Читать интересную книгу Варварская любовь - Дэни Бехард

Каждую минуту, когда его оставляли в покое, Франсуа читал – «Ньюсуик», что-нибудь современное и, конечно, газету. Теперь он понимал, насколько устарели убеждения его бабушки в том, кто они есть. Он читал о политике и бизнесе. Пытаетесь меня ободрать, бормотал он в одиночестве, воображая какую-то рисковую сделку. Его бесила собственная слабость. Газеты предрекали десятилетие инноваций. В разделе путешествий он наткнулся на популярные статьи по истории. Священная Римская империя, думал он, вот что это такое, нынешний бизнес, корпорации, будущее – не мечта хиппи о рае на земле, но иное его понимание. Он готов был вернуться в нормальную жизнь.

Пока он выздоравливал, его хорошо кормили. Каждое блюдо взвешивали, классифицировали его питательность и наблюдали за тем, как оно исчезает. К моменту выписки Франсуа поправился, но не потолстел. Главный врач показал ему его портрет в газете под заголовком: «Простой механизм человеческого тела». Франсуа давал интервью. Правильная речь, решил он, есть результат глубокого дыхания и собачьего умения смотреть людям в глаза. Собеседники ежились от его пауз и от того, как тщательно он выговаривал труднопроизносимые слова. Покидая больницу, он обнаружил, что на ступенях его ожидает – вот уж скороспелый западный феномен – целый фан-клуб. Он взял телефоны у нескольких симпатичных девушек, хотя у него на это не было времени, не теперь.

Он попросил подбросить его до центра. В газетах он искал комнату подешевле. Он нашел только одну, которая не была притоном, – в доме доктора Эдуардо Ви, китайца, который родился в Перу, вырос в Иллинойсе и эмигрировал в Ванкувер подростком. У доктора было произношение жителя Среднего Запада – как у самого Рейгана. У него даже прическа была «под Рейгана» – этакий скромный «помпадур». Эдуардо Ви немного рассказал о себе, о том, что так и не сошелся с местной китайской общиной. Он плохо говорил по-китайски, но решил не лишать общения с соплеменниками родителей и, позднее, жену, которые стали его проводниками в китайское сообщество. Когда они умерли, жена – слишком молодой, а родители – дожив до глубокой старости, он обнаружил, что врач с исчезающей практикой остался в одиночестве. Он рассказал о своей страсти к изобретениям, из симпатии к Франсуа смог воспроизвести даже пару приветливых фраз на французском, хотя жилец и попросил его разговаривать с ним по-английски – ведь этот язык, он читал, в будущем станет языком всего мира. По виду дом, построенный в живописном районе, неподалеку от центра, чем-то напоминал английское имение. Эдуардо проживал в полуподвале с низкими потолками и большими филенчатыми окнами. Квартиру Эдуардо снимал у женщины, жившей на первом этаже, там тоже были жильцы. Франсуа их не видел, только слышал бесконечные приходы и уходы, сопровождающиеся стуком каблуков по половицам.

Эдуардо сообщил, что единственная проблема в том, что в их квартире нет туалета и ванной, оттого-то она такая дешевая. Ванная у хозяйки только одна. Он поднял глаза и взглядом показал, где именно расположены удобства. Они вышли через черный ход, и Эдуардо показал Франсуа заросшую травой дорожку, ведущую к роще на пригорке. Там стоял древний, но еще довольно крепкий деревянный сарайчик, наследие прежней эпохи. Франсуа он не понравился, и Эдуардо признался, что ему это тоже не по душе, особенно зимой. Изобретатель-самоучка, он пытался устроить мусоросжигатель, который работал бы как туалет, но чуть не спалил дотла весь дом.

Если бы можно было вообще устранить отходы человеческой жизнедеятельности, сказал он, как будто перед ним стояла глобальная проблема века.

Франсуа принялся за дело. Он приобрел спортивный пиджак с замшевыми заплатами на локтях, джинсы, рубашку-поло и теннисные туфли. Девушки стали обращать на него внимание. Он оттачивал свою внешность ежедневными тренировками в фитнес-клубе, где женщины в полосатых трико, шерстяных гетрах и головных повязках занимались аэробикой перед зеркалом во всю стену. Набрав массу, дикарь похорошел, стал выглядеть современнее, хотя в клуб Франсуа записался скорее ради душа, чем ради тренажерного зала. Как-то он зашел к Эдуардо, когда тот стоял голый в керамическом тазу и лил себе воду на голову.

