Зелинский не дал ему договорить.
— Простите, господа! Еще несколько слов… Я хочу рассказать вам о людях, что работают в Центральной лаборатории министерства финансов. Нет, не о химиках, не о них — я хочу рассказать о простых людях, о служителях лаборатории. Есть такой Степанов. У него сын, теперь он солдат. Это он прислал нам письмо, в котором рассказал, как на фронте спасались от газов. Он ждет от нас помощи. Его отец первое испытание сделал на себе. Отец солдата взял с меня слово, что и все дальнейшие пробы будут проводиться на нем. А сегодня, когда я садился на извозчика, ко мне подошел сторож Василий Савельев, и он просил меня включить его в число тех, на ком будут производиться следующие испытания. Я обещал, потому что ожидал найти здесь поддержку. Что прикажете, господа, передать Степанову и Савельеву, что сказать тысячам других простых людей, которые ждут от нас помощи? Будем ли мы продолжать эти опыты, или вы считаете это лишним?
Лед был сломан. На кафедру начали подниматься участники совещания. Доклад Зелинского получил одобрение, но говорилось и о том, что еще рано делать выводы о пригодности угля как средства защиты. Предлагали выявить, какое количество угля потребуется для защиты одного человека. Спрашивали, какую конструкцию противогаза предлагает лаборатория. Этой конструкции у Зелинского не было: он работал как химик. К этому придрались: «Видите? Значит, еще преждевременно…»
Он возражал: «Фронт не ждет. Надо срочно. Мы не имеем права давать себе ни часу промедления».
С этого дня новая лихорадка охватила различные технические и общественные организации. Маски провалились. Это стало очевидным после очередной газовой атаки. Погибло много солдат и офицеров. Оставшиеся в живых солдаты на деревьях развесили маски.
— Пусть начальство посмотрит, какие выросли плоды, — говорили они.
Горькая солдатская шутка дошла до Петрограда.
Надо было заменить маски, но замена должна была идти от Управления санитарной и эвакуационной части, от принца Ольденбургского, а не от какого-то Зелинского.
— Зелинский — это тот самый… который там, в Москве… Зелинский — тот, который досаждал его высочеству, принцу… Нет! Нет! Только не его проект! Мало у нас, что ли, изобретателей!
Изобретателей, конечно, было не мало.
Появились различные системы противогазов. Их создатели были движимы разными чувствами: патриотическим стремлением помочь воинам, личным честолюбием, желанием угодить начальству, соображениями материального порядка. Каких было больше, трудно сказать. Честные порывы иногда сочетались с технической неграмотностью, меркантильные — со знанием дела.
Кто только не присылал на апробацию противогазы! Пажеский корпус, мужские монастыри, различные ведомства, города Варшава, Киев, отдельные лица. Петроградский горный институт послал свои противогазы на личное суждение принцу Ольденбургскому.
Это понравилось верховному уполномоченному.
Импонировала личность директора Горного института профессора Шредера, а также внушало доверие и то, что в основу схемы предполагаемого противогаза легла конструкция спасательной маски, не раз уже использованной в горной промышленности.
Заявка на изобретение пришла вовремя, и Ольденбургский остановился на образце Горного института.
15 июня Степанов доложил Зелинскому:
— Пришел инженер, желает говорить с вами.
В кабинет вошел человек в военной форме и представился:
— Куммант, инженер-технолог, служу на заводе «Треугольник». На днях был на вашем докладе. Хотел познакомиться и поговорить ЛИЧНО.
Инженер вынул из кармана кусок прорезиненного полотна, испещренного латками, с вклеенными в него двумя стеклами.
Зелинский взял маску.
Резиновый шлем был эластичен, растягивался и мог плотно, герметически прилегать к голове любого размера и формы.
Куммант любовно показывал и перечислял достоинства своего детища.
Зелинский решил испытывать новую маску.
Вскоре Николай Дмитриевич поехал на прием к принцу Ольденбургскому, чтобы доложить ему лично о последних результатах работы лаборатории. Принц принял Зелинского с изысканной вежливостью. По приему можно было ожидать самые лучшие результаты от беседы. Зелинского он слушал внимательно и как будто с интересом. Но это была заинтересованность иезуита.
— Дорогой Николай Дмитриевич, — Ольденбургский украдкой взглянул на визитную карточку посетителя, — мы знаем о ваших трудах. И не только о ваших… Сейчас многие, очень многие, подобно вам, пекутся о благе нашей родины. И нам в управлении, — он поиграл пальцами, — все попытки помочь фронту известны. И как бы эти попытки ни были слабы, неосновательны, государь император учит нас относиться и к прожектам и к прожектерам внимательно и с благодарностью, потому что чаще всего замыслы идут от чистого сердца. Но мы должны следить также за тем, чтобы эти замыслы не шли вразрез с государственными заботами и во вред уже действующим мероприятиям.
— Ваше императорское высочество, речь идет не о прожектах и прожектерах, а о научно обоснованном опыте.
Ольденбургский чуть наклонился вперед.
— Дорогой мой, так говорят все изобретатели, потому что каждый из этих уважаемых нами людей смотрит со своей колокольни. Моя же колокольня, — он улыбнулся как-то грустно и обреченно, — моя колокольня выше других, потому и видно с нее лучше.
Зелинский тоже улыбнулся.
— Это так, ваше императорское высочество. И с вашей колокольни вам должны быть видны те солдаты, что развешивают на деревьях марлевые повязки, как непригодное средство защиты против отравляющих газов.
Это была явная дерзость. И она вызвала немедленную реакцию.
Ольденбургский встал.
— Господин Зелинский, если у вас будут к нам просьбы, прошу обращаться к моему помощнику господину Иванову. Он будет осведомлен о вашем деле и будет решать в благожелательном духе.
Через несколько дней после посещения Ольденбургского Зелинский выехал в Москву. Там его доклад заслушали на заседании Экспериментальной комиссии по изучению клиники, профилактики и методов борьбы с газовыми отравлениями. Здесь были люди, поставившие себе целью, как и Зелинский, помочь фронту, спасти солдат от действия газов.
Сюда со всех концов России присылали изобретатели на рассмотрение комиссии свои работы.
Доклад Зелинского вызвал большой интерес. Первое испытание было намечено на тот же день.
В испытательную камеру ввели фосген. Уголь насыпали в маленькие патрончики промышленной маски Трындина, куда обычно вкладывалась вата для защиты от пыли. Человек, защищенный такой маской, должен был оставаться в камере 15 минут. Испытание прошло блестяще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});