Читать интересную книгу Наша улица (сборник) - З Вендров

Мне, однако, было не до смеха. Я чувствовал себя пришибленным. Представить директору "вещественное доказательство" или нанять преподавателей гимназии в качестве репетиторов за некоторое время до экзаменов у меня не было возможности, а без этого получить аттестат в нашем городе, я и сам знал, шансов мало.

- За каким чертом вам нужны их аттестаты? - убеждал меня Карпинский. Разве нельзя быть образованным человеком без казенной бумажки с двуглавым орлом?

Изучайте сами естествознание, в первую очередь основу естествознания биологию, изучайте как следует историю, социологию, философию; читайте русских и иностранных классиков, критиков и мыслителей, читайте много и систематически - и вы получите настоящее образование, а не казенное.

"Приличные люди" были о Карпинском невысокого мнения.

- Пустое место, нигилист. У человека золотая голова, чего бы, кажется, ему стоило стать доктором и зажить по-человечески: сделать хорошую партию, жениться на девушке с приданым тысяч в десять, с французским языком, с пианино? Так его, видите ли, не устраивает царь Николай! Ну, если Николай не устраивает тебя как царь, так ты его не устраиваешь как доктор. Вот и пошел БОН. Оставайся вечным студентом и бегай по урокам за пять рублей в месяц.

Для меня Карпинский был самым большим авторитетом и самым близким человеком. Его мудрая доброта, его остроумие, независимость, его большие знания, которыми он так охотно делился со мной да и с каждым, кто хотел этого, привязали меня к нему, как к брату. Уже одно то, что он "пострадавший", поставило его в моих глазах на пьедестал. Но от мысли о высшем образовании не трудно было отказаться. Слишком долго я ее лелеял.

- Да, это все равно, - соглашался я с Карпинским, - однако без казенной бумажки, как вы ее называете, в унигерситет не поступишь.

- А на кой черт вам университет? Для того чтобы после нескольких лет полуголодного студенческого существования стать врачом, а потом осесть на всю жизнь в провинции и, как доктор Шапиро, обзавестись хозяйством, облысеть, опуститься, стать корыстолюбивым и жадным до денег, тяжелым на подъем, дипломированным обывателем?

Карпинский пробовал показать, каким я буду к пятидесяти годам в качестсе дипломированного обывателя - тяжело отдувающийся, жирный индюк. Но у него это не получалось: его нежное, почти девичье лицо не могло стать грубым, втянутый живот не хотел надуваться, а впалая грудь нисколько не говорила о солидности и важности.

Мы оба смеялись.

- Так это вас привлекает? К этому вы стремитесь?

Нет, мой дорогой, - серьезно продолжал Карпинский, - не казенные дипломы должны составлять цель жизни, диплом о честном гражданстве - вот что важно. А этого вы ни в одном официальном учебном заведении не получите. Всестороннее, настоящее свободное образование и продуктивный, полезный труд - вот что даст вам диплом о честном гражданстве, вот что выведет вас на верную дорогу. Я вам советую раз и навсегда плюнуть на всякие аттестаты и дипломы.

Легко сказать: плюнуть. Столько сил положено, столько планов построено... А ведь мечтал-то я за двоих - за себя и за Шпринцл: я - врач, она - аптекарь...

Но о последнем я Карпинскому не говорю ни слова.

- Значит, начинать строить жизнь сызнова, все сначала?

- Вы еще и не начинали строить вашу жизнь, - говорил Карпинский. - Вам это только предстоит.

- Но что делать? За что взяться?

- Прежде всего изучите какое-нибудь ремесло, - советовал мне Карпинский. - Это вас сделает независимым, даст возможность жить так, как вы найдете нужным, это же приблизит вас к рабочим массам. Быть полезным рабочему можно не только в качестве врача.

Карпинский был первым и единственным, который заинтересовался мною и сам вызвался бесплатно учить меня. Он первый возбудил во мне любовь к серьезному чтению, указал мне путь к "корифеям критики и мысли", как он называл Белинского, Добролюбова и Чернышевского. Он же первый доверил мне запрещенную книжку "Исторические письма" Лаврова, - книжку, которая просветила меня. Более образованного и значительного человека, чем Карпинский, я тогда еще не встречал, и поэтому, естественно, его слово было для меня законом. И все же я чувствовал, что здесь он в чем-то неправ, хотя мне трудно было бы сказать, в чем именно. Слишком я ценил его, чтобы найти веские возражения.

На экзамены я все-таки пошел и, как предсказывал Карпинский, в третий раз провалился.

Я был почти в отчаянии, но Карпинский не придавал этому серьезного значения.

