Читать интересную книгу Ведьмины круги (сборник) - Елена Матвеева

– Эту сказку ты в базарный день за три копейки никому не продашь.

По всей вероятности, для пупышевцев это были какие-то животрепещущие разговоры: они воспламеняли садоводов. Еще один мужик, построившийся в очередь на выход, встрял:

– Чего возмущаться-то? Дело добровольное. Никто не принуждал здесь строиться, сами захотели. Я, например, доволен.

– Ничего другого у нас не будет, – печально сказала старуха в матерчатой кепочке с козырьком. – Это судьба, а свою судьбу не надо хаять. Воздух у нас наичистейший, и чернобыльская радиация нас обошла. Я знаю многих пупышевских патриотов.

– А почему Пупышево так названо, знаете?

– Войбокало – от «воя бокалов», – объяснила тетка, державшая на руках пуделя. – Петр Первый там сильно выпивал и веселился, аж бокалы выли. Про Пупышево – неизвестно.

– А еще про патриотизм говорите! Пуп Земли – вот что такое Пупышево! – громогласно заявил Полоний.

Кто-то хихикнул, кто-то выразил недоверие и собрался поспорить, но дискуссия не состоялась: поезд встал, и двери открылись.

Мимо деревянного вокзала, облепленного под крышей ласточкиными гнездами, вместе с людским потоком я оказался на дороге. Сначала по обе стороны тянулся лес – ель и осина, потом ее пересекла обмелевшая до каменистого дна речка, параллельно ей прошла линия электропередачи, и начались дачные участки. Я спросил, как найти садоводство «Автомобилист», но никто из попутчиков не знал, предлагали «Березку», «Природу № 1», «Восток» и «Восход». А один дядька сказал:

– Здесь без пол литры не разберешься. Здесь сорок пять тысяч участков, население настоящего города.

Пока я приставал к проходящим, появился человек с протезом, Полоний.

– Следуй за мной! – велел он.

Пришлось мне ползти с ним на пару. Иногда мимо проезжала легковая или грузовая машина, оставляя за собой шлейф пыли, обдававшей пешеходов. У придорожных канав в низкорослой травке встречались грибы-навозники, молодые, с мохнатыми белыми коконообразными шапочками, а старые – с развернутыми, покрытыми грязными махрами и словно бы обугленными по краям шляпками. В канаве среди бурых водорослей я увидел странное животное и показал Полонию.

– Водяная крыса, – объяснил он, – ондатра. Чего удивляешься? Здесь их много. Сейчас трава закрывает берега, а по весне хорошо видны норы.

Пассажиры с электрички, так долго ехавшие, бежали к своим участкам очень споро и целеустремленно, но тут некоторые приостановились и стали делиться своими наблюдениями по поводу ондатр. Полоний тут же сообщил им, что держит на продажу нутрий, но пытался приучить к неволе и дикую ондатру, только пары у нее не сыскалось, а поэтому он ее выпустил.

– А вы их живьем продаете? – спросила женщина в кургузой мальчиковой курточке.

– Продаю и живьем, и шкурками. Мясо у них тоже хорошее. Хотите шкурок на бабаху? – Он очертил прямоугольник над своей головой.

– На что?

– Я спрашиваю, папаху, дама, забабахать хотите?

– Если б дамой была, может, и захотела бы. Но я простая советская женщина, а никакая не дама! – обиженно ответила женщина.

– Ну зачем же себя так принижать? – весело спросил Полоний.

Народ снова вышел на дистанцию, продолжая на бегу обсуждать достоинства нутриевого мяса, а Полоний ворчал что-то про дам, демократов и коммуняков.

Постепенно народ всасывался в улочки, пересекающие главную дорогу, а мы с Полонием все шлепали и шлепали, пока и ему не настало время свернуть. Тогда он мне объяснил:

– Следуй прямо, пока не увидишь по правую руку брошенный бульдозер, возле него свернешь и пройдешь еще через две пересекающиеся дороги. Там спросишь. – И добавил: – А Пупышево получило свое название от фамилии владельца этих мест. Говорят, он был лесопромышленником.

Я шел так, как велел Полоний, а бульдозера все не было. То, что я видел, разительно отличалось от Краснохолмского садоводства, и не только необъятным пространством. Здесь, как и в большом городе, сочеталось огромное количество разных стилей жизни. Были каменные двухэтажные особняки с гаражами и скворечники, построенные из всяких фанерок и жердей, были образцово-показательные участки с цветниками и огородами и запущенные, заросшие ольхой и березой. Когда я все-таки нашел бульдозер, спрашивать про «Автомобилист» не пришлось. На дороге перед шлагбаумом стоял указатель. Но где живет Нина Ивановна, никто из встречных не знал. Сразу-то я постеснялся спросить Козью мать, а когда назвал ее так, тут же получил ответ, свернул на указанную аллею и по козьим следам и орешкам дошел до дома. Я был горд, что проявил наблюдательность.