Франсуа планировал практические аспекты того, как заработать состояние. Он отправился в типографию и заказал семьсот наклеек на бампер. Наклейки оказались весьма к месту. У него было предчувствие, что сейчас – самое время для странностей. В тот вечер он сидел на улице в Гастауне – парочки ужинали, музыканты на перекрестках играли блюз и мелодии из популярных телесериалов. За два дня он заработал тысячу. Наклейки гласили: «Тише едешь – дальше будешь», «Мне нравится моя красавица», «Сижу – не жужжу» – всевозможные удачные сочетания звуков, которые он только мог придумать, или даже совсем неудачные сочетания. Люди смеялись над тем, чему сам Франсуа и не улыбнулся бы никогда. Часто он просто брал заголовки из газет, слово в слово, и прохожие покупали, похоже, находя в них какой-то смысл или способ выразить невыразимое. И снова в газете появился его портрет. Стикеры разлетелись по всему городу. Молодежь и женатые пары отрывали их с руками. Он поднял цену и купил подержанный микроавтобус. Только когда спрос стал ажиотажным, он нанял студентов. Каждому выдал табличку, назначил комиссионные и сказал, делая квадратные глаза: сбежишь – ноги переломаю.

И все же, несмотря на все усилия, он не мог накопить ни на дом, ни на коммерческую раскрутку. В морозные вечера, когда он ходил через задний двор с новым рулоном туалетной бумаги под мышкой, жизнь, от которой он отрекся, казалась не такой уж далекой. Сидя на толчке в деревянной уборной, он не имел никаких амбиций – только земля и высокие воды, давным-давно освоенные индейцами, и огромные, не видимые в ночи горы.

Всю ту зиму и все следующие четыре года Франсуа учился. Он завел себе скромную библиотеку и принялся изучать налоговые лазейки и зонирование, читал книги по бизнесу, покупал биржевые журналы. Он вел игру более или менее законно, с малыми издержками. Он завел друзей и профинансировал поездку для закупки гватемальского хлопка. У него были палатки в центре, торговавшие пиротехникой, свежевыжатыми соками, экзотическими коктейлями, авокадо и бананами. Он поддерживал одного парня, который нашел возможность скупить дизайнерские этикетки и теперь продавал их с рук – дело прибыльное, этак ведь любой масс-маркет можно было выдать за бренды. Франсуа даже нанимал школьников, чтобы продавать таблички и стикеры «Нет вымогательству» в жилых кварталах. Людям нравилась ирония. У него была целая дистрибьютерская сеть.

Но в дни неудач он боялся, что никогда не добьется успеха. В его душу заползло одиночество и угнездилось так глубоко, что при выходе он чувствовал, как зачерствели его легкие. Смысл и счастье, о которых он мечтал, казались такими далекими – и он вспоминал старую, нежную природу или пикники с Эрнестин у реки, как небоскребы светились, словно лепестки, отражая закат, как она смотрела на небо, как улыбалась, показывая передние зубы. Но он не хотел страдать из-за уродливой проститутки. Вместо этого он боролся с трудностями, просто чтобы понять, на что способен. Он тренировался, набирал мышечную массу. Он даже купил широкий пояс, который с помощью повторяющихся электроимпульсов подкачивал мышцы живота. Результат был прекрасен. Чтобы испытать себя, он носил пояс и днем, и ночью, тренировки держали его в тонусе. Однажды вечером Эдуардо увидел вибрирующую талию Франсуа и сказал: я бы на вашем месте не пользовался этим поясом. Тело человека обладает собственным электричеством, правда, довольно нестабильным.

Январь принес с собой туманы и влажные шквалы, сутками лил холодный дождь, который никак не мог превратиться в снег. Уличный бизнес шел плохо, так что однажды, возвращаясь после сбора выручки, Франсуа снова почувствовал, что не лежит у него сердце ко всему этому. Ему захотелось согреться и обсохнуть, и он заскочил выпить в какое-то заведение. Но витрина ввела его в заблуждение. Внутри было очень элегантно – стеклянные столики и стулья, полумрак в баре, персонал в пиджаках. Какая-то женщина повернулась и потянула его к себе – она сидела одна с бокалом мартини в руке.

У тебя продрогший вид, сказала она. Присаживайся. Я куплю тебе выпить.

Он мог представить себя в таком месте в оторванном от реальности будущем, в пору успеха на грани скучающего декаданса. Теперь же ему было немного не по себе. Он избегал женского общества, «расставив приоритеты», как советовали умные книги по бизнесу, и не хотел, чтобы кто-нибудь становился свидетелем его эволюционного развития. Но эта женщина, миниатюрная и пышногрудая, затягивалась сигаретой так, словно перенеслась сюда с тенистой улочки какого-то воображаемого Парижа. Вне всякого сомнения, это был спектакль, но он очень уважал спектакли.