К себе, в девятиметровую комнатку в коммуналке на Большой Пионерской улице, куда его выселили после гибели Зинаиды Николаевны, Костя свою подругу не приглашал. А вот дом Цезы со временем стал навещать с удовольствием. Тем более, что сын ее к маминому ухажеру очень привязался. В благодарность Константин Сергеевич частенько брал его с собой на футбол. «Сын, – вспоминала Цеза, – мне говорил: «Мама, ты его не прогоняй. Чем он тебе мешает? Пусть у нас на диванчике посидит…»
Пусть сидит. Хотя… «Я вообще считала, что муж должен быть солиднее и старше, – полагала Сицилия Марковна. – Я чувствовала в нем легкомыслие… Он был такой сладкоежка, часто приносил с собой торт «Сказка»… Ему ни до кого не было дела! Он весь был в футболе, своих интересах. Потом все-таки оставались люди – окружение Мейерхольда и его отца, и все его в какой-то степени опекали. И даже очень опекали его женщины, которые когда-то были близки с Сергеем Есениным…»
Впрочем, ее это мало трогало: «Я с детства любила стихи Сергея Есенина и упивалась ими, как и все. Но я не переношу талант одного на интерес к другому – родственнику… Естественно, я знала мать поэта, его сестер. Конечно, Константин был знаком со многими известными артистами, с окружением Мейерхольда, все они знали его еще мальчиком…» О братьях Кости она больше не спрашивала, ей было достаточно знать то, что Юра был в свое время расстрелян, а младший – Алек уже успел побывать в ссылке. Ну, а с сестрой Татьяной они уже успели познакомиться.
Когда зашел разговор о женитьбе, Сицилия Марковна заявила, что для нее штамп в паспорте не столь уж обязателен, что она согласна и так поддерживать отношения. Но у Константина были свои принципы: «Если ты не хочешь регистрации, значит, для тебя окончательно вопрос не решен».
Даже по дороге в ЗАГС Цеза не смогла удержаться: «А может, давай не пойдем?» Тут он не выдержал: «Ты что?! Как ты можешь? Ты бросаешь меня?! Именно сейчас, когда у меня такие неприятности на работе?!» Хотя свадьбы как таковой не было. Просто купили билеты на концерт Аркадия Райкина, посмеялись от души, и все.
«Был Костя очень скромный человек, нос не задирал. Но потом его начали носить на руках, приглашать на выступления, – с ноткой раздражения вспоминала семейные будни Сицилия Марковна. – И на вечера памяти Сергея Есенина, и на всякие футбольные мероприятия. Организаторы даже обижались, что вот, мол, там ты был, а у нас нет… Он сам изменился, говорил: «Знаешь, возьмешь микрофончик и ходишь свободно так по сцене!» Ну и орда женщин, разумеется, и прочее, и прочее…
Вот так и получилось, что я домработница, а он туда, а он сюда. Причем к сыну моему вообще никак. Хотя сын очень тепло к нему относился и тянулся. Писал стихи, просил Костю почитать, оценить. Но тот мог вести беседы только о своем футболе. А ведь я ему говорила, когда мы решили жить вместе: ты подумай! Ведь у меня же ребенок, сын! Какая бы ни случилась ситуация, я должна быть на его стороне. Его защитить некому. Если не лукавить, то одним из расчетов у меня было: он такой спортивный, он этим будет близок сыну. А тут, куда бы мы ни шли, сын становился не нужен, его оставляли дома. Я, конечно, виновата в этом. Надо было проявить инициативу, потому что у меня приятельница всегда таскала с собой ребенка…»
Служебная карьера Константина Сергеевича развивалась по восходящей, но спокойно, неторопливо, без резких взлетов и падений. После руководства отделом в «Главспецстрое» стал референтом в Совете Министров по вопросам строительства, затем главным специалистом Госстроя РСФСР. Однако болезни, спровоцированные давними фронтовыми ранами, заставили оставить профессию, и он полностью сосредоточился только на своей любимой футбольной статистике. К его занятиям относились по-разному: кто как к чудачеству, кто с уважением и серьезно, а иные с нескрываемой завистью – мол, нашел, хитрец, себе синекуру: собирает себе в охотку всякие странные циферки и фактики, записывает фамилии, кто кому куда забил, на какой минуте, и к тому же еще и денежку за эту ерунду получает…
Константин Есенин, мало обращая внимания на своих оппонентов, говорил: «Страсти человеческие всегда удивляют людей бесстрастных, не способных на увлечения, задубевших в своем восприятии мира только через стеклышки практицизма».
* * *
Неожиданное приглашение посетить Министерство культуры Константина Сергеевича и заинтересовало, и заинтриговало. Встретивший его молодой чиновник, начальник одного из управлений, был максимально доброжелателен, предупредителен и радушен. Поговорив о делах футбольных, коснувшись прогнозов и шансов «Спартака» на успех в нынешнем первенстве СССР, он как бы вскользь сказал:
– Да, Константин Сергеевич, я тут краем уха слышал, что вы собираетесь во Францию…
– Да, знаете ли, в кои-то веки. Всю жизнь мечтал, а тут командировка! Я смотрел: у нас там такая грандиозная программа!
– Да-да, я знаю. В Париже есть что посмотреть, бывал, видел… А как вы относитесь к Шагалу [15]?
– К Шагалу?! Марку Шагалу? – изумился Есенин столь неожиданному повороту разговора. И насторожился. – Нормально, в общем-то, отношусь. Жаль только, что он живет на Западе, а не на родине. Он же такой патриот…
– Ну да, ну да, – кивнул чиновник. – Мы это знаем. А вам известно, что Марк Захарович в молодости дружил с вашим отцом?
– Мама что-то рассказывала. Но деталей я, естественно, не помню.
– А я вам помогу. Мне тут подобрали некоторые любопытные документы. Вот, например, что рассказывал Марк Захарович о поэтических вечерах в Москве начала 20-х годов: «Мне больше нравился Есенин, с его неотразимой белозубой улыбкой. Он тоже кричал, опьяненный не вином, а божественным наитием. Со слезами на глазах он бил кулаком, но не по столу, а себе в грудь и оплевывая сам себя, а не других… Есенин приветственно помахал мне рукой. Возможно, поэзия его несовершенна, но это после Блока единственный крик души в России…» Каково?
Константин Сергеевич не нашелся что ответить и лишь согласно кивнул: «Конечно, лестно из уст такого художника…»
– Я вам скажу больше, Константин Сергеевич. На Западе вышла книга стихов Сергея Александровича с чудесными иллюстрациями Шагала. То есть у Марка Захаровича, безусловно, особое отношение к творчеству вашего отца, нашего национального поэта.
Есенин-младший вновь вынужденно кивнул. Чиновник кашлянул:
– В связи с этим у нас, Константин Сергеевич, возникла такая мысль – поручить вам взять на себя, так сказать, особую дипломатическую миссию. Как и вы, мы хотим, чтобы нашхудожник Марк Шагал вернулся на родину. Он и его искусство принадлежат советскому народу. Мы гордимся им, понимаете? И вы, как сын его друга, могли быть, как бы поточнее выразиться, неофициальным нашим представителем, который мог бы провести предварительные переговоры с художником на предмет его возвращения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});