парка и дворца и подвела итоги эвакуационных мероприятий. По ее описанию, дворец был почти невредим. Окна забиты досками и заложены мешками с песком. На случай пожара во всех залах стояли ведра с водой и ящики с песком. Подвалы дворца-музея превратили в бомбоубежище, там 15 сентября 1941 года находилось 850 человек. Часть подвала, ведущую к внутреннему входу в музейные помещения, отделили от бомбоубежища, предоставив в распоряжение сотрудников Павловского музея и членов их семей. Никто из них не хотел уезжать ни 14, ни 15 сентября, потому что дороги простреливались и с земли, и с воздуха403. В самом городе Слуцке [Павловске] был разрушен водопровод, отсутствовала телефонная связь и электроснабжение.
В отчетах А. И. Зеленовой заметна странная отрешенность от непосредственных событий войны. С одной стороны, она трудилась как одержимая, пытаясь спасти экспонаты от потерь и разрушения; с другой стороны, она как будто не понимала, что война все изменила. И она, и майор Семен Борщев впоследствии рассказывали об одном происшествии, которое служит наглядным примером. В сентябре в административном крыле дворца размещались командные пункты 402‐го стрелкового и 412‐го гаубичного полков, где находился и Борщев. Однажды Зеленова возмущенно пожаловалась ему на то, что в «Собственном садике» стоят мотоциклы военнослужащих. Майор, человек простой, не понял, чей это «собственный» сад. Тогда руководительница музея прочитала ему краткую лекцию о небольшом садике, созданном Камероном для Марии Федоровны, о необычных декоративных кустарниках, закупленных в Нидерландах в XVIII веке. Борщеву, ломавшему голову над тем, как удержать позиции на окраине парка, заботы Зеленовой показались далекими от реальности и вместе с тем трогательными; он приказал переставить мотоциклы в другое место404.
На то, что не всегда встречи с военными бывали столь дружелюбны, в воспоминаниях Зеленовой можно найти лишь намеки. Но в своих отчетах 14 и 15 сентября 1941 года она не скрывала гневного недоумения по поводу ущерба, причиненного воинскими частями. Речь шла, в частности, об обращении с хозяйственными помещениями и инвентарем, большая часть которого оказалась утраченной в результате самоуправства военных. После того как Павловск объявили прифронтовой зоной, писала Зеленова, охранять имущество музея стало невозможно. Например, сено брали без разрешения, и все дрова для оранжереи сожгли в полевой кухне. Штабы, размещавшиеся в боковых крыльях музея, оставили после себя грязь и, более того, уходя, забрали с собой электроприборы и даже мебель из хозяйственных помещений405. Большой урон был нанесен и парку: газоны вытоптали, во множестве протоптанные тропинки обезобразили ансамбль, некоторые из павильонов, где размещались армейские подразделения, испоганили и изувечили. На краю парка вырубили особенно много деревьев; Анна Ивановна оценила потери в десять процентов от общего числа деревьев406. Однако сам дворец находился в хорошем состоянии – прежде всего благодаря тому, что стоял в стороне от дорог, ведших к Ленинграду, и в непосредственной близости от него не проходили тяжелые бои407.
На этом участке фронта немецкие войска наступали неравномерно. Поскольку полицейская дивизия СС уже далеко продвинулась в направлении Пушкина, советские полки, оборонявшие Павловск, оказались под угрозой окружения и 17 сентября перенесли свои позиции на несколько километров в сторону Ленинграда. Лишь 16 сентября вечером, когда был замечен первый немецкий мотоцикл, Зеленова, собрав все важные документы, вместе с еще одним сотрудником музея пешком ушла из Павловска. С большими трудностями, преодолев примерно 30 километров, они на следующее утро добрались до Ленинграда.
Под немецкой оккупацией
Павловск (тогда он назывался Слуцком) заняла 121-я стрелковая дивизия вермахта, которая в то время находилась в подчинении 18‐й армии. Ее соседями были на западе полицейская дивизия СС, в тот же день взявшая Пушкин, а на востоке 96-я и 122-я пехотные дивизии408. Более двух лет, до 24 января 1944 года, когда Павловск освободила Красная армия, город находился под немецкой оккупацией и все время в прифронтовой полосе.
Первые меры, к которым прибегли здесь немецкие оккупанты, аналогичны тем, что были приняты в Пушкине. Всех жителей обязали зарегистрироваться. Методично проводились поиски лиц еврейского происхождения и членов ВКП(б). По данным Чрезвычайной комиссии, в городе еще оставалось около 15 000 человек. В первые дни расстреляли 41 еврея. По свидетельствам очевидцев, собранным в послевоенное время, более 227 человек были расстреляны или умерли от пыток, шестерых повесили, 387 детей умерли от голода в так называемом детском доме. Более 6000 человек, говорится в докладе комиссии, отправили в лагеря или на принудительные работы в Германию409. К цифрам, содержащимся в документах Чрезвычайной комиссии, всегда нужно подходить критически, однако порядок величин, указанный для Павловска, представляется правдоподобным.
Среди «фронтовых туристов» Павловск, по-видимому, был менее популярен, чем Пушкин. При знакомстве с массивом фотопродукции рот пропаганды вермахта и особенно на фоне сохранившихся во множестве снимков немецких солдат и офицеров, позирующих перед фасадом Екатерининского дворца, складывается впечатление, что к Павловскому дворцу фотографы забредали в редких случаях, – возможно, потому, что он отстоял дальше от линии фронта, а может быть, он был просто менее известен. Исключение составляют две серии снимков, сделанные сразу после взятия Павловска. Одна пленка, содержащая 39 кадров, отснята фотографом Эрнстом Бауманом410 из 2‐го взвода военных корреспондентов СС, подчиненного дивизии СС «Мертвая голова». Как и все фоторепортеры СС и вермахта, Бауман был профессиональным фотографом411. Он родился в 1906 году в Баварии, в веймарский период снискал известность как горный фотограф. В 1941 году его часть стояла в Новгородской области. Однако не исключено, что отдельные ее подразделения поддерживали вермахт в наступлении на Ленинград; во всяком случае, когда части ваффен-СС брали Павловск, Бауман находился там и задокументировал эти события – или, по крайней мере, придал своим снимкам такой вид, как будто они сделаны во время захвата города.
Некоторые фотографии очень похожи на постановочные, другие носят более выраженный документальный характер и передают непосредственные впечатления от увиденного вскоре после начала немецкой оккупации Павловска. Бауман фотографировал мирных жителей, которые, связав пожитки в узлы, шли со своими козами в поисках нового пристанища или готовились уходить из зоны боевых действий. На одной фотографии мы видим сцену допроса в канцелярии, на другой солдаты позируют перед памятником Павлу I. От самого дворца есть только снимки правого крыла. На некоторых фотографиях запечатлены парк, Чугунные ворота и вольер. Фотографий интерьеров нет, исключение – снимок иконостаса в Дворцовой церкви, находившейся боковом крыле.
Посетил Павловск и упомянутый нами фотограф Ханс Хубман412. На нескольких снимках он запечатлел регистрацию мужского гражданского населения, проводившуюся на