— И дверь закрой с той стороны! — командует Лера.
Оставшись одни, мы несколько секунд сидим неподвижно в вакуумной тишине, нарушаемой только нашим дыханием. Я прижимаюсь носом к виску Ясной и вдыхаю свежий аромат ее кожи и шампуня. Она всегда пахнет зеленым чаем, лимонами и мятой. Дурманит меня на уровне своих феромонов и сносит башню.
Ну вот, снова привет, стояк.
— Я хочу тебя еще раз поцеловать, — бормочу, касаясь губами мягкой и теплой щеки.
Лера немного поворачивает голову, и ее губы мажут по моим в едва уловимом касании, но простреливает так, словно меня долбанули шокером. По телу проходит дрожь, и скрывать ее уже нет никакого смысла.
Вот так вштыривает меня от тебя, девочка.
— Будешь каждый раз об этом предупреждать? — произносит, улыбнувшись.
Протянув руку, заправляю ей волосы за ухо и обнимаю ладонью щеку, поглаживая кожу. Ее ресницы порхают как бабочки.
— Вообще планировал, да. Переживаю за свои яйца, — усмехнувшись, целую вздернутый нос напротив.
— Пока они в безопасности, но, если что, я одолжу дробовик у дяди Тагира.
Шутки у нее, конечно, совсем не смешные.
— Заметано… — соглашаюсь с легкостью и вновь ныряю в сладкий ротик девчонки языком.
Глава 40
Лера
— Вроде твой мальчик поладил с Саввой и папой, — улыбается мама, бросая взгляд на улицу через окно, выходящее в сторону озера.
Зарядил мелкий дождик, и около воды остались только самые отчаянные рыбаки. Андрей и Илья давно греются около камина в компании Каролины и бокалов вина. Ждут остальных, чтобы всем вместе отправиться в баню.
Проследив за направлением взгляда мамы, натыкаюсь своим на три фигуры в дождевиках около удочек. Я немного нервничаю из-за того, что притащила сюда Матвея. Как они там с папой? Не схлестнутся на теме Громова-старшего?
Плохая была идея. Плохая!
— Он… — хочу по привычке громко объявить, что Матвей никакой “не мой мальчик”, но сама себя обрываю, вспомнив наш безумный поцелуй.
Поцелуи.
Мысли о них заставляют щеки вспыхнуть, а низ живота загореться теплом.
Наверное, Громов все же “мой мальчик”. Даже пусть это временно.
— Он неплохой, хотя и немного запутавшийся, — бормочу, разглядывая в отдалении высокую фигуру.
Как раз в этот момент Матвей, словно почувствовав мой взгляд, оборачивается в сторону дома и смотрит прямо в окна первого этажа, демонстрируя свой улов: небольшую трепыхающуюся в его руках рыбку.
Сердце совершает кульбит. И я, вопреки своему здравому смыслу, жду, когда он уже вернется в дом.
Громова стало как-то слишком много в моей жизни. Мне это нравится, хотя и немного страшно доверять и сближаться. Но я не могу найти ни одной причины, почему он делает это, кроме той, что я ему тоже нравлюсь. Его возбуждение упиралось мне в бедро, когда мы целовались. А я, хоть и остаюсь девственницей дольше чем принято в современном мире, знаю, как устроена мужская анатомия и физиология.
Он меня хочет. Даже несмотря на то, что я ни капли не похожа на его любимый типаж “кукла Барби”. Даже несмотря на то, что постоянно отталкиваю и резко шучу, Матвей остается рядом.
— Помоги ему распутаться, — снисходительно улыбается мама. — Только не забывай про презервативы и венерические заболевания.
Если вам повезло иметь маму гинеколога, то вопросы полового воспитания и нежелательной беременности в вашей семье начинают обсуждать довольно рано… Первый раз она завела этот разговор, когда мне было четырнадцать. Я убежала в свою комнату, надела наушники и включила погромче музыку, чтобы не сгореть со стыда.
У нас дома, в одном из ящиков комода в прихожей, лежит огромная пачка презервативов. Иногда мама находит ее пустой и заменяет новой. Кто-то в нашем доме все же занимается сексом. Но это не я.
— Ма! — восклицаю, оглядываясь.
Вдруг Громов уже вошел в дом и слышит это?
