Наконец, третьим уровнем являются откровенно незаконные или противозаконные действия. Здесь в открытую торжествует право сильного, что часто означает близость к власти. В России любят специально нарушить правила уличного движения, чтобы посмотреть, как изменится лицо гаишника, радостно идущего тебя «штрафовать», когда ты покажешь ему свою «корочку». На этом уровне имеют место открытый сговор с чиновниками, махинации с использованием государственных средств и криминальные разборки.
В России первый уровень, юридический, так часто и так просто перетекает во второй, псевдоюридический и грабительский, что порой проще сразу переходить на третий, открыто подкупая чиновников и криминальные структуры, то есть свод законов просто не открывать.
Справедливый закон должны создавать достойные выборные представители. Если бы в России чудом появилось справедливое и честное законодательство, существующий госаппарат все равно сделал бы криминальное, незаконное разбирательство наиболее эффективным методом решения споров. Проблема России не в словах и процедурах, а в людях.
В Америке существуют налоговые законы, переводящие в разряд преступников 1 % американских бизнесменов. Как показал пример остальных 99 % американских бизнесменов, этот 1% мог без ущерба для себя исполнить требования закона. В России тоже есть налоговые законы, но они делают преступниками 100 % российских бизнесменов, потому что эти законы невозможно выполнять, никому и не при каких условьях. Функции американского и российского налогового законодательства прямо противоположны: там поддержка и освобождение, здесь контроль, подчинение и закабаление.
Если бы в России действовало американское налоговое законодательство, это бы ничего не решило — у нас другие налоговая полиция, цели государства и идеалы: мы не любим воров только как конкурентов, и все потому, что в нашей стране всегда было запрещено зарабатывать.
Российское налоговое законодательство переводит в преступники не только бизнесменов. В Америке лишь ничтожное количество чиновников смогло использовать налоговое законодательство в целях личного преступного обогащения. В России же только те чиновники налоговой сферы не являются преступниками, которые не ходят на работу: ведь налоговый закон, которому они служат, объективно преступный и воровской. Исполняя закон, налоговые полицейские реально являются инструментами грабежа и разорения людей. А если они и взятки берут, то являются преступниками вдвойне. Главный виновник этого — преступный и несправедливый налоговый закон, который не только служит преступникам, но и подрывает экономику страны.
Когда закон переводит и бизнесменов — субъектов этого закона, и полицейских — его исполнителей в ранг преступников, использование преступной “крыши” не кажется столь уж неправильным. В этом заключается кошмар сегодняшнего российского государственного устройства.
Существуют два типа “крыши”. Первый — государственная “крыша”, чиновник, готовый интерпретировать законы в твою пользу и использовать свою власть и неформальные отношения с другими чиновниками, чтобы дать тебе возможность работать или обеспечить преимущества перед другими.
Государственная “крыша” прославилась больше всего во время приватизационных аукционов, когда под маркой аукциона проводились раздача за бесценок общенародного достояния заранее назначенным «победителям».
Второй тип — криминальная “крыша”. Обычно в той или иной степени каждый бизнес имеет обе “крыши”, часто действующие совместно. Таким образом, происходит сращивание государства и криминала, вернее, сращивание административного преступного сообщества с негосударственным криминальным элементом. Вот и получается, что политики ужинают с ворами, а у депутатов Государственной Думы татуировки на руках.
В основном “крыши” работают не за зарплату: для себя они требуют части уставного капитала фирмы, то есть места в ее управлении и доли во владении ею. Если частью бизнеса владеет криминально-государственная “крыша”, это означает, что громадную часть прибыли от производственной деятельности получают люди, которые в ней реально не участвуют и к тому же являются преступниками. Здесь есть противоречие: ведь преступник ориентирован по-воровски, горизонтально, а настоящий производитель — вертикально. Вот мы и имеем в России «капиталистов», которые не вкладывают деньги в производство, распродают лучшие станки, используют предприятие для получения мошеннических кредитов.
