Читать интересную книгу Огненный крест - Н. Денисов

– При Алексее Михайловиче то было...

И я опять невольно вздрагиваю: да, какие звуки!

– Русская держава продвинулась тогда на запад, и род польских шляхтичей Васильковских, их родовое имение в деревне Адамовке – оказались на территории окраинной русской губернии, в тридцати километрах от городка по имени Изюм, в пятнадцати от Славянска...

Основатель нашего рода Максим Васильковский, по его имени и стали мы Максимовичами, имел шесть сыновей. Старший сын, впоследствии митрополит Тобольский и всей Сибири, до монашества носил другое имя. Остальные сыновья были офицерами, служили в казачьих войсках. Один из них – начальником гвардии у гетмана Мазепы. И после Полтавской битвы отступил с разбитым войском шведского короля. Вместе с начальником гвардии Мазепы оказался за границей и другой брат. Наш же прямой предок, а это последний сын Максима Васильковского – Михаил, служил у Петра и принимал участие в Полтавской битве на русской стороне. Потом и беглые братья вернулись в Россию. И царь Пётр их простил. И все же отношение к роду Максимовичей у верховной власти осталось прохладное. Например, из-за каких-то трений с «полудержавным властелином» Меншиковым, вот это официальной истории неизвестно, видный черниговский иерарх Иоанн Максимович был назначен, а точней, отправлен в почетную ссылку в Тобольск, где вскоре стал митрополитом, знаменитым в России и в Сибири церковным и даже государственным деятелем. Он занимался не только миссионерской и просветительской деятельностью на территории Сибири, но и вел церковные и государственные сношения с императором Поднебесной...

Конечно, вы знаете, что похоронен он на территории Тобольского кремля, а в 1916 году, в последний год царствования династии Романовых, всероссийски прославлен как Святой Иоанн. Известно, что когда при Сталине вскрывали гробницу Иоанна, мощи его оказались нетленными и благоухали.

– Георгий Борисович, в «Тюмени литературной» я печатал об этом заметку...

– Теперь об архиепископе Иоанне Шанхайском... Родился Миша, так звали брата в детстве, 4 июня 1896 года. В одиннадцать лет он поступил в Полтавский кадетский корпус. Был, рассказывали старшие, тихим, кротким, религиозным мальчиком, совсем не походил на будущего военного. И в 1914 году, окончив корпус, решил посещать Киевскую Духовную Академию. Но по настоянию наших родителей поступил в университет изучать юридические науки. Закончив университет, а это было в самое тяжкое время – в пору этой революционной смуты в России – Миша все же встал на свой путь, на православный, и был верен ему до кон чины...

У бывшего следователя-сыщика добротная, правильная речь, говорит почти без междометий. Как «по-писаному», констатирую и это достоинство...

Хоть и под пальмой толкуем, под широкой кроной, но некстати, кажется, задаю вежливый вопрос:

– Не жарко, Георгий Борисович?

– Да что вы! Давно привык... Знаете, мне почему-то всю жизнь вспоминались слова отца, я их помню и сейчас. Слова, сказанные им в ответ вдове харьковского губернатора летом 1919-го, а может, 1920 года. Белая армия отступала, катилась к последнему пределу – Крыму. Вдова губернатора, отец был дружен с этой семьёй, позвонила нам в Адамовку и сказала, что есть место в товарном вагоне, в поезде, идущем на юг. Беженцы ведь буквально штурмовали поезда, попасть на них со скарбом домашним да с малыми детьми было очень трудно. Отец, выслушав заботливую женщину, сказал в телефонную трубку: «Почему я должен бежать? Я ни в чем не провинился перед Россией!»

...Закончилась служба в храме Святого Николая на Лос Дос Каминос. Разошлись и разъехались, опять подчеркну, немногочисленные, «истаивающие год от года русские», как не раз уже слышал я в Каракасе.

Попрощались и мы с собеседником.

Потом меня забрали под «белы руки» и мы поехали в прохладную кинту «Сима», в дом брата отца Павла – Георгия Волкова, в это «тропическое» жилище старого русского кадета, у которого я и продолжал гостевать в Каракасе.

Метрах в двухстах от церковной ограды я вдруг спохватился, попросил Георгия Григорьевича «тормознуть на минутку», и «мерседес» подрулил к обочине.

Сфотографирую храм! Тут отличная точка для съёмки!

По-молодецки радуясь этой репортерской удаче, щелкал я кадр за кадром: «точка» и вправду замечательная по всем «статьям» – синеглавый, увенчанный золотистым крестом русский храм в куще тропических пальм и банановых деревьев-кустов! Когда еще встретится такое диво?!

