Все, что Фердинанд мог сделать, это отложить собранный компромат до лучших времен, когда ему представится возможность уберечь свою сестру от страшной, как он считал, ошибки.
Тем временем Женни и Карл переживали свой мучительный роман на расстоянии, изводя друг друга письмами с описанием собственных страданий, ревности и плохого самочувствия, при помощи которого они стремились вызвать друг в друге еще большую страсть и сочувствие. Их переписка того времени буквально переполнена душераздирающими проявлениями неутоленной страсти; вполне в духе великих трагедий они буквально наслаждались каждым новым недугом, каждой новой душевной раной. Они не могли в полной мере отдаться своей любви — но уж страдать-то им никто запретить не мог.
В одном из писем Женни Карл высказывает опасение, что она флиртует с кем-то еще. Ответ невесты должен бы успокоить ревнивца, но она, вынимая этот кинжал из его сердца, ухитряется слегка повернуть его: «Любопытно, что сведения ты получил от того, кто даже не был замечен в Трире; его никто не знает, а ведь я довольно часто и подолгу общаюсь и веду разговоры с самыми разными людьми… Я довольно часто веду себя, как веселая кокетка».
Впрочем, почти тут же она поправляется — чтобы Маркс не подумал, будто она без него не скучает: «Меня изводит постоянный страх за тебя — из-за меня ты однажды можешь позволить втянуть себя в ссору, а потом и в поединок. Днем и ночью я в воображении видела тебя раненым, истекающим кровью и ослабевшим, и, Карл, сказать тебе по правде, я испытывала не один только ужас по этой причине — я так живо вдруг представила, что ты потерял правую руку… но я, Карл, нахожусь в каком-то странном состоянии восторга, блаженства из-за этого, ибо теперь могу записывать твои драгоценные и возвышенные идеи и тем самым быть действительно полезной тебе. Все это я представляла так живо и ярко, что в ушах у меня звучал твой дорогой голос; твои слова лились, подобно живительному дождю, и я сохранила их все — на благо других людей» {4}.
Как и Фердинанд, Женни была хорошо осведомлена о жизни Карла в Берлине, однако, в отличие от брата, все это одобряла. Ее роман открывал перед ней новую жизнь, глубокую, интересную и интенсивную, какой она никогда не смогла бы узнать в патриархальном тихом Трире, где исстари было заведено, что мужчины занимаются делом и работают, а женщины ведут хозяйство и не знают ничего, кроме заботы о семье. Благодаря отцу и жениху, Женни получила возможность узнать иную, лучшую жизнь и внезапно осознала себя на переднем крае борьбы за свое будущее. Она никогда ничего не делала наполовину — и теперь эта новая, серьезная Женни просит у Карла совета насчет книг: «Совсем особого рода, немного более серьезные… не такие, которые все любят читать, не сказки и не поэзию, их я уже не могу выносить…» {5}
В 1840 году Фридрих Вильгельм IV занимает трон Пруссии после смерти своего отца. Покойный олицетворял собой борьбу со всем французским — от Наполеона до идеи революции. Однако его сын представлял уже иное поколение. Ему было 45, он был умен, образован и свободен от предрассудков и призраков уходящей эпохи. Буржуазия надеялась на него, поскольку его реформы спровоцировали индустриальный и экономический рост, особенно установление (его учреждение длилось с 1834 года) Таможенного союза Золлверейн, высвободившее торговлю между государствами немецкой Конфедерации. Эта зарождающаяся либеральная оппозиция надеялась, что Фридрих Вильгельм IV осознает: Пруссия и Германия рискуют сильно отстать от остальной Европы, пока деловые люди, промышленники, бизнесмены не получат возможность донести свои идеи до короны, став полноправными членами конституционного правительства {6}.
Такие циники, как Маркс и его соратники, к монархии относились с неизменным презрением, но и у них появилась надежда, что новый император снимет ограничения с прессы и позволит обществу полноценно обмениваться новыми идеями.
Несмотря на то что призывы к реформам до императора доходили, он предпочитал их игнорировать. Знать по-прежнему занимала высшие посты, дворяне возглавляли армию, все оставалось так, как и при отце нынешнего императора. Он сделал символический жест в сторону буржуазии, разрешив созыв провинциальных ассамблей, однако этим ассамблеям не было дано никаких реальных полномочий. Что касается широких масс, народа — император полагал их поведение аморальным, в частности, потому, что некоторые уже позволяли себе усомниться в том, что право управлять людьми даровано императору Богом. Никакого разговора о Конституции не шло, и речи не могло быть о расширении свобод — император заставил бы замолчать все громче звучавший голос инакомыслящих, введя новые ограничения на свободу слова и собраний {7}. В то же самое время канцлер Австрии князь Клеменс фон Меттерних старался искоренять «опасные мысли» по всей Конфедерации {8}. Университеты Германии подверглись жесточайшей критике; один писатель сказал так: «Университеты превратились в придаток казармы» {9}. Младогегельянцы приняли вызов, но они не могли состязаться с правительством.
Опасаясь, что ставший слишком реакционным Берлинский университет не выдаст ему ученую степень, Маркс отсылает свою диссертацию «Разница в подходе к философии природы в традициях школ Демокрита и Эпикура» в Йенский университет. Находившийся в одном из самых либеральных немецких государств, этот университет был чем-то вроде фабрики ученых степеней; даже дипломы рассылались по почте. Маркс отправил свою диссертацию 6 апреля 1841 года, а диплом доктора философии получил чуть более недели спустя, 15 апреля {10}. Он посвятил свою диссертацию Людвигу фон Вестфалену «…в знак сыновней любви… Вы всегда были для меня живым наглядным доказательством, что идеализм — не фантазия, а истина» {11} [9].
Бруно Бауэр переехал преподавать в Бонн и уверил Маркса, что тот тоже сможет читать лекции в тамошнем университете. Однако положение самого Бауэра было слишком шатким — из-за его яростных нападок на религию и ее роль в государстве. Летом 1841 года прусский министр по делам религии и образования начинает кампанию против Бауэра, которая косвенно задевает и Маркса. Результатом становится то, что Маркс практически теряет возможность найти преподавательскую работу в любом учебном заведении Пруссии {12}.
Карлу Марксу 23 года, Женни фон Вестфален 27. Она ждала Маркса уже почти 5 лет, но он все еще не мог найти себе работу, а без этого их брак был невозможен. Маркс поступал в университет, планируя стать судьей или адвокатом, но за годы учебы слишком далеко ушел от юриспруденции, да и в любом случае в этой области соискателей было слишком много. Германия была заполнена выпускниками университетов — выходцами из среднего класса. Они конкурировали в областях, где было слишком мало рабочих мест; за 20 лет количество студентов высших учебных заведений удвоилось {13}. Последним шансом для безработных выпускников стала журналистика {14}. В шкале профессий она располагалась в самом низу и считалась убежищем для тех, чьи качества один историк охарактеризовал как «сомнительная репутация, бахвальство и непостоянство» {15}. Кроме того, эта профессия не могла похвастаться высоким жалованьем — если вообще могла на него рассчитывать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});