Читать интересную книгу Впервые в Библии - Меир Шалев

Подобно почтовому голубю, несущему собственный смертный приговор, Урия принес приказ царя к Иоаву. И Иоав выполнил его, но не буквально. Он действительно послал Урию на самый опасный участок, но не одного. Урия и впрямь погиб в бою, но вместе с ним погибли и другие воины.

Иоав послал гонца, чтобы сообщить Давиду о произошедшем сражении и о числе погибших. И наказал ему, как говорить с царем: «Когда […] увидишь, что царь разгневается, и скажет тебе: „зачем вы так близко подходили к городу сражаться? разве вы не знали, что со стены будут бросать на вас? […] Зачем же вы близко подходили к стене?“ тогда ты скажи: „и раб твой Урия Хеттеянин также умер“».

Так Иоав намекнул Давиду, что дословное выполнение его приказа могло возбудить тяжелые подозрения и что это был глупый и неосторожный приказ, столь же глупый и неосторожный, как и все поведение Давида с самого начала войны, от решения ее начать и до его блуда с Вирсавией и решения убить ее мужа.

Но посланник даже не дождался, пока Давид задаст ему вопрос. Он рассказал ему обо всех погибших воинах и по собственной инициативе добавил: «Умер также и раб твой Урия Хеттеянин». То есть и он уже понял, что произошло, и опасался, что его постигнет известная судьба всех гонцов, приносящих дурные вести. Но реакция Давида на это сообщение тотчас показывает, что мы имеем здесь дело не с отдельным совершенным в поспешности дурным поступком, а с полным изменением всей личности царя. Он наказал посланнику: «Скажи Иоаву: пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего». А на современном нам языке: «Война есть война. Люди гибнут. Не страшно»[74].

А что же Вирсавия? Разумеется, она узнала, что ее муж был в городе и не зашел к ней. Она поняла, что он узнал о произошедшем, и страх ее с каждым днем все возрастал и усиливался. Затем, когда ей стало известно о его смерти, она «плакала по муже своем», как положено. А когда прошли дни траура, «Давид послал, и присоединил[75] ее к дому своему; и она сделалась его женою».

Мы могли бы завершить наш рассказ на этих словах — «присоединил ее». Подобно предыдущим «взял ее» они свидетельствуют об отсутствии настоящего желания. Раньше этого желания не было у Вирсавии, теперь — у Давида. Но это «присоединил» говорит также и о новом статусе Вирсавии: раньше она была «женой Урии», а отныне будет еще одним экземпляром в царской коллекции женщин. По этому поводу стоит напомнить, что это не первая женщина, которую Давид забрал «в дом свой» сразу после подозрительной смерти ее мужа. Похожей фразой: «И послал Давид сказать Авигее, что он берет ее себе в жену» (1 Цар. 25, 39), — Библия описывала и другое событие, произошедшее после смерти первого мужа Авигеи, Навала, который повздорил с Давидом в те дни, когда тот скрывался от Саула.

К счастью, автор нашего рассказа добавил еще одну фразу, которой решил закончить эту историю: «И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа» (2 Цар. 11, 27). Фраза эта проста и недвусмысленна, и это хорошо. Хорошо, что эти слова добавлены, и хорошо, что они так недвусмысленны и просты. Умный автор, написавший их, как будто заранее представлял себе весь тот поток опровержений, подтасовок и ханжеского лицемерия, который ожидал нас в будущем, и всё для того, чтобы любой ценой обелить Давида и покрыть его грех.

И действительно, целые поколения талмудических мудрецов, комментаторов и фальсификаторов, засучив рукава и взяв в одну руку шпатель, а другой стирая неприятные слова, занялись усердной подчисткой, замазыванием и переписыванием истории дома Давидова. Одни утверждали, что Вирсавия сама соблазнила царя, другие намекали на то, что Урия выгнал ее из дома еще до ухода на войну, третьи сплетничали, будто он был кастратом и не мог иметь детей, и несли всякую прочую чепуху, абсолютно противоречащую всему духу библейского рассказа и описанным в нем фактам.

Впрочем, эта тенденция фальсификации и утаивания началась уже в 1-й книге Паралипоменон (Хроник), где весь рассказ об Урии и само его имя попросту вычеркнуты из истории царствования Давида, и даже имя Вирсавии (Бат-Шевы) изменено на Бат-Шуа, чтобы затемнить воспоминание об этом его ужасном грехе[76].

