Читать интересную книгу Вопросительная история - Рената Либина

Неизвестный художник. Портрет Я. И. Ростовцева. 1860-е гг.

К 1858 г. предложений накопилось множество, пора было готовить закон о крестьянской свободе. Консерваторы, однако, глаз с правительства не спускали и поднимали шум при всякой попытке решать дело так, чтоб не только помещиков, но и крестьян не оставить без средств к существованию. Активность «большинства» следовало умерить. Но как? На этот раз император действовал как иллюзионист, отвлекающий публику, пока меняют декорации. Разработка плана реформы была поручена Главному комитету, составленному из видных сановников, консерваторов, служивших ещё при Николае I. Дворянское большинство могло быть спокойно: дело подготовки реформы – в надёжных руках её противников. Но через год Александр подписал указ о создании в помощь главному комитету «Редакционных комиссий». Официально перед ними были поставлены второстепенные задачи: собирать предложения с мест, составлять обзоры и передавать в Главный комитет. В тайне же «Редакционные комиссии» получили от императора совсем другие полномочия. В это учреждение вошли либеральные чиновники, в большинстве молодые, которым предстояло подготовить настоящий проект реформы. Дворяне успокаивались тем, что проект готовится в консервативном Главном комитете в благоприятном для них духе, и мало интересовались «Редакционными комиссиями». Тем более что комиссии возглавил человек с репутацией неколебимого консерватора – Яков Иванович Ростовцев. И мало кто догадывался, что в деле подготовки реформы Ростовцев явил собою ещё одну находку императора. Только на этот раз изобретательность царя была ни при чём: Ростовцев стал для Александра подарком судьбы. Всем известный охранитель устоев незадолго до назначения в комиссию превратился в горячего поборника реформы. Жизнь Ростовцева складывалась столь причудливо, будто этот человек специально был предназначен историей играть свою особенную роль в драме Освобождения. Сюжет закручивался за тридцать пять лет до кульминации. За два дня до восстания на Сенатской юный подпоручик Ростовцев, начинающий поэт, знавший о планах декабристов, явился в Зимний дворец и сообщил Николаю о грядущем мятеже. Следующий шаг был нетривиален. Прямо из дворца Ростовцев отправился к своим приятелям, руководителям тайного общества, Рылееву и Оболенскому, и детально рассказал о визите к наследнику престола. Зачем Ростовцев всё это затеял, историки гадают до сих пор. То ли собирался предотвратить кровопролитие, то ли подталкивал стороны к переговорам, то ли попросту заглаживал своё участие в сходках тайного общества. Заговорщики после некоторой дискуссии сочли мотивы Ростовцева благородными, а Евгений Оболенский сохранил с ним дружбу на всю жизнь, пронеся её через тридцать лет ссылки. Вскоре после разгрома восстания Николай I провозгласил юного подпоручика образцом верности долгу и спасителем престола. И хотя Ростовцев был отнюдь не единственным информатором императорского дома, в глазах света Яков Иванович сделался главным доносчиком, и осуждали его отнюдь не только сторонники декабристов. Карьера Ростовцева между тем складывалась удачно. В 32 года он стал начальником штаба всех военно-учебных заведений Российской империи и оставался в этой должности два десятка лет. От учащихся Яков Иванович требовал усердия, отменных знаний и никаких вольностей во вверенных ему заведениях не допускал. Кадеты Ростовцева не любили, начальство – безгранично доверяло. Для будущего крестьянского Освобождения и то, и другое оказалось на пользу. Военные школы курировал наследник престола цесаревич Александр, так что именно он был непосредственным начальником Якова Ивановича. За годы совместной работы он проникся к Ростовцеву не только доверием, но и почитал за друга. Поэтому именно Ростовцев стал доверенным лицом императора Александра в кругу сановников, приступивших к разработке Крестьянской реформы. Новое назначение его не радовало и не увлекало. Главный воспитатель будущих офицеров ничего не смыслил в крестьянском вопросе. Но, имея привычку любое поручение исполнять со всей тщательностью, он взялся за доскональное изучение темы. И в этот момент случилось преображение. Яков Иванович получил известие из Германии о тяжёлой болезни сына, студента Гейдельбергского университета. Сыновей у Ростовцева было трое, и они немало страдали от сомнительной репутации отца: причиной его служебных успехов многие полагали ту декабрьскую историю. Всю весну 1858 г. Яков Ростовцев провёл у постели сына. Болезнь оказалась безнадёжной. Умирая, сын просил отца помогать освобождению крестьян, чтобы «загладить свою память» и за декабрь, и за нелюбовь дворянской молодёжи, обучавшейся в военных заведениях. «Я дал клятву семье служить крестьянскому делу», – напишет позже Ростовцев. Находясь в Германии, он изучил жизнь тамошних крестьян и пришёл к твёрдому убеждению: освобождать нужно с землёй, иначе крестьяне получат «свободу птиц». Четыре письма с программой освобождения отправились к императору в Петербург и существенно повлияли на взгляды монарха. Ростовцев возвратился в Россию с намерением выполнить клятву, данную семье: отдать все силы делу Освобождения и действовать на пользу крестьянам. О такой перемене не было известно широкому кругу. Дворянское большинство могло не опасаться Ростовцева во главе «Редакционных комиссий». Его новые либеральные убеждения двигали теперь дело Реформы вперёд, в то время как его консервативная «благонадёжность» успокаивала помещиков.

