Читать интересную книгу Господа офицеры - Сергей Зверев

Глаза Вильгельма фон Гюзе побелели от злости, но голос оставался обманчиво спокойным:

— Ведь вы сами — православный христианин? И ваши товарищи по большей части тоже? Как же вам не стыдно было устраивать спектакль, соединить христианскую молитву с мусульманскими обрядами… Ведь это прямой обман, а к тому же кощунство. Право, такое поведение недостойно дворян и офицеров!

Подполковник Ростовцев от души расхохотался:

— Нет, ну надо же! Вы заботитесь о нашем вероисповедном и офицерском достоинстве, со смеху помереть можно… Позаботьтесь лучше о своем. Если турки позволяют себе коварство, используя нас, военнопленных, как «живой щит», то мы имеем право ответить на него. Я почти уверен, что идея поместить лагерь в непосредственной близости от «Большой Берты» принадлежит лично вам. Киамиль-паша до такого бы не додумался. И если это правда, то придумавший подобное не имеет права писать перед своей фамилией приставку «фон». Это я к вопросу о дворянстве, если вы не поняли.

Фон Гюзе с трудом сдержал гнев. Но что же сделать, чтобы исключить повторение сегодняшнего спектакля? Ведь еще пара подобных представлений, зрителем которых окажется русский летчик, и бомбежка впрямь становится весьма вероятной! Чем надавить на этого русского подполковника, которого угрозы фон Гюзе ничуть не пугают? А что, если…

— В дальнейшем поберегите своих людей и воздержитесь от нелепого балагана, это бесполезно, — с ядовитой улыбкой произнес немец. — Наш фотограф сделает снимок лагеря на фоне «Большой Берты», его поместят в газетах. И больше ваше командование не будет сомневаться, кто находится возле орудия. Да, да, и вам предстоит позировать, прямо перед строем своих сотоварищей!

Но этот непостижимый русский вновь весело рассмеялся.

— Вы в покер не играете? — спросил подполковник немца. — Нет? Вот и не играйте никогда, а то без штанов останетесь: вы совершенно не умеете блефовать. Ни за что вы не пойдете на такой шаг, а то я с моими товарищами с радостью позировал бы! Это для вас и вашего начальника Махмуда означало бы расписаться в собственной подлости, выставить турецкую армию и ее немецких покровителей в самом гнусном свете. Вы побоитесь идти на такое, по крайней мере сейчас. Так что будьте уверены: наш, как вы изволили выразиться, балаган, вовсе не нелеп, и повторим мы его обязательно, лишь бы зрители с бомбами прилетели. Вот тогда посмотрим, чего вы побоитесь сильнее: бомбежки, после которой, попади бомба в вашу длинноствольную дуру, от вас мокрого места не останется, или позора на всю Европу для себя, Махмуда и всей турецкой армии. Льщу себя надеждой, что, если вы изберете второй вариант, его величество султан посадит генерала Киамиля на кол, а вас прикажет расстрелять.

Вильгельм фон Гюзе чуть зубами от злобы не заскрежетал: его хитрость была раскрыта. Да к тому же русский подполковник почти впрямую его в трусости обвинил!

— Я — германский офицер! — надменно произнес фон Гюзе. — Мы, немцы, не боимся никого, кроме Всевышнего!

— Да ну? — подполковник изобразил удивление. — Что-то мне сдается, что вы боитесь всех, иначе не применяли бы подлый трюк с «живым щитом». А вот бога вы не боитесь!

33

— Его нужно непременно поймать! Он не мог уйти далеко! — Голицын, поняв, что к чему, забыл на время о неповиновении великого князя, не до того стало. — Все вниз, за мной! Но передвигайтесь скрытно, укрывайтесь за стволами, маскируйтесь! Кто увидит Дергунцова — немедленно стреляйте в него!

Сейчас нужно постараться не допустить, чтобы предатель добрался до турецких постов в низине. Если Дергунцов предупредит турок о том, что крохотный отряд Голицына здесь, поблизости, если вдобавок осведомит их о решимости поручика непременно уничтожить «Большую Берту»… Это может предельно осложнить и без того весьма непростую задачу.

Кроме того, турки узнают от Дергунцова, что в составе отряда Голицына волею судеб оказался сбежавший из плена великий князь! Предатель-то ведь превосходно осведомлен о том, кто на самом деле такой этот нескладный юноша. Ясно, что турки из кожи вон вывернутся, лишь бы уничтожить отряд и вернуть высокородного пленника. Ясно и то, что они постараются взять великого князя живьем.

