Читать интересную книгу Уровень опасности - Игорь Симонов

Но этот мальчик может и не быть мусульманином. Он вообще не так давно ходил с вашими детьми в одну школу и действительно жил с вами на одной улице. До тех пор, пока налоговые службы не стали предъявлять его отцу претензии за неуплату налогов за две тысячи второй год в штате Коннектикут. В течение года адвокаты отца, который имеет небольшую компьютерную фирму, пытались доказать, что налоги уплачены правильно. Но дело уже попало в хорошо смазанную государственную мясорубку, и адвокаты начали советовать отцу заплатить неуплаченные налоги плюс пени – всего семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента. Продать компанию и заплатить. Но отец верит в Великий американский разум. Он хорошо знает Интернет и плохо знает жизнь. Собственно, жизнь он знает по американским фильмам, в которых хорошие все время побеждают. Он боится глядеть в глаза жене и дочери, которым обещал на каникулы поехать на Сен-Мартен. Ему не с кем посоветоваться, потому что все сразу узнают, что он неудачник. Если бы он был болен СПИДом, то ему бы все помогали, потому что помогать больным – это правильно. Если бы он был педофилом, его презирали бы и прятали от него детей, но отправили бы к хорошему доктору. Но неудача – это самая страшная болезнь, никто не подаст руки, боясь заразиться. Он начинает пить. Скандалы с женой. Жена подает на развод. “Ха-ха, – злорадствует он, – давай-давай, все равно ничего не получишь”. Сын приезжает из колледжа, чтобы понять, в чем дело. Отец плачет и рассказывает, пьет, плачет и рассказывает. Сын едет в налоговое управление. Его не принимают. Срок последней апелляции подходит к концу. Сын приезжает на фирму. Дела идут ужасно. Почти все уволились. Продавать уже практически нечего. На следующий день отец погибает в автомобильной катастрофе – не справился с управлением на мокрой дороге. Сильный дождь. В крови обнаружено большое содержание алкоголя. Скромные похороны. Бизнеса нет, кредит за дом платить нечем, у матери нервный срыв, сестра за полгода, пока не видел, выросла на дюйм и поправилась на тридцать фунтов. Адвокатам надо платить, чтобы закрыть дело, которое государство не хочет закрывать. Оно не получило свои семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента плюс новые проценты. Оно недовольно. Сын идет работать по вечерам, он слушает господина Буша, который считает первейшей задачей страны установить демократию в Афганистане и Ираке за миллиард долларов в день. Через месяц сын готов ко всему. Его жизнь и жизнь его семьи разрушили. Он хочет поквитаться. Он готов. Вечером в баре он случайно знакомится с парнем пакистанского происхождения. Отец был таксистом, помог старшему сыну выбиться в люди. Дальше вы все знаете. Скажите мне, что всего этого не может быть. И я уйду со сцены».

«По-видимому, не прогнали этого парня со сцены, – подумал Виктор Петрович, откладывая бумаги в сторону, чтобы немного размяться. – По-видимому, решили послушать дальше. Прямо как роман написал. Знать ничего не знает, но чувствует все правильно. Ну и что же у него там, в конце этой истории? Хеппи-эндом, судя по всему, даже и не пахнет».

«Эти человеческие типы, которые я описал, а их на самом деле намного больше, и представляют сегодня как исполнители главную террористическую опасность. Паспорта, визы, отпечатки пальцев – все настоящее. Без подозрений они пройдут в любое здание, в любой аэропорт, в любое правительственное учреждение. И некоторые из них готовы пожертвовать собой, чтобы взорвать эту ненавистную систему. Вы скажете – преувеличение. А я отвечу: нет и еще раз нет. Посмотрите на русскую “Народную волю” конца девятнадцатого века, боевую организацию эсеров начала двадцатого. Посмотрите на немецких «городских партизан» семидесятых годов – сколько там было молодежи из обеспеченных семей! Вы можете возразить, что общество потребления все изменило. Все смотрят MTV и покупают D&G. Согласен. Почти все. Но тем заметнее будут исключения. Если кто-то выдержит натиск современных массмедиа, значит, у него уже хороший иммунитет. Дальше на этот иммунитет накладывается личное недовольство или личная драма, и потом с этим человеком нужно просто правильно поработать. А это они умеют…»

– Виктор Петрович, – раздался голос помощника по громкой связи, – у вас звонок по первой линии.

– Да, да, – Виктор Петрович нехотя встал с дивана. – Слушаю вас, Вадим Вадимович.

– Здравствуй, Виктор Петрович, как дела? – услышал он знакомый усталый голос человека, которому надоело всеми командовать. Надоело, но приходится.

– Спасибо, Вадим Вадимович, по состоянию на сегодняшнее утро ничего серьезного.

– А как ты степень серьезности измеряешь? – уже было понятно, что собеседник чем-то недоволен, но, по предыдущему опыту, нельзя было позволить ему развивать это недовольство. – Может быть, то, что для таких, как ты, несерьезно, для страны как раз серьезное.

– Может быть, Вадим Вадимович, но я понимаю, что поставлен вами на это место как раз для того, чтобы все было наоборот: если мне что-то кажется не заслуживающим подозрения, то страна может спать спокойно.