— Я чист и невинен, как слеза младенца. Справку могу показать, — раздается в дверях наглый голос, и меня смывает стыдом. — Надо?
— Да, я бы посмотрела… — беспечно соглашается мама.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Прекратите… — бормочу, чувствуя, как от этой беседы у меня начинают гореть уши и хочется вмиг испариться.
А еще вырвать Громову язык. Он у него как помело. Хотя в моем рту он орудовал им весьма неплохо. Все же этот орган нам еще пригодится.
Матвей сваливает в раковину несколько рыбин и останавливается рядом.
Беру нож и быстро начинаю резать зелень для салата. Орудуя лезвием так быстро, что не успеваю перестроить пальцы и…
Нож соскальзывает прямо на них.
— Ай! — отдергиваю руку, заливая петрушку кровью.
— Дай посмотреть! — просит Матвей, обеспокоенно заглядывая мне в глаза.
Отрицательно качаю головой, прижимая раненые пальцы к губам.
— У тебя руки в рыбе…
— Покажи. Я просто посмотрю, — стоит на своем Матвей.
— С папой сдружился? Врачебным навыком обзавелся? Не знала, что это передается воздушно-капельным.
Колеблюсь несколько секунд и протягиваю ему ладонь. Несколько капель алой крови падают на пол.
— Идите в ванную, я отнесла туда косметичку, в ней есть перекись и пластырь с бинтом, — говорит мама.
— Всегда с полной аптечкой путешествуешь…
— Не бубни. Обработать надо… — Матвей вскидывает на меня глаза и кивает в сторону коридора.
— Это ты виноват… — бросаюсь в Громова словами, разворачиваясь на пятках.
— Да ну? Из-за того, что ты в моем присутствии теряешься и не можешь себя контролировать? У нас это взаимно, малышка.
Несмотря на пульсирующую боль в руке, мои губы трогает улыбка, которую я прячу, кусая губы.
Мы проводим в ванной несколько минут в молчании. Громов сосредоточенно моет руки, я стою рядом, одной правой доставая из маминой косметички нужные мне лекарства, морщась от боли. Бутылка с перекисью валится на пол, и я коротко ругаюсь.
— Оставь. Я сам, — произносит Матвей, поднимая бутылек и ставя его на край раковины. — Толстовку надо снять.
— Совсем с ума сошел, Громов? Это не то место и не то время!
— Такая ты фантазерка, я не могу. Ты кофту в крови испачкала, застирать надо.
— Не знала, что ты такой хозяйственный.
— У меня больше опыта с кровавыми пятнами, чем у тебя, малышка. Так, что тут у нас… — Громов аккуратно берет мою ладонь в свою и осматривает кровоточащие порезы.
Я утыкаюсь взглядом в склонившуюся макушку парня перед собой и в очередной раз удивляюсь, как могла за несколько случайных встреч так сильно в него влипнуть. Я ведь даже общаться с ним не хотела, и физиономия его мне казалась наглой и бандитской… А теперь плохой парень, от присутствия которого у Таи до сих пор пропадает дар речи, рыбачит с моим папой, собирается идти в парную с моими братьями и обрабатывает мои порезы… и у меня перехватывает от этого дыхание.
Глава 41
Громов заклеивает мои пальцы пластырем, предварительно сняв с него защитную пленку зубами.
— Не очень гигиенично, — фыркаю, наблюдая за его ловкими и уверенными движениями.
Я не могу перестать на него пялиться и отвожу глаза, только когда он вскидывает в ответ свои.
— Я ничем не болею, Коротышка. Про справку не шутил. Меня в больничке твоего папаши на все просканировали, а в некоторых местах еще и довольно глубоко пропальпировали, — улыбается Громов, поворачивая меня за подбородок обратно к себе.
Наши губы оказываются в одной плоскости, напротив друг друга. Синхронно смотрим на них.
Опыт моих поцелуев весьма ограничен. Можно сказать, вообще по нулям. Но поцелуи с Матвеем это… я не могу их ни с чем сравнить. Он напрочь выбил из моего сознания все здравые мысли, все страхи о том, что я могу сделать что-то неправильно или что ему не понравится мой вкус или запах. Если брать во внимание, с какой регулярностью ткань на его джинсах приподнимается в районе паха, ему все нравится. И черт возьми… мне тоже.
— Чего ты ждешь? — спрашиваю, робко улыбаясь.