На участке паслись две козы, но путь преградила препротивная собачонка, разрывавшаяся от лая. Вряд ли она была опасна, если не сидела на привязи и выскочила через мостик прямо на дорогу. Заискивающе уговаривая собачку замолчать, я потихоньку продвигался к мостику. Тут, на мое счастье, из-за дома появилась женщина в старой куртке с отрезанными рукавами и что-то сказала мне. Я не понял – что. Она повторила. «Мул-буд-был» какое-то. Лицо ее лошадиное так кривилось при этом, что я догадался: она того! Собачка отбежала, но и я постепенно стал отползать, бормоча: «Извините, извините…»

На соседнем огороде копалась женщина. Я окликнул ее, а когда она подошла к забору, объяснил, что хотел увидеть Нину Ивановну, но не понял, что она говорит.

– Это сестра ее, Клара, – сказала соседка. – А молока у них сейчас нет, с трудом хватает для постоянных клиентов. Заходите в октябре.

– Я не за молоком, я по другому делу.

– Идем, – сказала женщина, отпирая калитку, и я направился за ней. – Нина Ивановна болеет. А Клара – глухонемая, но она понимает по губам.

Собачка снова выскочила и облаяла нас, несмотря на увещевания соседки. И опять появилась Клара, вытирая руки о передник. Соседка спросила у нее про Нину Ивановну, и тут, напрягшись, я разобрал, как Клара произнесла, мучительно кривя лицо: «Оу-уна сы-и-пиит».

– Спит она, – перевела соседка и, указав на скамейку возле крыльца, предложила подождать.

Клара постояла рядом со мной, разминая руки, промычала что-то доброжелательное и удалилась, а я остался лицезреть пасущихся коз и деревянные постройки, одновременно похожие на времянку, баню, сарай и хлев. Осеннее солнышко пригревало, я снял куртку. Пустой со вчерашнего дня желудок трубно требовал пищи. В десятый раз я подумал, что был не прав, заехав не туда, куда следовало. Наверное, сейчас я уже подходил бы к дому отдыха в Шапках, а там меня ждала тетка и обед. Котлеты с гречневой кашей пришлись бы очень кстати. И компотом запить. Дальше котлет почему-то мое воображение не шло, зато я представлял их с разными гарнирами.

Глухая появилась с алюминиевой кружкой и здоровым ломтем хлеба. В кружке было молоко. Что-то приговаривая, она протянула мне еду, и я дважды радостно прокричал «спасибо», тут же понял, что орать бессмысленно, и совершил несколько энергичных поклонов головой. Она тоже заулыбалась и закивала.

В мгновение ока я уничтожил и хлеб и молоко. Конечно, это было козье молоко, но я даже не почувствовал его отличия от коровьего. Потом я задремал, а проснулся оттого, что глухонемая трогала меня за рукав и показывала руками на крыльцо: пожалуйте, мол. Пожаловал. Через какие-то заваленные ведрами и хламом сени прошел в комнату. На постели лежала маленькая худая женщина с таким бледным лицом, будто на воздухе год не была, с впалыми щеками и провалившимися глазами. Памятуя свой недавний опыт, я подумал про наркотики, но мысль была глупая. Просто она была старая и больная.

Я поздоровался, она чуть заметно кивнула, выжидающе глядя на меня. Сказал ей, что родственник Люси Тихомировой.

– Кто это? – спросила она слабым голосом.

Принялся объяснять, что Люся из Краснохолмска, девичья фамилия ее Борисова.

– Из Краснохолмска… – повторила она и издала стон, от которого у меня мурашки пошли по коже.

Однако я понял: она вспомнила, о ком речь. Я продолжал стоять над ней, и она попросила:

– Сядь.

Я принес стул и уселся рядом с кроватью.

– Так она вышла замуж?

И эта не знала, что Люся исчезла без следа. Пришлось сообщить. Нина Ивановна снова застонала и заплакала. Лицо ее сморщилось, веки покраснели. Может, у нее было больное сердце и нельзя было рубить сплеча, надо было потактичнее… Смотреть, как она плачет, было невыносимо. Все это вообще было слишком. Вчера – умирающая от наркотиков, сегодня – умирающая от старости. Явный перебор. Меж тем старуха затихла, только носом шмыгала и смотрела на сложенные на груди руки с распухшими суставами.

– Вы давно видели Люсю в последний раз? – задал я свой коронный вопрос.

– Давно… Очень давно… Она еще в школе училась, – сказала Нина Ивановна, вздыхая чуть не через слово.

– А вы знаете, кто такой Руслан Рахматуллин?

– Мой брат, – ответила она.

– А где он сейчас? – спросил я обалдело.