«Прицеливаясь» в церквушку своим «Зенитом», и не предполагал я, что репортёрский этот «зуд» скоро охладят во мне, получасом спустя:

– Коля, а ты крещеный? – спросит Георгий Григорьевич.

– Нет...

– Почему?

Такие вопросы задавали мне и раньше. Но никогда еще не захолодеет так в груди: не крещеный... И «заблудится», опустится долу взгляд, а потом остановится на чем-то постороннем – растерянно. Но человек будет ждать ответа. И отвечу, будто сам виноват в содеянном: к моему рождению обе церкви в нашем селе разрушили безбожники... И что священника в детстве я видел только на картинке в книжке пушкинской: про жадного попа и его сметливого работника Балду... Пионером был, комсомольцем... и в голову не приходило...

– А хотел бы сейчас креститься? – прямо и в лоб спросит кадет Волков.

– Не знаю... Дайте подумать.

А думалось потом так: они – мы?! Они, вынужденно покинув родину, прибыв к новому пределу, пускали по кругу шапку и по копейке сбирали – первым делом! – на строительство церкви. Мы – своими руками, по приказу еврейских комиссаров рушили тысячелетние храмы. Уподобляясь нашественникам, устраивали в белых храмах капища, конюшни, мастерские, «очаги культуры»...

И теперь? Не новая ль разруха грядет в родных российских весях? Неспокойно что-то там...

Да, по календарю шла середина мая 91-го...

Тридцать первого мая 1991 года, просвещенный «по всем статьям» отцом Павлом, в храме Святого Николая на Лос Дос Каминос, возведение которого освящал когда-то архиепископ Иоанн (Максимович), принял я этот ритуал – по православному чину.

В какой-то возвышенный миг, рядом с крестными – старым российским кадетом Георгием Волковым и Лидией Рудневой, она из славной «варяжской» семьи потомков командира героического русского крейсера, шествуя вокруг аналоя, я поднял взгляд. С церковного купола, среди других Святых подвижников православия, в сиянии нимба смотрел и Святитель Иоанн Тобольский и Всея Сибири – дальний предок героя сего повествования.

Казалось – и он благословлял из глубины русских веков.

Конечно, всех нас! И тех, кто дома, и тех, кто далеко-далече от Отечества не утратил веры, выстоял и стяжал крепость духа – в пример живущим: сегодня и всегда.

Май – июнь 1991; июль – август 2004 гг.

ЖИТИЕ КАЗАКА ГЕНЕРАЛОВА[1]

«Великая Россия относится к прошлому, в настоящем – России нет, а будущего мы не знаем...».

Атаман Всевеликого войска Донского генерал от кавалерии П.Н. КрасновПока не позовёт Россия...

Мой отец Герман Эрастович Генералов, полковник царского производства, позднее последним Главнокомандующим Белых сил Юга России генерал-лейтенантом бароном Петром Николаевичем Врангелем произведенный в чин генерал-майора, был избран атаманом Нижне-Донского округа Всевеликого войска Донского. Когда на Дону взяли верх большевики, скрывался. Заболел карбункулом на шее. Зашел к фельдшеру, вер ному ему, и тот вскрыл корбункул. Когда вышел от фельдшера, его окружили казаки. Отец подумал: «Большевики! Пропал!» Большевики тогда расстреливали всех лучших казаков на Дону, которых называли «кулаками», всех офицеров. Но это были не большевики, а казаки, верные моему отцу, своему окружному атаману. И сказали ему: «Мы тебя ищем, атаман! Мы хотим поднять восстание против большевиков и просим тебя нас возглавить и командовать нами!»

В 1918 году, 18-го июля, мой отец одержал победу над большевиками, и его непосредственный командир генерал-лейтенант Африкан Петрович Богаевский поздравил отца по военно-полевому проводу с этой победой и с рождением сына. Это я родился тогда в Нижне-Чирской станице под гром пушек (теперь Нижне-Чирская станица затоплена Цимлянским морем, и в доме нашем, который мой отец своими руками построил, живут рыбы). Генерал Богаевский поздравил моего отца не просто с рождением сына, а – сына-казака!

До моего рождения отец имел трёх дочерей: Галину, Ольгу и Марию. Самый старший наш брат Владимир погиб на гражданской войне незадолго до моего рождения. Няня наша, Федотьевна, выехавшая с нами за границу, рассказывала мне, как она отговаривала моего брата Володю идти на войну добровольцем в Белую армию, а он ей сказал: «Няня! Ты хочешь, чтобы меня зарубили у тебя на глазах?»