звоню своим девчонкам. Сначала Оле и Оксане, а потом и Тане. У Ольги с Оксаной в отличие от меня жизнь бьёт ключом. Оля познакомилась в институте с красивым умным парнем, и они начали общаться. Пока до свиданий не дошло, но все идёт к тому.
Оксана была в отношениях с Мишей. Сегодня она хвасталась тем, что молодой человек предложил ей съехаться и жить вместе. В общем, девчонки, как и раньше, жили беззаботно и счастливо.
У одной меня в жизни была какая-то черная полоса, даже не полоса, а большая дыра, которая не отпускала, не хотела смягчиться.
Уже не помогали слезы, я перестала реветь. Но не смирилась. Боль в моем сердце настолько сильная, что, наверное, ее уже ничем не погасить. И от безысходности становится грустно.
Вечером мы по традиции едем к Богдану и снова у него на устах одни и те же фразы:
«Зачем мне жить», «Я калека», «Я только всем мешаю», «Не нужно ко мне приходить», «Как вы все меня достали».
В больнице мы сильно ссоримся с братом, и я выхожу на улицу. Следом за мной выбегает зареванная мама.
Сначала мы молча бродим по территории больницы. Ждём папу, который по странной причине остался в палате с Богданом. А потом мама садится на лавочку, и я присаживаюсь рядом с ней.
– Это безумие никогда не кончится… – причитает мать, вытирая платком слезы.
– Да уж. Богдану сейчас тяжело… – соглашаюсь я тихо, вглядываясь в ее лицо.
Всю дорогу меня терзал вопрос. Я хотела знать, почему она приходила к Дамиру. Но… но честно сейчас, оставшись с ней наедине, я понимаю что спрашивать ее об этом нет смысла. Что сделано, того уже не воротишь.
Я вижу маму уставшую с болезненным цветом лица, хоть она и замаскировала его пудрой и румянами. Все равно я вижу. Передо мной совершенно другой человек. Не та прежняя мама, которая часто улыбалась и слишком эмоционально относилась ко многим вещам. Нет, она стала совсем другой.
Все мы изменились в той или иной степени. Авария подкосила нас и исковеркала наши линии жизни.
– Мам, я плохой человек? – вдруг спрашиваю у нее.
– Что, дочь? Не-е-ет. Конечно, нет. С чего ты это взяла?
– Не знаю, все факты налицо. Мне постоянно не везёт. Наверное, я плохая.
– Кира, я сейчас не понимаю о чем ты? Что-то случилось в институте? – взволнованно спрашивает мама.
– Нет, с учебой все гуд. Просто… просто не знаю. Все как-то ужасно, мам. Почему, например, ни кто-то другой страдал диатезом в детстве? А я? Почему когда все дети лопали шоколад и чипсы, я давилась безмолочной кашей? Почему, мам? За что меня наказал Бог? В чем я провинилась?
– Да ты что, Кира! Перестань! Ты у меня самая чудесная… – мама приобнимает меня за плечи, – Правда. Иногда что-то происходит помимо нашей воли. Мне кажется, вообще, все решено уже за нас. Иначе, как все это объяснить? Мы не делали ничего плохого, берегли вас, как могли. Растили, воспитывали, поддерживали. И только одному Господу известно, зачем все эти испытания свалились на нашу голову.
– Мам, это все так конечно. Но. На самом деле все хуже некуда. Все блин ужасно. Я хотела сказать, что у меня снова начался дерматит. Его не было уже давно. А сейчас.
– Что? – перебивает мама, – Серьезно? Почему же ты молчала? Когда это началось? Сыпь сильная? – она расстроенно смотрит на меня.
– Сильная, много, везде. Я купила «Полисорб». Но он только зуд снимает. А сыпь как есть так и есть. Кажется, с каждым днём становиться только хуже. Вот я и думаю, где же я так накосячила? Где, мам?
– Да что же это такое. Господи. Когда это началось? Почему раньше ничего не говорила?
Мама встаёт со скамьи и строго выжидающе смотрит на меня. Будто это я виновата в своей болезни.
– Не знаю, всем как-то не до меня оказалось… – говорю ей тихо, отвернувшись от родительского взгляда.
– Кира, немедленно прекрати! Не говори ерунду! Мы всегда с отцом за тебя переживаем. Где-то даже больше чем за Богдана. Все-таки он будущий мужчина, за себя постоит. А ты девочка хрупкая, с виду войн, но я-то знаю, что ты очень ранимая. Боже мой, что теперь делать? Нужно срочно решать эту проблему!
– Мам, ты же знаешь, что ничего не поможет все равно. Пока сама не знаю, что дальше делать. Попробую пропить курс лекарств.
– Дочка, это очень плохо. Ужас, какая черная кошка нам дорогу перебежала? Не пойму.
– Скорее слонопотам, – пытаюсь разрядить горькую обстановку шуткой.
– Так! Без паники. Все будет хорошо. А если нет. Поедешь в тете Наде на море. Солнце быстро тебя вылечит! – заявляет твердо мать.
– Как это? Учебный год же.
– Я не знаю как. Богдана же перевели на дистанционное обучение, и насчёт тебя решим. Главное, не тянуть с этим. Думаю, на месяц можно взять больничный. Ты же знаешь, если не лечить, к зиме станет хуже. Эти порошки не помогут, к сожалению.
– Да, мам, солнце лучшее лекарство. Панацея для моей кожи.
– Пошли в машину, стало холодать, – предлагает мама.
Я соглашаюсь с ней, и мы садимся в автомобиль. Сидим ждём папу. Его все нет и нет.
А я все думаю о Богдане. Через неделю его переведут в реабилитационный центр в область, и мы не сможем его так часто навещать. Разве что раз в неделю. Плохо это или хорошо, сама не знаю. Очень переживаю за него и боюсь, как бы хуже не стало. Ведь здесь с нами какая-никакая поддержка, а там он будет один.
– Эх, как бы я хотела иметь волшебную пилюлю, которая поможет нам всем. Поможет Богдана поставить на ноги. Поможет тебе убрать проблемы с кожей. Может, и нам с отцом поможет, – печально вздохнув, произносит мама с переднего сидения.
– А у вас что с папой?
– Да все нормально. Просто мы совсем перестали общаться. После аварии Алик работает как проклятый. Берет подработки. И времени ни на что