— Дайте мне оружие, господин поручик! — хрипло выдохнул великий князь, бежавший рядом с Голицыным. — В моем «парабеллуме» кончились патроны. Как бы все ни сложилось… Я… Клянусь… — голос запыхавшегося Николеньки срывался. — В плен… Больше не попаду!.. Лучше застрелюсь!..

Сергей на бегу протянул юноше армейский «наган». Сейчас на счету действительно была каждая вооруженная рука. Даже такая неумелая.

«Впрямь ведь застрелится, если сочтет положение безнадежным, — промелькнула короткая мысль. — Что ж, имеет право. Для дворянина и члена императорской семьи это достойный выход. Нравится мне этот паренек. Одно плохо: слишком уж молод, и опыта никакого. Может слишком рано решить, что все кончено и пора пускать пулю в лоб. Ладно, присмотрю за ним…»

Штабс-капитан Андрей Левченко, бежавший чуть сзади, думал о том, что еще и суток не прошло, как они с великим князем уходили от лагеря в горы по соседнему распадку. А теперь вот — надо же! — возвращаются. И собираются ввязаться в такое дело, что бог весть, удастся ли уйти во второй раз.

У двоих молодых казаков, здорово походивших друг на друга, и мысли были сходные: выполнить приказ, догнать предателя, застрелить негодяя! Станичники быстро поняли, что поручик Голицын — настоящий командир, за таким они были готовы идти хоть к черту на рога.

Петр Николаевич Бестемьянов, отставной унтер, не думал ни о чем. Старого дядьку переполняла радость: его Николенька, его соколик снова рядом, и всегда можно прикрыть великого князя грудью, отдать за него жизнь. Но, страшась за питомца куда больше, чем за себя, Бестемьянов ни на миг не усомнился в праве юноши идти в этот бой вместе со всеми.

Ну, не идти. Бежать.

Наконец, армянский мальчик, которого турки-мародеры лишили родных и отчего дома, мечтал лишь о том, как храбрые русские устроят негодяям кровавую баню, отомстят за его родителей, маленькую сестренку, односельчан.

Им почти удалось догнать Дергунцова, приблизиться к предателю на расстояние прицельного выстрела, но все же они немного не успели.

Дергунцов тоже крайне рисковал: на плечах у него висели разъяренные преследователи, а впереди было боевое охранение турок, солдаты которого вполне могли открыть огонь по ненормальному в русской военной форме, который несется на них сломя голову.

Не открыли. Видимо, Дергунцов загодя готовился к этому моменту и выучил пару турецких фраз вроде «Сдаюсь! Не стреляйте!».

Под огонь турок попал как раз отряд Голицына, который спустился почти к самому берегу, на дно распадка и оказался на виду у неприятеля.

Появление из глубокого тыла сначала русского перебежчика, а затем и непонятно откуда взявшегося вооруженного отряда не могло не озадачить турок, и среди солдат боевого охранения замелькали офицерские фески. Ясное дело, что Дергунцов тут же объяснил туркам, кто такой он сам и что за люди его преследуют, не умолчал он и о том, что среди этих людей имеется великий князь, сбежавший вчера из плена.

Поручику и его отряду приходилось несладко: огонь турок усиливался, в дело вступили пулеметы. Если бы русских сейчас заставили залечь, плотно прижали к земле, то тут бы и пришел им конец. Под прикрытием огня турки просто подошли бы на расстояние броска гранаты, и…

Но, странное дело, при такой плотности огня был он, как бы это точнее выразиться, неприцельным. Все пули шли довольно высоко над головами. Создавалось впечатление, что противник хочет не уничтожить отряд Голицына, а отсечь его от распадка.

«Ага! — догадался Голицын. — Эта сволочь Дергунцов сказал, что со мной великий князь. Турки вовсе не желают его убивать, он им живой нужен. Значит, сейчас вышлют группы захвата».

Так и случилось. Около сорока турецких солдат, разделившись на две группы, стали обходить отряд поручика с флангов. Численное превосходство у них подавляющее. Неважно складывалась ситуация!..

Положение, которое из плохого стремительно становилось безнадежным, спас маленький проводник. Мальчик не в первый раз попал в этот распадок, он уже забредал сюда, когда лазал посмотреть из любопытства на чудовищную басурманскую пушку. Поэтому он знал потаенные козьи тропки и отнорки распадка.

Мальчик подполз к Бестемьянову, что-то сказал ему, настойчиво указывая рукой назад и влево, где громоздилась груда огромных гранитных валунов. Как хвалил сейчас себя Сергей Голицын за то, что поддался просьбам старого унтера и взял его в рейд: ведь только Бестемьянов с пятого на десятое понимал по-армянски.

Скомандовав всем отходить за проводником и Бестемьяновым, поручик открыл беглый винтовочный огонь по левой группе захвата.