в нашей стране? Где большая часть населения толком не понимает, о чём вы вообще толкуете? Для которых царь — это помазанник Божий, а марксизм — какое-то немецкое ругательство?
Киров снова задумался, нахмурив высокий лоб.
— При нашем поколении не получится, — сказал он.
— Теперь вы понимаете, почему я вынужден действовать реакционными методами? Возвращать единоначалие, военно-полевые суды и всё прочее? Понимаете, почему с армией из вчерашних крестьян уговоры не работают? — улыбнулся Корнилов.
— Да, пожалуй, — мрачно произнёс революционер. — Нужно сначала учить людей, чтобы каждый понимал…
— Именно! — перебил его Верховный. — Нужна ликвидация безграмотности. А социализм возможно построить?
— Да, — уверенно сказал Киров.
Генерал кивнул, подошёл к столу и достал из ящика копию «Программы НРПР».
— Взгляните, — сказал он.
Сергей Киров взял листок в руки, повертел, чтобы убедиться, что весь текст помещается на одной стороне, быстро пробежал глазами по строчкам.
— Вы согласны с этими требованиями? — спросил Корнилов.
— В целом… Пожалуй, да, — протянул революционер. — Позвольте узнать, двойное гражданство это как?
Генерал никому не показывал этот текст, даже самым близким и доверенным людям, считая, что время не пришло, и посоветоваться ни с кем не мог. И просто позабыл, что в этом времени пока ещё нельзя заиметь два и более паспортов, а переход в иное гражданство просто аннулировал прежнее.
— Ошибка в формулировке, — сказал Корнилов. — Это же черновик, требующий доработки.
— Да, пожалуй, — кивнул революционер, продолжая читать.
Верховный заметил, что Киров прочитал программу дважды, сначала бегло, наискосок, цепляясь только за основное, а потом уже вдумчиво и по порядку, вникая в каждый пункт.
— Довольно утопично, — он протянул листок обратно.
— Не более утопично, чем ленинские тезисы, — хмыкнул Корнилов.
— Я же не сказал, что это невозможно, — пожал плечами Киров. — И чего вы хотите от меня?
— Я хочу, чтобы вы, Сергей Миронович, возглавили партию, — глядя ему прямо в глаза, произнёс Верховный.
Брови Кирова удивлённо поползли вверх, он замер, будто все прежние мысли разом вылетели у него из головы.
— Зачем?.. Вы же… Я же… Я же простой журналист, у меня нет… Я не знаю, это как-то… — пробормотал он.
Всё же подобных предложений раньше он не получал, и это заметно выбило его из колеи. А ещё Киров понимал, что такие предложения делаются только один раз, и второго шанса не будет. Более того, Верховный явно доверил ему один из его секретов, и не позволит ему покинуть Могилёв живым, если он откажется. Да и в любом случае на это место найдётся кто-то более сговорчивый.
Киров любил красивую жизнь, любил власть. Да, он был убеждённым социалистом и членом РСДРП с 1904 года, но предложение Корнилова пошатнуло его веру, к тому же, в этой программе присутствовали почти все социальные реформы, за которые уже почти двадцать лет боролись эсдеки и эсеры. Кроме права на самоопределение народов, но этот вопрос Киров не считал первостепенным.
— Принять решение нужно уже сейчас, Сергей Миронович, — холодно произнёс Корнилов, наблюдая за внутренней борьбой революционера.
Киров вздохнул, набрал воздуха в грудь, как перед прыжком с высоты.
— Я согласен, Лавр Георгиевич, — произнёс он.
Глава 31
Могилев — Псков
Корнилов и Киров пожали друг другу руки, и будущий глава Народно-республиканской партии России вышел из кабинета. Последние несколько часов они провели, обсуждая реальный план действий, и Верховный понял, что не зря привлёк именно его. Киров дал слово, что участие Верховного в создании партии останется тайной, и что он возьмёт на себя всю административную работу, постараясь переманить знакомых и друзей из других партий, недовольных нынешним положением дел.
