионском университете во Франции. С 1974 года он провел обширное независимое историческое исследование по вопросу о т. н. Холокосте.
После того, как он начал публиковать результаты своих исследований, профессор Фориссон стал жертвой постыдной кампании запугивания, клеветы и физического насилия. Этими грубыми средствами его пытаются заставить замолчать. Запуганные чиновники даже пытаются помешать его дальнейшим исследованиям, закрывая ему доступ в публичные библиотеки и архивы.
Мы решительно протестуем против этих попыток лишить профессора Фориссона свободы слова и выражения своего мнения. И мы осуждаем постыдную кампанию, цель которой — заставить его замолчать.
Мы решительно поддерживаем право профессора Фориссона на академическую свободу и мы требуем, чтобы университетские и правительственные чиновники сделали все возможное, чтобы обеспечить его безопасность и его законные права".
Глава VI. О необходимости дела Фориссона
Дело Фориссона или, чтобы придать ему его подлинные размеры, вопрос о том, что на самом деле произошло во время войны в некоторых нацистских концлагерях, — не первый акт той трагикомедии, которую представляет собой эволюция коллективных представлений публики о мире концлагерей. Во Франции прологом были книги, написанные Полем Рассинье, — "Ложь Одиссея", "Настоящий процесс Эйхмана или неисправимые победители" и, прежде всего, "Драма европейских евреев", где он разоблачил некоторые главные свидетельства о газовых камерах и основательно исследовал статистические данные, касающиеся числа исчезнувших членов еврейских общин Европы, в частности, у американца Хилберга в его книге "Уничтожение европейских евреев" (Чикаго, 1961). Поздний и полемический текст Джорджа Уэллерса "Окончательное решение и неонацистская мифомания" ("Ле Монд жюиф", Париж, № 86, апрель-июнь 1977) дает лишь частичные ответы. Его автор остается в плену традиционного прочтения и толкования документов, опровергнутых еще Рассинье.
Рассинье подвергли яростным нападкам, и он вынужден был публиковаться у крайне правых. Переиздавая "Ложь Одиссея", сотрудники издательства "Ла Вьей Топ" заявили: "Те, кто упрекал Рассинье в том, что он публиковался у крайне правого издателя, хотели бы, чтобы он вообще не публиковался". Я признаю, что в его книгах есть резкие высказывания и спорные утверждения. Но спорить не значит отвергать или поносить. Когда-нибудь придется реабилитировать Рассинье.
Говорят, он выступил слишком рано. Фориссон 15 лет спустя тоже выступил слишком рано? Горизонт немного изменился. Как сетуют некоторые еврейские издания, исчезают "психологические табу, воздвигнутые вокруг евреев и иудаизма". Это объясняется "стиранием в коллективной памяти воспоминаний о нацистском геноциде и постепенным ослаблением чувства вины, которое до сих пор испытывали неевреи. Одним словом, геноцид себя больше не окупает и наши бедные мертвые не дают нам больше морального права на то, чтобы шесть миллионов раз заслуженно покарать Запад". (П. Жерар "Реквием по обретенной идее". "Энформасьон жюив", № 288, Париж, январь 1979). И в самом деле: во имя чего послевоенные поколения должны чувствовать себя виновными в политических действиях, совершенных не ими? Нацистские преступления совершены гитлеровцами и их сообщниками, и нельзя обвинять в них тех, кто зарекомендовал себя в качестве антифашистов и антирасистов.
Другая причина постепенного исчезновения упомянутых табу — позиция Израиля по палестинскому вопросу. До шестидневной войны французское общественное мнение было пропитано своего рода индуцированным сионизмом: преступлению Освенцима соответствует вознаграждение в виде существования государства Израиль, вокруг которого создавался мифический образ пацифистского и почти социалистического государства. Возникновение палестинского вопроса и категорический отказ израильтян, а вместе с ними и сионистов даже пытаться искать пути решения проблемы массового изгнания арабского населения открыли подлинное лицо Израиля: милитаризм, нетерпимость, бомбежки гражданского населения, коллективные репрессии, политические убийства, агрессивная и твердолобая политика создают иной образ Израиля, несовместимый с идеей вознаграждения, причитающегося евреям за несправедливости гитлеровской Европы по отношению к ним. Угнетенные стали угнетателями. Так проходит мирская слава.
Эта тема заслуживает развития, но я хочу пока просто констатировать, что в результате ослабления некоторых табу сфера публичных дискуссий распространилась после 1967 г. на политику Израиля и сионизм. Иными словами, оскорбительные обвинения в антисемитизме, которые предъявлялись критикам сионизма, больше не принимаются всерьез и не мешают дебатам. При виде реакции, вызванной делом Фориссона, можно задать себе вопрос, есть ли шанс, что образуется такой же простор и для дискуссий о реальности, деталях, размахе и способах гитлеровских преследований. В настоящий момент ситуация заморожена по причине усилий тех, кто хотел бы забальзамировать память, навязать уважение к необъяснимой исторической картине. Некоторые начинают верить, что мы присутствуем при рождении новой религии, религии Холокоста, имеющей свои догмы и своих служителей. Я же со своей стороны убежден, что имеет место некое отклонение, что скорее те, кто задает вопросы, смогут открыть смысл страданий жертв тирании. Арсенал чествований, памятников и прочих мемориалов всего лишь извращение настоящей памяти.
На левых интеллектуалах лежит большая ответственность. Выбор очень прост: или укреплять завоеванные позиции, довольствоваться официальной историей, не обращая внимания на все ее пробелы и отходы, и ждать нашествия варваров или дать место критической оценке и согласиться с идеей, что необходимо переосмысление событий недавнего прошлого, которые служат основанием современного мира. До сих пор реакция была в целом негативной. Мой опыт в этой области можно резюмировать следующим образом: когда касаешься этого вопроса, опираясь на старые знания, первой реакцией бывает шок (это же произошло со мной). Затем, после периода разъяснений, который может быть различным по длительности, оппоненты начинают соглашаться, что есть проблема исторического знания, что вопрос может быть поставлен. Но вопрос сразу же перемещается в другую плоскость: "Допустим, вопрос поставлен. А ты подумал о последствиях? Это же на руку неонацистам, это значит, опять встанет еврейский вопрос, это значит то, это значит это…" Иными словами, важность истины (к которой мы еще только приближаемся и не знаем, какой она будет) целиком подчиняется вопросу о том, кто и каким образом может ее использовать.
К этому все и сводится у наших клерков свободомыслия: речь идет о товаре, стоимость которого зависит от его потребления. Перед лицом утверждений Фориссона, которые кажутся мне явно провокационными, интеллигенция торопится продать свои собственные принципы. Газеты, журналы, издатели, печатники — все объявляют себя некомпетентными. Они имеют право это делать. Я не говорю о страхе, потому что они отвергают саму идею, будто они боятся вступать в спор. Следовательно, благодаря удивительной свободе, которой мы пользуемся под бдительным надзором левых, у нас остается выбор — прибегнуть к старому доброму средству — к "самиздату".