– Ну ладно, будем считать, что успокоил. – Собеседник на другом конце телефонной линии вообще не считает возможным признавать свою неправоту. Это то состояние, до которого доводит не очень умных людей то, что они считают неограниченной властью. Ощущение того, что твоя подпись, и не подпись даже, а просто намек, может обогатить или разорить, может сдвинуть с места и отправить под гранатометы десятки бронетранспортеров с двадцатилетними мальчишками, а может их всех разом вернуть на место… Умные люди понимают всю цепь событий, приводящих к подписи на листе бумаги, то есть они понимают истинные причины событий и понимают, что события эти свершаются не по их хотению. – Ты мне вот что скажи, Виктор Петрович, как там у нас дела по нацнефти?

– За последнее время нет никаких изменений в динамике, – осторожно ответил Виктор Петрович, не понимая, что последует за первым вопросом.

– В динамике чего нет изменений? – с легкой издевкой спросил Вадим Вадимович, представляя себе, как его собеседник просчитывает в голове варианты.

– В динамике добычи, в динамике роста акций, в динамике поведения главного акционера. Мне кажется, он усвоил все уроки.

– И вы полагаете, эта динамика не изменится через год в зависимости от изменения политической конъюнктуры?

– Я полагаю, что через год не изменится политическая конъюнктура, – теперь Виктору Петровичу стало понятно, о чем идет речь.

– Экий вы оптимист, Виктор Петрович.

– Реалист, Вадим Вадимович.

– Как это раньше говорили: «Оптимист – это плохо информированный реалист», так? Или не реалист?

– Мне кажется, «пессимист».

– А-а, ну это точно не про нас. Мы с вами не можем себе позволить быть пессимистами. Да, и подготовьте мне рабочий вариант развития ситуации по нацнефти, скажем, в трехлетней перспективе.

– Слушаюсь.

– Двух недель хватит?

– Вполне.

– Ну с богом. Рад был поговорить.

– Спасибо, Вадим Вадимович, – отключение связи.

Виктор Петрович положил трубку и подошел к окну кабинета. Из окна открывался чудесный вид на реку, пересекающую старый город, на кремлевские постройки за надежной красной кирпичной стеной. При желании можно было даже разглядеть угол здания, из которого звонил только что Вадим Вадимович. Но желания такого не было. Зато было желание принять душ и сменить рубашку, потому что Виктор Петрович неожиданно для себя вспотел. Осознание своей потливости кроме физического доставило, безусловно, и моральный дискомфорт. Уж при его-то тренированности организм точно не должен был выдавать подобных реакций. «Обычное начало утра, – убеждал себя Виктор Петрович, – более того, были утра куда хуже этого. Предстоит еще один большой геморрой в дополнение к тем двадцати, которые уже есть. Предстоит немного поменять приоритеты». Он нажал кнопку внутренней связи: «Все материалы на Цейтлина и его ближайшее окружение. Назначьте сегодня совещание на 18.00». И он начал перечислять фамилии тех, кого следовало пригласить.

К труду английского профессора Виктор Петрович вернулся уже поздно вечером в машине, возвращаясь домой. От мысли о том, что через какое-то время он войдет в комнату дочери, накроет ее, спящую, одеялом, дождется того, как она привычным движением освободит из-под одеяла ноги, и снова накроет, было приятно на душе.

«Мои выводы покажутся вам парадоксальными, – говорил доктор Нуну, – более того, большинство из вас воспримет их как ересь, но я утверждаю, что в будущем обеспечение безопасности может быть достигнуто только через ущемление основных гражданских свобод. Но парадокс заключается не в этом. Это уже очевидный факт. Парадокс в том, что общество охотно идет на эти ограничения. Сначала людям внушают, что мир стал очень безопасен и поэтому за десять или двенадцать часов оказаться на другом конце земли всей семьей с маленькими детьми – это вполне обычное дело. Но человек не птица, для него летать хоть один, хоть двенадцать часов – занятие противоестественное, мы забыли об этом, одна авиакатастрофа в год – это действительно случайность, можно рискнуть. Но когда практически каждый самолет могут взорвать эти безумные террористы – именно потому и каждый, что безумные, а так чего бы им, например, взрывать самолет, следующий рейсом Будапешт – Мюнхен, – тогда что? Отказываться от полетов? Убьем авиаиндустрию, убьем туристическую индустрию, кто будет делать шопинг в Милане? Итальянцы? Весь мир изменится. Но мы говорим – нет, не допустим. Мы повесим этих проклятых террористов. Мы уже научились предотвращать заговоры. Не берите ничего в салон самолета и дайте нам попробовать грудное молоко. Пока только из бутылки. Потом, может быть, придется и грудь пощипать. Не сразу, конечно, сначала привыкните к баночке, а мы пока поймаем еще террористов, которые пытались пронести в самолет пластид в трусах между яичек. И яички потрогаем. Не волнуйтесь. Очень аккуратно. Мы все организуем так, что вы даже не заметите. Изобретем такие приборы, что не нужно будет раздеваться. Все организуем, не будет очередей, не будет беспорядка, не будут теряться чемоданы. Мы просто будем видеть ваши яички на экране монитора. Для вашей же безопасности.