Генерал дал добро на любые методы и на привлечение всех, кого Киров сочтёт нужным привлечь, эсеров, эсдеков, большевиков, кадетов, без разницы. Рано или поздно в НРПР перейдут все.
Расстались они по-доброму, Киров намеревался в этот же день отправиться в Петроград, в центр политической жизни страны, и генералу пришлось проспонсировать и поездку, и работу, и всё остальное. Деньги на это давно лежали в отдельном ящичке, Корнилов прекрасно знал, что без денег ни о какой партийной работе не может быть и речи.
Сам генерал приказал готовить поезд к отбытию в Псков, в штаб Северного фронта, чтобы оттуда проехать до Риги, и он надеялся успеть до того, как немец начнёт штурм. Ну и Псков несомненно ближе к столице, чем Ставка, и в случае необходимости он сможет лично возглавить поход на Петроград.
С собой он решил взять весь Текинский полк, оставляя Ставку под защитой только георгиевцев. Начштаба генерал Лукомский оставался здесь, в Могилёве, как и многие другие штабные чины. Большую свиту Корнилов не терпел, отправиться с ним должны были только самые верные люди, полковник Голицын, Хан, ещё несколько офицеров Ставки. Прапорщик Завойко отправлялся в Петроград вместе с Кировым, чтобы развернуть масштабную пропаганду уже там. Верховный посмеивался в усы, советуя прапорщику обосноваться где-нибудь на севере города, например, у Лахтинского Разлива, но, кроме самого генерала, шутку больше никто не понял.
Отъезд намечался на вечер, и обедать пришлось в Ставке, вместе с семьей, начальником штаба и несколькими адъютантами. Жена и дети тоже должны были ехать с ним, хотя тащить их в Ригу он точно не собирался. А вот в тихом провинциальном Пскове можно их оставить в полной уверенности, что с ними всё будет в порядке.
— И надолго вы отбываете? — хмуро спросил розовощёкий генерал Лукомский, начальник штаба Ставки.
— Насколько потребуется, — ответил Корнилов. — Ситуация под Ригой требует тщательного контроля.
Наштаверх кивнул, прихлёбывая суп.
— Возможно, ситуация изменится, но пока так. Пока угроза нависает над Северным фронтом, я буду там, — пояснил Верховный.
— Корпус Юденича тоже там, чтобы купировать эту угрозу? — хмыкнул Лукомский.
Корпус Юденича стоял в глубоком тылу, за Псковом, ближе к Луге и Новгороду, и находился там для того, чтобы в нужный момент повернуть на Петроград, но Лукомскому это знать было ни к чему. Полностью доверять Лукомскому пока не получалось, Верховный не был уверен, что генерал поддержит именно его, а не Временное правительство. Во всяком случае, Лукомский старался держать нейтралитет, и поэтому не был допущен к секретным сведениям.
— Разумеется, Александр Сергеевич, — произнёс Корнилов. — Здесь, в Могилёве, вы справитесь и без моего присутствия.
— Конечно, конечно, Лавр Георгиевич, — закивал начштаба.
Перед самым отъездом на вокзал к Ставке пробился молодой, но крайне настойчивый штабс-капитан на костылях. Корнилов уже шёл к машине, когда его на крыльце перехватил этот юноша, увешанный орденами и медалями.
— Ваше Высокопревосходительство, штабс-капитан Манштейн по вашему приказанию прибыл! — гаркнул он, исполнив воинское приветствие и неловко придерживая костыли.
Хан, везде сопровождающий Верховного, ревниво нахмурился, не желая пропускать штабс-капитана к начальнику, но Корнилов ответил, прикладывая ладонь к фуражке.
— Сбежали из госпиталя, господин фон Манштейн? — спросил он, отодвигая Хана и приближаясь к