А вечером Мануэл и Энрико наотрез отказались сопровождать его.
Нет, они ни за что не пойдут дальше. Никакие уговоры не помогли.
Они уйдут от озера и вернутся проторенной дорогой к границе кустарника. Там построят жилище и станут ожидать до 15 ноября. Дольше они никак не могут. И так в их распоряжении окажется не больше двух недель, чтобы выйти к Шингу до начала дождей.
Простились рано утром. Они ушли в травы, унося с собой половину провизии, а также почти всю качасу. Дику было очень грустно глядеть им вслед. Хотелось крикнуть, чтоб они остановились и подождали. Но он не позвал их. И травы сомкнулись за Мануэлем, который шел сзади. Тогда Дик впервые за эти дни подумал о том, что было бы здорово найти сейчас те самые зернышки «бонц», которые так выручили его в прошлую экспедицию. «Слеза Большого водопада», так кажется называл их проводник тхукахаме…
2
Трансатлантический лайнер «Святая Мария» готовился покинуть порт Белен. Это было великолепное судно. Водоизмещение — 50 000 тонн. Скорость — 32 узла. Мощность главных механизмов — 120 000 л. с. Плавает под бразильским флагом. Приписано к порту Рио-де-Жанейро.
Итак, лайнер «Святая Мария» готовился покинуть порт Белен.
«Лайнер? — ворчал Альберт Иванов. — Это лайнер? Старая, довоенного выпуска калоша, выкрашенная в белую и зеленую краску». Он пощупал бугристую поверхность влажного холодного поручня. Многократные наслоения краски образовали подтеки и наплывы на всех поверхностях, доступных кисти и пульверизатору корабельных маляров.
Альберт собрался было презрительно ухмыльнуться, но сдержался. Он подумал, что улыбка будет неправильно понята проходящими мимо людьми. Делая вид, что внимательно рассматривает порт, Альберт краем глаза косился на прибывших. Какая это была пестрая толпа! Богатые и бедные. С портфелями крокодиловой кожи, узлами, спиннингами, гитарами. Шуршит тропически, позмеиному, тончайший белый шелк. Это не миллионеры. Это коммерсанты средней руки. Цвет кожи пассажиров различен, как цвет их чемоданов. От грубой, пупырчатой — темнокожих до атласной светящейся кожи леди неизвестных наций и таинственных профессий. Идут, идут. Англичане, испанцы, самбо, индейцы, мулаты, янки. Словно копыта по мостовой, цокают ноги по сходням. И все же они в чем-то очень похожи. Туристы, коммивояжеры, дельцы, просто личности. Повышенная внимательность друг к другу. Неистощимая готовность удивляться. Некоторая наивность на грани с глуповатостыо. Они уверены, что все будет прекрасно. Это будет очаровательное путешествие. Их ожидают прелестные минуты, не правда ли? Все туристы мира уверены, что Вселенная существует только для того, чтобы раскрыть им свои ласковые объятия и принять нужную позу для фотографирования.
Альберт сердито отвернулся. Лучше в последний раз поглядеть на порт. На желтую вечернюю воду, на тюки с кофе, связки бананов, горы кокосов и таинственные ящики с броской надписью «Coixa para transporte de serpentes».[11]
Он спортсмен и ученый, Альберт Иванов, кандидат наук и мастер спорта. К тому же хорошо владеет английским языком, что весьма облегчило ему поездку на конгресс ботаников в Рио-де-Жанейро. Как видите, он мог бы приехать в Бразилию не только на конгресс, но и на, скажем, олимпиаду. Вполне реальная вещь.
— Сколько у них парусников! — воскликнул Евгений Кулановский. Он стоял на борту «Святой Марии» рядом с Альбертом, рассматривал порт Белен и вступающих на палубу пассажиров.
Зеркало залива разрезали узкие лодки с косыми бурыми парусами. И долго потом тянулся по воде острый, клином сходящийся след.
— Рыбацкая беднота. Мотора не на что купить, — ответил Альберт и еще тверже уперся ногами в палубу.
На набережной громоздились трех-, четырехэтажные дома с множеством розовых, голубых, зеленых окон. Дома подходили к самой воде, и паруса закрывали нижние этажи. В стороне темнел знаменитый причал Вер-о-Пезо, он был сейчас почти безлюден. Яркий звенящий праздник кончился. Верхушки пальм были так же неподвижны, как и стрелы портальных кранов.
Мимо Кулановского проходили пассажиры первого класса. Разноязыкий говор их все еще волновал его, хотя он уже привык ко многому за месяц командировки и беспрестанных перелетов.
Там, на берегу, говорил себе Кулановский, чужая, совсем особенная жизнь. За зелеными и малиновыми окнами скрывались местные красавицы — необыкновенные, удивительные женщины. Кулановский очень живо представил себе водопады черных волос, влажный блеск голубых белков, порывистые, нетерпеливые движения.
Я их никогда не увижу. Никогда. И они никогда не узнают, что я был здесь, стоял на палубе и тосковал о встречах.
Сколько несостоявшихся свиданий, сколько несказанных слов, несделанных дел, непознанных тайн. Сколько?
Тихая освежающая печаль пришла к нему. Ему было чуточку жаль себя. Жаль несодеянного, несбывшегося.
Альберт тоже смотрел на Вер-о-Пезо. Он видел латаные паруса, окурки, конфетные бумажки и банановые корки, мерно покачивающиеся на мутной воде у самых свай, вспоминал, какая в Белене грязная набережная. Он вспоминал и запахи Вер-о-Пезо, и горло сдавливала спазма брезгливости. Он был рад, что уезжает отсюда. Он любил новые высокие дома, прохладные чистые стадионы и парки. Влажный отрезвляющий ветер. Здоровую ненаперченную пищу. Здоровый мир. Не то что здесь, где все быстро рождается, загнивает и умирает. Нет, тропики не пришлись по душе Альберту Иванову. Конгресс, на котором он так успешно выступил, был для него изнурительным испытанием. Неделя влажной банной жары, многоязыкая говорливая толпа, толчея, суета. И эта растительность. Они сами напросились в путешествие по Амазонке. Оно было кошмарным… А Женька в восторге. Несмотря на пиявок, москитов и эту ужасную фей-жоаду.[12]
Альберт краем глаза глянул на Кулановского. Темный профиль его казался вырезанным из жести. Сверхримский нос Евгения четко выделялся на матовом фоне моря. Женька сделал неплохой доклад, удачно и остроумно ответил на вопросы. Его заметили. Дома будут довольны.
Что же, все идет как надо. По приезде домой придется засесть за докторскую. Засядем! А пока смотри, смотри во все глаза. Еще не скоро представится тебе подобный случай. И Альберт смотрел.
— Гляди, какой типчик затесался в наш бомонд, — дернул его за рукав Евгений.
По трапу подымался небритый человек, одетый в поношенную, истертую на сгибах до известковой белизны штормовку. К солдатским брюкам прилипла красная сухая глина. Ботинки были разбиты вконец. Но человек выглядел сильным, гордым. Такими, наверное, были герои Джека Лондона. Шляпа тоже была под стать всему. С такой шляпой, конечно, выше третьего класса не поднимешься. И зачем он полез на лайнер международного класса? Самый затрапезный бродяга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});