Капиталист любит свою фабрику как мужчина любит женщину. Для него главное — ни с кем ее не делить. В России же «капиталист» вынужден беспомощно смотреть, как его любимую фабрику «трахают» налоговики, чиновники и бандиты. Такую фабрику любить невозможно, можно лишь жить за ее счет, как это делают сутенеры.
Огромная часть ресурсов, которые могли бы пойти на развитие производства, попадает к “крышам”, а “крыши”, будучи горизонтально ориентированными, не думают о завтрашнем дне. Эти люди не являются производственниками, однако имеют едва ли не самое веское слово в совете директоров, что тоже отвращает фирму от ее реальной деятельности. Таким образом, к руководству производством пришли люди, не желающие и не умеющие производить, паразитирующие на ресурсах и производительном потенциале страны.
О каком бизнесе может идти речь, если российский предприниматель, не имеющий достаточного опыта в условиях рыночных отношений, 90 % времени тратит, защищая хотя бы часть производственного импульса своей фирмы? Вместо того чтобы думать о процессе производства, о внедрении новых технологий, увеличении продаж, улучшении качества сервиса, внедрении новых производственных линий, новой продукции, улучшении жизни работников, директор все время проводит в кабинетах чиновников.
Воры и паразиты выполнили свою главную задачу: дискредитировали производителя в глазах общества, но не уничтожили его, чтобы самим паразитировать на его продуктивной деятельности. Их мечта — превратить производителя в заезженную и бесправную рабочую лошадь. Они знают, что настоящий производитель будет работать все равно — иначе он не сможет жить. В России воры и паразиты отняли у предпринимателя доброе имя и по праву принадлежащую ему главенствующую роль в обществе.
Не исключено, что рэкетир может и переродиться. Вот «захватил» он завод и увлекся процессом производства. Очень скоро человек становится другим: акт созидания, настоящие капиталистические отношения могут привести его к вертикальной ориентации. И тогда, чтобы купить недостающий станок, он может продать свой «Мерседес». В этот момент человек достоин уважения, несмотря на методы, использованные им для того, чтобы заполучить завод. Ведь сражаться за победу необходимо по правилам того общества, в котором ты живешь. Было бы другое общество — были бы другие игры. Судить человека надо по свободному выбору, который он делает сегодня, а за прошлое — прощать.
“Крыша” помогает предпринимателю обходить закон, что необходимо, чтобы сохранить бизнес, но при этом сама накапливает на него компромат. То есть, не было бы грабительских законов — не было бы рэкета и «крыш».
Кроме того, так как представитель “крыши” часто работает в фирме главным бухгалтером, дела фирмы известны “крыше” не хуже, чем предпринимателю. В результате очень скоро предприниматель попадает в полную зависимость от “крыши”, потому что «крыша» всегда имеет перед предпринимателем преимущество: весь арсенал криминального мира плюс абсолютная мобильность и возможность полностью уйти в тень. Предприниматель в тень уйти не может: его бизнес, его завод или ларек в тень с собой не возьмешь.
Предпринимателю, нарушившему закон, угрожает тюрьма. Чиновнику, предоставившему государственную “крышу”, не даст попасть в тюрьму корпоративная солидарность властных структур, а для воровской “крыши” тюрьма — дом родной. Каково же оказаться в тюрьме бизнесмену, который хотел шить брюки или создавать рекламу? Это человек, который провел детство в школе, а не в дворовых потасовках. Он не готов к тюрьме, там его не ждут, и он тюрьмы боится. Страх перед тюрьмой является мощным аргументом, беспрекословно подчиняющим бизнесмена своей “крыше”.
Человек, имеющий “крышу”, переходит с вертикальной направленности на горизонтальную, и тем переводит свое предприятие в мир, находящийся в неразрешимом конфликте с процессом созидания. Бизнесмен прячется от закона, от государства и остается один на один со своей “крышей”. Поскольку отношения с “крышей” могут быть только неформальными, всегда остается вопрос, что же сделает “крыша” с человеком, оказавшимся полностью в ее власти? Конечно, государство тоже вмешивается и охотится как за предпринимателями, так и за их “крышами”.