и достань нам всем кружки. Мы с дядей Сашей сейчас придём.
— Хорошо, мама. Дядя Саша, а вы чай будете или кофе?
— Кофе, — выронил он сухо, соизволив сказать хоть что-то вместо того, чтобы пялиться на нашу дочь, как маньяк.
— Значит, маленькую кружку, — отреагировала Настя и быстро ушла на кухню, где почти сразу зашумел чайник и загремела посуда.
— Сейчас мы позавтракаем, Настя с Ариной уйдут на прогулку, и мы с тобой поговорим. Хорошо? — спросила я, но Саша никак не отреагировал, продолжая пялиться в точку, где секундами ранее стояла Настя.
Я не стала ждать ответа. Еще раз напомнила Саше о том, что стакан с водой и таблетка от головной боли ждут его на тумбочке, а я, Арина и его дочь ждём его на кухне.
Осушив стакан воды, но не выпив таблетки, Саша помятый и чуть замедленный в своих движениях вышел следом за мной из комнату и вошёл в кухню, где хмуро оглядел пространство вокруг.
— Дядя Саша, это вам, — Настя поставила на стол напротив свободного стула блюдце со сгущенкой, а рядом положила блин. — Только хрустящие краешки мне оставьте, ладно? Я их очень люблю.
— Я тоже, — сипло ответил Саша, присаживаясь на стул, но через несколько секунд добавил ожидающей ответа Насте. — Оставлю.
— Надо квартиру проветрить. У нас будто бомжи подышали и ушли, — появилась на кухне Арина и тут же прикусила язык, увидев Сашин затылок. — А, вообще… уже и не пахнет даже. Это у меня духи просто дешманские так воняют, как вчерашний перегар.
— Садись завтракать, — указала я сестре взглядом на её место рядом с Настей.
Когда все устроились за столом, стало непривычно, что четвертый стул тоже занят. Обычно мы с Ариной складываем на него ноги после того, как поедим и остается время на разговоры.
Арина вела себя как в кинотеатре, внимательно разглядывая Сашу и то, как он разглядывал уплетающую блины Настю. Иногда с хитрой улыбочкой, таящейся в уголках губ, сестра поглядывала и на меня.
И только Саша, так и не притронувшись к завтраку, как и я, продолжал смотреть на Настю, как на диковину. И от этого становилось не по себе. Материнское сердце билось в постоянной тревоге, боясь того, что Саша может выкинуть в любую секунду.
В один из моментов Саша поднял свою левую руку, развернув ребром к себе и, нахмурившись, тут же опустил, посмотрев на меня так, будто был готов сказать мне пару крепких, весьма матерных слов.
Он психует на меня за то, что у его дочери тоже есть маленькая едва заметная родинка у основания мизинца на левой руке?
— У тебя так волосики вьются, доча, у шеи, — пропустила я волосы дочки между пальцами. Не будем показывать, у кого волосы вьются так же. — И глазки такие тёмные-тёмные. Как смородинки, — послала я дочери воздушный поцелуй, кажется. Не будем показывать пальцем, в кого у неё такие глаза. Потому что обладатель их глаз был готов прямо сейчас просверлить дыру в моей щеке своим взглядом.
— Так, Настюх, почесали на прогулку. У тётки выходной, она хочет гулять, — Арина быстро взяла Настю в оборот и вывела её из-за стола.
— Рано же ещё гулять! — возмутилась Настя.
— Спорим, что я первая оденусь на прогулку? — хитро ухмыльнулась Арина.
Запрещенный приём, но иногда он бывает весьма действенным.
— Нет, я первая! — Настя со всех понеслась в свою комнату.
Через несколько минут смех и притворные толкания девчонок в прихожей затихли. Хлопнула входная дверь.
Мы с Сашей остались в квартире одни. Гнетущее молчание затянулось, но я не спешила говорить. У меня не было вопросов к Саше, а вот у него ко мне, наверняка, их было вагон и куча маленьких тележек.
— Спрашивай, — нарушила я молчание.
Саша медленно поднял взгляд от стола и перевел на меня. В карих раскрасневшихся глазах читалось что-то сродни отчаянию, злости и бешенству.
— Почему ты мне не сказала?
— Потому что не хотела ставить тебя перед выбором, — ответила я, глядя Саше в глаза прямо и без фальши.
— Каким выбором? — его густые брови сошлись над переносицей, а тяжелый взгляд налился кровью. — Что ты несёшь, Руфи?
— Выбором между мной и твоим будущим, Саш. Скажи честно, узнай ты тогда, в своей комнате, о том, что я беременна, что бы ты сделал? Как поступил бы тогда?
— Что за идиотский вопрос, Руфи?
— Как бы ты поступил, Саша? Просто ответь мне.
— Как? Я был бы счастлив, Руфи. Счастлив! Я бы горы свернул, мир положил к твоим ногам… — Саша всё больше переходил на крик, не выдерживая накала эмоций, рвущих его изнутри. — А сейчас я смотрю на свою дочь и слышу, что для неё я просто левый хрен с горы. Дядя Саша, твою мать! — он резко встал со стула, махнул рукой и одним движением снёс всё, что стояло на столе. — Дядя Саша! Слышишь?! Сейчас я стану для неё отцом? Настя будет называть меня папой? Или ты заставишь её так называть меня? М? — указательным пальцем Саша показывал в сторону входной двери, за которой минутами наша скрылась наша дочь, уходя на прогулку.
— Я ей обо всём расскажу. И если она захочет, и если этого захочешь ты, то Настя будет называть тебя папой.
— Называть… — фыркнул Саша, издевательски улыбнувшись, и запустил пальцы во взъерошенные волосы. Останавливать или хоть сколь-нибудь приглушать свой крик он не собирался. — Называть, Руфи. Ключевое слово — называть. Не считать, не знать, что её папа я, а просто называть. Как прикольная кличка у хомяка.
— Ты бы возненавидел меня, Саш.
— А сейчас? Сейчас я что к тебе испытываю, Руфи? Как ты думаешь? — его глаза сверкали яростью, но я не боялась. Мне не было страшно. Мне было больно и обидно за него.
— А сейчас у меня есть надежда на то, что ты меня всё ещё любишь. Да, ты презираешь меня в этот момент. Ненавидишь за принятое мной решение, но у меня, хотя бы, есть надежда на то, что ты меня любишь. Скажи я тогда о том, что беременна… Да, я знаю, что ты был бы счастлив узнать, что ты станешь отцом, но надолго бы хватило твоего счастья? Ты импульсивен, резок в выводах и решениях. Сейчас, конечно, уже не так, но раньше… Ты бы оставил свою мечту, оставил хоккейную карьеру, мы бы так и не смогли бы уехать из этого города, потому что я не бросила бы здесь Арину. Мы бы жили в съёмной квартире, тебе пришлось бы подрабатывать вдвойне больше, чем