знаю, какие у меня отношения с полицией. Не хочу давать им никаких шансов что-нибудь на меня навесить. Вообще-то я могу найти алиби на вчерашний вечер, но если ты поможешь, то избавишь меня от хлопот.
Рено взглянул на меня скучными глазами и спросил:
— Почему я?
— Ты вчера мне туда звонил. Ты единственный, кто знает, что я там был в начале вечера. Даже если бы у меня было алиби, все равно пришлось бы с тобой договариваться, верно?
Он спросил:
— Это не ты ее пришил?
— Нет, — сказал я достаточно небрежно.
Он немного помолчал, глядя в окно. Потом спросил:
— С чего ты взял, что я тебе помогу? Я тебе вроде ничего не должен, после того, что ты мне устроил вчера у Уилсона.
— А что я тебе устроил? И без меня все всплывало наружу. Шепот знал достаточно, а о чем не знал, о том догадывался. Я тебя просто вывел на сцену. Какая тебе разница? Ты же можешь за себя постоять.
— Стараюсь, — согласился он. — Ладно. Значит, ты был в гостинице Таннер-хаус в Таннере. Это городишко в тридцати с лишним километрах отсюда, за холмами. Ты поехал туда после встречи у Уилсона и оставался до утра. Отвозил тебя туда и обратно парень по имени Рикер, который околачивается возле бильярдной Марри с наемной тачкой. Что ты там делал, сообрази сам. Оставь свою подпись, ее занесут в книгу постояльцев.
— Спасибо, — сказал я, развинчивая авторучку.
— Спасибо не надо. Я делаю это потому, что мне нужны друзья. Когда придет время опять садиться за стол со мной, Шепотом и Питом, как вчера, я хочу быть уверен, что ты меня не подведешь.
— Идет, — обещал я. — Кто будет шефом полиции?
— Пока исполняет обязанности Магро. Видно, он и останется.
— Кому он станет подыгрывать?
— Финну. Полиции от драки никакой прибыли, так же как делу Финна. А без драки не обойтись. Хорош я буду, если стану сидеть в углу, пока Шепот вытворяет, что хочет. Или я, или он. Как считаешь, это он прикончил бабу?
— У него были на то причины, — сказал я, отдавая ему листок бумаги со своей подписью. — Она его продавала, и не раз.
— Вы с ней вроде кореша? — спросил он.
Я оставил вопрос без внимания и закурил сигарету. Рено выждал немного и сказал:
— Иди-ка, найди Рикера, пусть он на тебя посмотрит, чтобы знал, как тебя описывать в случае чего.
Дверь открылась, в комнату вошел длинноногий юнец лет двадцати, с беспокойными глазами на худом веснушчатом лице. Рено представил его мне — Моток О'Марра. Я встал, пожал юнцу руку и спросил Рено:
— Как мне с тобой связаться, если понадобится?
— Знаешь Пика Марри?
— Знаю, и с заведением его знаком.
— Все, что ему передашь, попадет ко мне, — сообщил Рено. — Мы отсюда выметаемся. Здесь паршиво. Значит, договорились насчет Таннера.
— Ладно. Спасибо.
Я вышел из дома.
22. ЛЕДОЛОМ
Оказавшись в центре, я пошел сначала в полицию. За столом шефа восседал Магро. Его глаза подозрительно впились в меня из-под светлых ресниц, а морщины на дубленом лице были глубже и мрачнее обычного.
— Когда вы в последний раз видели Дину Бранд? — спросил он без всякой подготовки, даже не кивнув. Казалось что звуки идут у него не изо рта, а со скрежетом продираются через костлявый нос.
— Вчера в десять сорок вечера или около того, сказал я. — А что?
— Где?
— У нее дома.
— Сколько вы там были?
— Минут десять, может быть, пятнадцать.
— Почему?
— Что почему?
— Почему вы не остались дольше?
— А почему, — осведомился я, садясь на стул, которого он мне не предложил, — вы полагаете, что вам можно лезть в мои дела?
Он свирепо поглядел на меня, набрал в легкие воздуху и рявкнул мне в лицо:
— Убийство!
Я засмеялся и сказал:
— Неужели вы думаете, что она замешана в смерти Нунана?
Я хотел закурить, но не рисковал достать сигарету. Слишком хорошо известно, что курево — первая помощь для нервных.
Магро пытался просверлить меня взглядом насквозь. Я не опустил глаз, твердо надеясь, что, как большинство людей, выгляжу правдивее всего, когда вру. В конце концов он отказался от своей попытки и спросил:
— А почему бы и нет?
Это была неуклюжая уловка. Я равнодушно сказал:
— Действительно, почему бы и нет? — Я предложил ему сигарету и закурил сам. Затем добавил: — По-моему, это работа Шепота.
— Он там был? — Наконец-то Магро перехитрил собственный нос, и слова стали отскакивать у него прямо от зубов.
— Где был?
— У Бранд.
— Нет, — сказал я, наморщив лоб. — Как он мог там быть, если в это время убивал Нунана?
— К черту Нунана! — раздраженно воскликнул исполняющий обязанности. — Зачем вы его все время сюда приплетаете?
Я постарался посмотреть на него так, будто решил, что он свихнулся.
Он объявил:
— Вчера вечером убили Дину Бранд.
Я сказал:
— Да?
— Теперь будете отвечать на вопросы?
— Конечно. Я был у Уилсона с Нунаном и остальными. Ушел оттуда примерно в десять тридцать и забежал к ней, чтобы сказать, что мне нужно ехать в Таннер. Мы еще раньше договаривались повидаться. Я пробыл там минут десять, успел выпить стаканчик. У нее никого не было, разве что прятался кто-нибудь. Когда ее убили? И как?
Магро рассказал, что сегодня утром он послал к Дине двух своих ищеек — Шеппа и Ванамана — узнать, сможет ли и захочет ли она помочь полиции прихватить Шепота за убийство Нунана. Сыщики явились к Бранд в девять тридцать. Парадная дверь была приоткрыта. На звонки никто не отвечал. Они вошли и обнаружили, что девушка лежит в столовой на спине, мертвая, с колотой раной на левой стороне груди.
Доктор, осмотревший тело, заявил, что ее убили тонким, круглым, острым металлическим оружием длиной около пятнадцати сантиметров примерно в три часа ночи. Шкафы, чуланы, сундуки и прочее были тщательно и умело перерыты. В сумке у девушки, как и вообще в доме, денег не оказалось. Шкатулка из-под драгоценностей на туалетном столике была пуста. На пальцах убитой остались два бриллиантовых кольца.
Орудия, которым ее закололи, полиция не нашла. Специалисты по отпечаткам пальцев не обнаружили ничего. Ни двери, ни окна, по всей видимости, не были взломаны. Осмотр кухни показал, что девушка пила с каким-то гостем или гостями.
— Пятнадцать сантиметров, круглое, тонкое, острое, — повторил я описание оружия. — Похоже на ее ледолом.
Магро потянулся к телефону и велел кому-то прислать Шеппа и Ванамана. Шепп был высокий, с покатыми плечами; его широкий рот создавал впечатление суровой честности, что, возможно, объяснялось