В деревню Воронки в штаб передового отряда со станции Мятлевской пришел начальник продсклада и сказал, что ему приказано уничтожить продовольственный склад до подхода немцев, что медлить уже нельзя и что, если курсанты и бойцы нуждаются в продуктах, пусть берут тару и немедленно следуют с ним.
Конечно, защитники рубежа на Извери нуждались в продовольствии. Сухпаек они получили на двое суток. Именно столько им было первоначально приказано продержаться здесь. Оборона на Угре и Извери держалась уже трое суток. Приказа на отход не поступало. Напротив, на утро 9 октября назначена новая атака.
Для похода за продуктами была назначена команда из пяти человек. Они взяли с собой рюкзаки и вещмешки. Когда курсанты пришли на склад и увидели сгущенное молоко… В расположение отряда группа прибыла нагруженной под завязку. Во всех мешках была сгущенка.
Курсанты этому неожиданному пайку несказанно обрадовались. Многие пробовали этот городской продукт впервые. Курсант писал в своем письме, что старший лейтенант Мамчич был расстроен, а рота радостно, с восторгом поглощала сгущенное молоко. Курсанты откупоривали банки немецкими штыками, густо намазывали сгущенку на куски белого хлеба и самозабвенно ели этот деликатесный продукт. В письме курсанта были и такие строки: когда теперь случается есть сгущенку, всякий раз живо вспоминается поздний вечер октября 41-го, окопы по краю деревни и радостные лица товарищей…
Утром 9 октября 1-й танковый батальон 17-й танковой бригады вышел на исходные. В батальоне были в основном тридцатьчетверки. Командовал ими капитан Т.С. Позолотин. Бой на Извери уже шел, когда танки подошли к Воронкам. Подробно об этом см. приложение № 2, где опубликован журнал боевых действий 17-й танковой бригады майора Клыпина [46] за период с 6 по 26 октября 1941 года.
Действия 17-й танковой бригады майора Клыпина – это тоже забытая страница забытой истории. Страница очень яркая, поистине героическая, вполне достойная отдельной книги. И когда-нибудь она будет написана. Ведь всего каких-то десять лет назад я пришел в одно из московских издательств и сказал, что у меня есть рукопись книги о командарме М.Г. Ефремове. Мне не позволили даже вынуть рукопись из папки. «Ну что вы! – сказал человек, решавший тогда ее судьбу, на расстоянии, как маг. – Какой Ефремов?! Мы еще не обо всех маршалах написали! А Ефремова мы не продадим». Так и сказал. Делая вид, что не расслышал последней фразы, я пытался настаивать, правда, уже не по поводу своей рукописи. Бог с ней, с рукописью, подумал я, но генерал… И тут в комнату вошел охранник и сказал моему магу что-то о ключах и дверях. И вдруг тот спросил его: а скажите, любезный, кто такой генерал Ефремов и слыхали ль вы о таком вообще? «Это тот, который под Вязьмой застрелился?» – мгновенно отреагировал охранник. Когда охранник удалился, маг сказал, что судьбу книги не должен решать охранник… И уже на улице я спохватился: а все-таки решает!
От кого мы охраняем свою историю?
Теперь о генерале М.Г. Ефремове создана целая литература. Созданы музеи, сняты фильмы, установлены памятники и бюсты. Величина, а точнее, величие памяти о воине измеряется не размером и количеством звезд на петлицах или погонах, которые он выслужил при жизни, а тем, что воин совершил. Если же мы говорим о погибшем, то ничто другое, как его смерть, последние часы и мгновения жизни, не свидетельствует о сути этого человека. Командарм Ефремов не бросил своих солдат в окружении, не воспользовался возможностью вылететь из котла на самолете, а остался с ними до конца и испил общую чашу страданий и гибели. И, будучи тяжело раненным, застрелился, чтобы не стать пленным, трофеем в руках противника. В этом его величие. В этом залог его восхождения в нашей памяти, в нашем сознании и нашей народной душе. Мы испытываем трогательную жалость к погибшему герою. Всякие поправки, вроде «там было не совсем так», уже не столь существенны. Смерть героя покрыла все.
В канун 70-летия битвы за Москву в журнале «Сенатор» появилась статья сотрудников Центрального музея Великой Отечественной войны Галины Грин и Владимира Чернова «Семнадцатая танковая на Варшавском шоссе». В ней авторы рассказывают об одной досадной исторической ошибке, которая много десятков лет тиражировалась с подачи маршала Г.К. Жукова, который в своих «Воспоминаниях и размышлениях» неверно назвал имя командира той самой 17-й танковой бригады.
Это тот самый, довольно знаменитый эпизод воспоминаний, о том, как в начале октября Жуков ездил в сторону Малоярославца и Юхнова, чтобы понять состояние войск, оставшихся вне вяземского котла, и решить, что можно предпринять для недопущения противника к столице здесь, в центре, на наикратчайших путях к Москве.
«В 2 часа 30 минут 8 октября я позвонил И.В. Сталину. Он еще работал. Доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:
– Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно на можайскую линию обороны.
И.В. Сталин спросил:
– Где сейчас 19-я, 20-я армии и группа Болдина Западного фронта? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?
– В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.
– Что вы намерены делать?
– Выезжаю сейчас же к Буденному.
– А вы знаете, где штаб Резервного фронта?
– Буду искать где-то в районе Малоярославца.
– Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне.
Моросил мелкий дождь, густой туман стлался по земле, видимость была плохая. Утром 8 октября, подъезжая к полустанку Оболенское, мы увидели двух связистов, тянувших кабель в Малоярославец со стороны моста через реку Протву.
Я спросил:
– Куда тянете, товарищи, связь?
– Куда приказано, туда и тянем, – не обращая на нас внимания, ответил солдат громадного роста.
Пришлось назвать себя и сказать, что мы ищем штаб Резервного фронта.
Подтянувшись, тот же солдат ответил:
– Извините, товарищ генерал армии, мы вас в лицо не знаем, потому так и ответили. Штаб фронта вы уже проехали. Он был переведен сюда два часа назад и размещен в домиках в лесу, вон там, на горе. Там охрана вам покажет, куда ехать.
Машины повернули обратно. Вскоре я был в комнате представителя Ставки армейского комиссара 1-го ранга Л.3. Мехлиса, где находился также начальник штаба фронта генерал-майор А.Ф. Анисов. Л.3. Мехлис говорил по телефону и кого-то здорово распекал.
На вопрос, где командующий, начальник штаба ответил:
– Неизвестно. Днем он был в 43-й армии. Боюсь, как бы чего-нибудь не случилось с Семеном Михайловичем.
– А вы приняли меры к его розыску?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});