- Я же вам говорил, что без "вещественных доказательств" вам незачем утруждать себя, - шутил он.

Я был не прочь попытать счастья в другом месте, но где взять денег для разъездов и на жизнь в чужих городах?

И чем я гарантирован, что меня и там не провалят?

- Послушайте меня, - настаивал Карпинский. - Выбросьте из головы всякие аттестаты. Научитесь пока ремеслу, а потом время покажет, что вам делать.

Да, другого выхода у меня не было. Пришлось принять совет Карпинского: научиться пока ремеслу, а потом время покажет, что мне делать...

4

- Не иначе рехнулся парень...

- Вот тебе и на, вдруг ремесленником стал!

- Стоило для этого по целым ночам портить глаза над книгами. Как будто без истории и географии нельзя стать портным или сапожником.

Такими разговорами родня встретила мое решение стать рабочим.

Только старший брат, тот, который вдруг "не возлюбил царя" и поэтому решил уехать в Америку, как только получит от своей невесты шифскарту, находил, что "может быть, это не так глупо, как кажется".

Но когда брат услышал, что я собираюсь стать переплетчиком, он тоже в недоумении пожал плечами:

- Почему переплетчиком? Почему не часовщиком или ювелиром? Тоже благородные профессии.

- А мне нравится переплетное дело.

- Если не читать Пушкина и Гоголя, то хотя бы переплетать их, так, что ли? - иронизировал брат.

- Можно читать Пушкина и Гоголя и переплетать их.

- Безумие!

- Неужели ты не понимаешь? - вставил свое слово дядя Гесл. - Он хочет обеспечить себя нищетой на всю жизнь, вот и решил стать переплетчиком.

Я слушал и улыбался: если бы они знали настоящую причину моего безумия...

Когда я из всех профессий выбрал профессию переплетчика и из всех переплетчиков рыжего Гершла чтобы научиться у него ремеслу, у меня одно было на уме.

Шпринцл-Гретхен.

Избранница моего сердца жила дверь в дверь с рыжим Гершлом. Этого было достаточно, чтобы переплетное дело приобрело в моих чглазах особую привлекательность и рыжий Гершл оказался "самым большим мастером своего дела".

Быть всегда рядом с Шпринцл, видеть ее и разговаривать с ней, когда только мне этого захочется, иметь возможность в любую минуту доказать ей мою верность, мою любовь - вот что руководило мной при выборе профессии.

Профессию переплетчика я бы не сменил не только на часовое дело, но даже на самое настоящее искусство, как не променял бы рыжего Гершла на самого Леонардо да Винчи.

Я уже начал подумывать, что все к лучшему. Получить аттестат зрелости я и через несколько лет успею, а вот такую милую Шпринцл легко упустить ..

Мой день начинался и заканчивался Шпринцл.

По утрам, идя на работу, я на минуту останавливался у открытого окна меламеда Лицхока и вместе "с добрым утром!" бросал Шпринцл букет полевых цветов, которые я собирал для нее на лугу за городскими воротами. Иногда я подносил ей ветку сирени из ксендзовского сада.

Взбираясь на забор, чтобы нарвать сирени для возлюбленной, я рисковал своей единственной парой брюк, так как забор был утыкан гвоздями, а сад сторожили собаки.

Но за слово благодарности от моей Гретхен, за одну ее милую улыбку я был готов все отдать, голову сложить.

В течение дня я несколько раз забегал к моей возлюбленной как был - с засученными рукавами, в измазанном клеем фартуке, - забегал на минутку, чтобы только посмотреть на нее, сказать ласковое слово, бросить шутку...

После работы, вместо того чтобы пойти домой поесть и отдохнуть, я заходил к Шпринцл и просиживал у нее до поздней ночи.

Но скоро я начал замечать, что слабый огонек, тлевший в ее сердце, не только не разгорелся пламенем, подобно тому, который горел в моем сердце, - он померк, стал чадить, пока наконец совсем не погас, как грошовая свечка на ветру. Гретхен все чаще встречала меня с нахмуренным личиком, мои нежные слова выслушивала с недовольной миной или же просила перестать "говорить глупости". Все чаще она стала под предлогом срочной работы отказываться от моих уроков.

Даже по субботам, которые раньше были полностью моими, она тоже меня избегала.

- Шпринцл нет дома Ждать незачем: она, наверно, поздно придет, встречала меня ее мать, высохшая женщина с черным лицом и бельмом на глазу.

По упорно избегающему меня взгляду единственного зрячего глаза я видел, что она врет: Шпринцл дома, она скрывается от меня.

Я был вне себя, меня душило отчаяние. Пусть кше скажут, что случилось, пусть объяснят, чем я провинился.