Надо отметить, что это не единственное изменение, которое сделано в 1-й книге Паралипоменон в истории Давида и в его пользу. Люди, которые сочинили и записали эту дурную стряпню — своего рода историю еврейского народа на советский манер, — вычеркнули из этого рассказа также мятеж Авессалома, изнасилование Фамари, убийство Амнона, жалкую старость Давида и все иные мелкие и крупные неблаговидные факты, которые могли бы запятнать его безупречную репутацию.

В противоположность этому, в книгах Царств хоть и говорится об искреннем раскаянии Давида в совершенном им грехе (2 Цар. 12, 13), но за вычетом этого все прочие события описаны в соответствующем им духе. И читателю совершенно ясно, что история с Урией и Вирсавией была водоразделом в жизни Давида. До этой черты он преуспевает и возвышается, начиная с нее и далее он падает все ниже и ниже — неудачи сменяются провалами, неприятности — бедами как в сфере власти, так и в семейных делах, — и это падение продолжается до самого конца, вплоть до его жалких последних дней и жалкой старости, которые тоже, как я уже говорил, не упомянуты в 1-й книге Хроник.

«И лежала бы у чресел твоих»

3–я книга Царств открывается словами: «Когда царь Давид состарелся, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться».

Давид взошел на царский престол в возрасте тридцати лет. Первые семь лет он царствовал в Хевроне, следующие тридцать три — в Иерусалиме. Простой расчет показывает, что теперь ему всего семьдесят. Это ли называется «преклонными летами»? Мы и сегодня знаем многих правителей старше семидесяти, что уж говорить о библейских временах, герои которых порой достигали мафусаилова возраста. Выражение «вошел в преклонные лета» по отношению к человеку семидесяти лет звучит скрытой насмешкой, и она обостряется в продолжении фразы: «покрывали его одеждами, но не мог он согреться».

Читатель удивлен: зачем мне сообщают эти детали? Верно, в наши дни, когда «общественность имеет право знать», а свобода слова священна, граждан принято информировать о здоровье правителей. Но даже сегодня сообщают лишь о серьезных медицинских проблемах, а не о неизлечимых старческих недугах подобного рода. Тем более сомнительно, что о них сообщали в библейские времена, когда средства информации были далеко не так свободны.

Но наш автор не успокаивается. Царский озноб чрезвычайно занимает его. Теперь он насмешливо описывает еще одну сцену, не менее выразительную, чем предыдущая. Слуги Давида приходят к царю с предложением: «Надо найти для господина нашего, царя, девственную отроковицу, чтобы она пребывала при нем, и прислуживала ему, и лежала бы у чресел твоих — и будет тепло господину нашему, царю»[77]. Иными словами, эта девственница должна быть Давиду грелкой, в прямом смысле этого слова. Этакое баловство, которое могут позволить себе цари, когда им холодно. И даже когда не холодно, а просто скучно.

Речь царских слуг передана замечательно. Как и в других местах Библии, автор с помощью разговора создал цельную и яркую картину. Мы так и видим ее, видим всех ее участников. Вот царь, он лежит на постели, а вот слуги — стоят вокруг и советуют. В этих советах слышатся разные голоса, я попытаюсь записать их раздельно:

— Надо поискать для господина нашего, царя, девственную отроковицу…

— Чтобы она пребывала при нем…

— И прислуживала ему…

— И лежала бы у чресел твоих…

— И будет тепло господину нашему, царю…

В этой перебивке голосов есть тонкости, которые указывают не только на большой писательский талант автора, но и на тяжелое положение Давида. Они готовят читателя к тому, что откроется в дальнейшем. Оказывается, царь страдает не только от озноба. Его сознание затуманено, он потерял связь с реальностью.

В самом деле, три первых обращения к Давиду выдержаны в третьем лице: «Надо поискать для господина нашего, царя, девственную отроковицу… Чтобы она пребывала при нем… И прислуживала ему». Обращение в третьем лице составляет часть церемониала, знак почтительности, отмечающий разницу в статусе говорящего и того, к кому обращены слова. Так, в третьем лице, обращаются в книге Есфири (2, 2) слуги Артаксеркса к своему царю, когда предлагают ему выбрать новую жену взамен изгнанной Астини: «Пусть бы поискали царю молодых красивых девиц», — и в обоих случаях сходны не только сюжеты, но и стиль. Так же, в третьем лице, Иосиф советовал фараону, как приготовиться к семи «тощим годам»: «Да повелит фараон поставить над землею надзирателей» (Быт. 41, 34). И так обращался вернувшийся из Харрана Иаков к своему брату Исаву. Исав тогда говорил с ним во втором лице братства и равенства: «Для чего у тебя это множество (животных), которое я встретил?» (Быт. 33, 8), Иаков же ответил ему в деланном и льстиво-почтительном третьем лице: «Дабы приобрести благоволение в очах господина моего».