принесет. Сняла она эту рвань да и кинула в печку. И не только юбка в печи истлела, но весь огонь погас, а сама печка и горница выстудились, пока муж где-то там винцо потягивал. А жена дома тряслась теперь от холода в рваной рубашке, которая на ней еще осталась. Наконец вернулся муж. Только он дверь отворил, жена ему из-за печи кричит:
— Милый муженек, давай скорей юбку.
— Какую юбку? Я никакой юбки не покупал.
— Как же так? Я ведь тебе кричала, чтоб ты купил мне хоть какую-нибудь узкую.
— Я и пришел с гускою. И тебе дам, только замолчи!
Да и что же ей оставалось делать, как не молчать, забившись под самый дымоход: разве могла она в своей рваной рубашке людям на глаза показаться? Спасибо, кинул муж хоть кой-чего пожевать.
А ему только и надо было, чтоб жена молчала: у него теперь завелась волшебная книга, в которой на все случаи свои знаки, черты да каракули имеются. Первым долгом пустил он слух по деревне, будто угадывать может, куда девалась любая пропажа: идите, мол, все к новоявленному пророку! А волшебную книгу, календарь, поставил перед собой вверх ногами, потому что букв не знал; но делал вид, будто знает все книги, всю мудрость ложкой выхлебал. Долго никто не приходил. Но вот как-то раз, когда он так сидел за столом, входит к нему в горницу сосед.
— Соседушка… — начал было вновь пришедший.
— Экий ты невежа, — прервал его наш крестьянин. — Разве так входят к пророку? Выйди вон, постучись, как полагается, и, коли я скажу тебе «можно», тогда входи, снявши шапку. Потом уж начинай со мной разговаривать, да вежливо, по-господски.
Пришлось соседу выйти вон и вежливо, по-господски поклониться, а потом уж начать разговор.
— Пан пророк, пропала у меня пара волов. Не укажете ли, кто их взял? Я дам вам двадцать гульденов да мешок отборного, как золото, гороха.
— Вот видишь, невежа! Сразу надо было так поклониться, не дожидаясь, когда тебя научат. А теперь неси двадцать гульденов и мешок с горохом. Твои волы найдутся.
Сосед обрадовался так, словно волы были уже дома, и тотчас принес и горох и деньги.
— Подойди сюда, — молвил пророк, — и смотри, коли глаза есть. Вот этот кривоногий, — тут он показал фигурку в календаре, — отвязал их у тебя ночью. Но ежели до завтрашнего утра на место не поставит, вот увидишь, непременно на другую ногу охромеет, и тогда уж мы его зацапаем.
Молнией разнеслась по всей деревне весть, что пропавшие волы все равно найдутся и кривоногому плохо будет. А был это не кто другой, как хромой Якубко, с нижнего конца. Прибежал он, задыхаясь, к пророку, постучался, как следует, поклонился и говорит:
— Пан пророк, пан предсказатель, вы дома?
— Дома. Чего тебе надобно, лукавая душа? — спросил пророк.
— Эх, что душа! Душа сама не рада была; во всем тело виновато. Я, знаете, насчет тех двух волов пришел, чтобы мне хуже не было.
— А что дашь, чтобы хуже не было?
— Ах, я готов столько же дать, сколько ваш сосед вам дал. Только чтоб уж все хорошо было.
И все получилось хорошо. Деньги да горох были у пророка, а волы к утру — на месте. Так понемногу то у одного, то у другого стали находиться пропавшие вещи, а у пророка наполнялись кошелек и кладовая. Жену он хорошо кормил, только юбки ей все не покупал и не покупал, даже узкой. «Пусть лучше сидит за печкой, — думал он, — а то как бы мне в моем ремесле не навредила». Но ей это надоело, хоть и лакомилась она у себя за печкой и гусятиной, и поросятиной, и всем прочим, чего только ни приносили пророку.
Раз пропал у владелицы замка золотой обручальный перстень. И никого не находилось, кто бы знал, где его искать. Прошел слух, что госпожа обещает сто гульденов тому, кто перстень найдет, а того, кто его похитил, ждет смерть на колесе. Потом явился к нашему пророку слуга из замка. Он тоже вошел прямо в горницу и сказал, что коли тот пророк, так должен знать, что́ пропало у барыни, и найти ему вещь.
— Что у твоей барыни пропало, я знаю лучше тебя, ответил крестьянин. — А ты — невежа неотесанный, коли не знаешь, что прежде должен поклониться пророку.
И выгнал его вон. Только после того, как слуга вежливо постучал в дверь и поклонился, наш пророк принял его. Да и объявил:
— Высокородной пани должно быть известно, что пророк к таким господам пешком не ходит. Коли она желает меня видеть, пусть пришлет за мной карету.
Барыня послала, и пророк прибыл в замок, гордо восседая в карете и держа перед собой открытый календарь. Он потребовал, чтобы ему отвели отдельную горницу и дали неделю времени, в течение которой кормили бы его самыми тонкими блюдами и поили самым лучшим вином, пока он не вычитает, где находится перстень. Барыня согласилась: она и так была главной в доме, а тут еще пан уехал на неделю. Наш пророк ел, как паук, наливался вином, как бочка, и спал эту неделю за семерых! Но жене его дома за печкой не больно сладко было: и холодно и голодно. Нужда кого хочешь расшевелит, расшевелила и ее. Пошарила она, нет ли чего поесть, потом, хоть и в одной рубашке, вышла из дому и пустилась прямо к замку, за мужем. А тому парню, который за пророком ходил, больно хотелось хоть чем-нибудь ему насолить: он ее и впустил. Что же пророку было делать? Стал он ее ласково уговаривать, чтобы она молчала, говорил, что тут она досыта наестся, что кушаний подают без счету на стол.
— Вот уж первый идет! — сказал он, увидя на лестнице лакея, несущего первое блюдо.
Тот услышал эти слова и задрожал, потому что он был один из похитивших перстень и подумал, что пророк не иначе, как о нем говорит.
Когда появился другой лакей со вторым блюдом, пророк опять воскликнул:
— Милая женушка, вот и второй!
И этот тоже задрожал от страха. Наконец появился третий лакей с третьим блюдом. Пророк опять:
— Ну, не говорил ли я тебе, что явится и третий!
Третий лакей не успел даже блюдо на стол поставить, — упал перед пророком на