А. Г. Венецианов. Крестьянские дети. 1843 г.

В. Е. Маковский. Крестьянские дети. 1890 г.

Ростовцев оказался «находкой» ещё в одном отношении. Он организовал дело так, будто оно происходило «сто лет тому вперёд». Ни одно учреждение в империи не работало подобно «Комиссиям». Вместо долгих заседаний в учреждениях – обсуждения на дому у председателя и выезды на природу. Дискуссии строились по принципу, который в XX в. назовут «мозговым штурмом». К работе комиссий Яков Иванович сумел привлечь лучших знатоков крестьянского вопроса, и как-то так вышло, что большинству не было и 40 лет. Ростовцев добился того, что в комиссии поступала вся возможная информация по крестьянскому делу, включая революционный «Колокол», нещадно критиковавший самого Ростовцева.

Менее чем за год проект Реформы был готов. 56-летний Ростовцев был к этому времени тяжело болен. Последние слова Яков Иванович обратил к императору. «Не бойтесь», – разобрал Александр. До Освобождения оставался год. Александр не забыл слов Ростовцева. Но помнил он и слова де Местра, сардинского посла при дворе своего отца: «Дать свободу крестьянину в России – это как дать вина человеку, никогда не знавшему алкоголя».

В канун шестой годовщины своего восшествия на престол, 18 февраля 1861 г., Александр подписал «Манифест об освобождении» и «Положения 19 февраля», разъяснявшие, что же будет с землёй. Ночь на 19 февраля он провёл не дома в Зимнем дворце, а у сестры в Мариинском. На всякий случай. На тот самый, опасаясь которого, его предшественники так и не совершили «росчерка пера». Обнародование документов задержали на две недели и готовились к нему как к опаснейшему событию. По стране разъехались воинские команды. Были сделаны приготовления для отъезда царской семьи за границу.

И вот 5 марта настало. Крестьяне, как правило, в полной тишине выслушивали то, что им зачитывали с амвонов церквей, и тихо расходились. Ни новой пугачёвщины, ни дворянского заговора не случилось. Рабство пало без потрясений.

Когда происходят войны, восстания или, на худой конец, пожары, современники ищут виноватых, а историки – причины. Когда что-нибудь ужасное не случается , поисками никто не озабочен. Давайте нарушим правило и посмотрим, как это вышло, что в огромной стране большинство её жителей, 23 млн потомственных рабов, в одночасье получив свободу, и не взбунтовались, и не сошли с ума от радости.

Без сомнения, по деревням и городам распространялась весть о воле, люди чувствовали, что совершается что-то важное и, может быть, хорошее. Это дело не стоило омрачать. Местные власти с удивлением рапортовали в Петербург о необычайной трезвости. Но дело было не только в стихийном чувстве, но и в том, как объявили о воле.

Провозглашение свободы началось со столиц. 5 марта император вышел к народу перед Манежем в Петербурге и сам читал Манифест. Впоследствии он называл 5 марта «лучшим днём своей жизни». А теперь скажите, пожалуйста, что должно происходить в лучший день жизни монарха? Ну конечно же, придворный праздник и народное ликование. Ни того, ни другого не случилось. Потому что столичному люду накануне объявления воли приказано было воздержаться от ликования. Один дворник не поверил и пообещал назавтра первым крикнуть: «Ура!» Обер-полицмейстер велел его примерно наказать. Дворника выпороли. Император категорически не хотел превращать лучший день своей жизни в праздник. Слишком часто праздники кончаются разгулом. Слишком опасно дать страстям разойтись. Менее всего Александру II хотелось подвергать своё дело опасности.