— Выяснить, что там такое, можно и без Вальнура. Держитесь за мной. Грон легонько стукнул каблуками по бокам коня. — Смелее, смелее, дружище! Рано или поздно нам все равно придется туда ехать.
— И лучше раньше, — поддержал его Ал. — Книга судеб каждого из нас уже давным-давно написана.
Они осторожно выехали на поляну, приглушившую стук копыт, и направились к лесу, все так же звенящему птичьими голосами. Заросли приближались; не дрожала ни одна ветка, ни один листок, и веяло оттуда заманчивой, благоухающей травами прохладой. Никаких следов не было видно на песчаной дороге, ложащейся под ноги коней.
И вдруг что-то блеснуло в лучах солнца, стремительно вырвавшись из зарослей и с шелестом срезая листву. Две сверкающие молнии прочертили неподвижный воздух, неотвратимо мчась навстречу всадникам.
«Топоры!..» — только и смог сообразить Грон, уже не успевая уклониться от летящего прямо в лицо бешено вращающегося оружия.
В то же мгновение Тинтан взвился на дыбы, прикрывая всадника. Грон почувствовал, как содрогнулось от удара тело коня. Фонтаном брызнула в небо кровь из конской шеи, Тинтан издал какой-то неслыханный хриплый рык и начал заваливаться набок, оседая на задние ноги…
Падая вместе с конем, вольный боец успел охватить взглядом все происходящее: Рения продолжала ехать вперед, еще ничего не сообразив и только начиная пригибать голову. Ал, расставив руки, словно собираясь обнять кого-то невидимого, съезжал с седла, странно вывернув шею, и грудь его была залита кровью. А от зарослей бежали к всадникам трое с кинжалами в руках. Несущийся первым невысокий бородач был вооружен еще и топором — и Грон узнал в нем Сигса!
Выпустив меч, уже касаясь в падении напряженными ладонями земли, вольный боец заметил, что топор летит в его сторону. Сделав кувырок через голову, он успел только повернуться боком к Сигсу — и в тот же миг страшный удар обрушился на его ребра. Топор угодил не острием, а обухом, он, без сомнения, переломал бы кости, но Грона выручила чудесная кольчуга. Превозмогая боль, вольный боец нащупал у пояса кинжал, притворяясь беспомощным, сквозь неплотно сомкнутые ресницы продолжал наблюдать за нападавшими.
«Перехитрили… Перехитрили… Перехитрили…» — болезненно стучало в висках, и злая тяжелая горечь растекалась по телу, проникала в мышцы, пропитывая их необузданной силой, перехватывала дыхание, сдавливала горло, врывалась в мозг, поднимая бешеную волну исступления. Обжегшая лицо кровь рухнувшего рядом Тинтана застыла на губах густой, едкой, соленой массой, и в памяти отпечаталась черная фигура окровавленного Колдуна. Колдун с искаженным бледным лицом падал, бесконечно долго падал с коня и тщетно пытался прижать рукой разрубленное плечо и грудь…
Один из метателей бросился к растерявшейся Рении, ловил удила ее коня, испуганно мотавшего головой, двое других, беззвучно разевающих в оскале перекошенные рты, были совсем рядом с Гроном, готовились навалиться, скрутить, не дать ему опомниться.
И взметнулась неотразимая волна исступления, отрывая вольного бойца от земли, превращая в вихрь, в разрывающую небо молнию (уже было, было когда-то подобное в смертельной схватке с кровавыми кинжальщиками!) — и оказалось, что он уже стоит на ногах, а руками его управляет изнутри кто-то невидимый и свирепый. Застыли потные бородатые лица, исказившись от ужаса, прекратилось в мире всякое движение — а руки его с неистовой силой одновременно метнули оба кинжала. По самые рукоятки вонзились они в перекошенные рты, с хрустом разрывая шейные позвонки — и оба нападавших рухнули к ногам Грона.
Третий метатель, вцепившись в платье отбивавшейся девушки, пытался стащить ее с коня — и с криком осел на землю, когда пущенный Гроном кинжал проткнул ему спину. Вольный боец подхватил на руки плачущую Рению, опустил на траву, бросился к Тинтану.
Судороги пробегали по все реже вздымавшимся бокам коня, из раны на шее медленными толчками выдавливалась густеющая кровь, и темной от крови была роскошная рыжая грива… Грон встал на колени у головы коня, заглянул в подернутый пеленой тускнеющий рыжий глаз. Тинтан вновь, в последний раз, выручил его…
Он прижался сухими губами к шелковистому лбу Тинтана, чувствуя, как горечь щиплет глаза, пытаясь вырваться наружу, затопить весь мир, вспучиться над холмами и поглотить ненавистное, ненужное солнце — быстро поднялся и направился к Алу, над которым уже склонилась Рения.
С первого же взгляда он понял, что Алу, как и Тинтану ничем не помочь. Перерубленное вместе с ключицей левое плечо отделилось от туловища — и спасти Колдуна не могла никакая ориосская мазь. Еще вырывалось из горла клокочущее дыхание, еще трепетала рассеченная грудь, но бледное лицо уже казалось неживым, и неподвижны были сомкнутые веки глубоко запавших глаз.
— Помоги ему, Гронгард! — простонала Рения, глотая слезы. — Помоги же ему, ты же все можешь, Гронгард!..
«Если бы я мог, — опустошенно подумал вольный боец. — Если бы я действительно все мог…»
Умирающий человек услышал голос девушки и сделал последнюю попытку вернуться в ускользающий мир.
— Чужие… края… Там… за смертью… чужие края… — невнятно прошептал он и розовая пена выступила на его губах… — Вот… как… все… получается… — С каждым слабеющим выдохом он выталкивал из себя бессильные слова. — Я… придумал… этот… мир… И вот…
Ал умолк, и вольный боец, скрежетнув зубами, закрыл полой черного плаща его обращенное к другому миру лицо. Отвел в сторону рыдающую девушку, усадил под деревом и сел рядом. Почувствовал вдруг, как что-то стягивает кожу на лбу и щеках — это засыхала кровь Тинтана.
Вспыхнувшим в ночи огнем пришло понимание. Печальные всадники зазеркалья… Лалиль, заменивший Тинтана… Так вот что, оказывается, отразило зеркало!
Грон почувствовал холод в груди, расширившимися глазами посмотрел в ту сторону, где лежало на траве завернутое в обыкновенный черный плащ обыкновенное бренное тело необыкновенного, недоступного пониманию человека. Человека, не только способного творить миры, но и создавшего то, что еще не случилось, что должно случиться позже, может быть, через десять, а может — и через сто дней…
Тяжело поднявшись, вольный боец подошел к затихшему навсегда Тинтану, вынул из привязанной к седлу сумы флягу с водой. Долго тер свое окровавленное лицо, невидящим взглядом обводя равнодушное пространство. Боль и опустошенность не отступали, сердце то сжималось, то внезапными сильными толчками пыталось вырваться из груди.
Печальные всадники зазеркалья… А только ли о Колдуне и Тинтане печалятся они? Неужели и Вальнур Рай, светловолосый юноша с Зеленого побережья, бесстрашный боец, пустившийся в странствия ради своей ясноглазой Оль…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});