Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

Было еще де поздно, раньше в это время он бродил по городу. Где бы он был сегодня? На стрелке Васильевского острова? Од представил себе легкий, воздушный портик Биржи, ростральные колонны над темной Невой, тихий плеск воли о гранитную набережную, огни фонарей, отражающиеся в воде.

«Все-таки хорошо! Очень хорошо!» – улыбаясь, подумал од и взял со стола лист. Стихи показались ему чужими и слишком уж жалостливыми.

У меня душа болит, как рана,Излечить способна только ты.В ленинградских сумрачных туманахЗаблудились светлые мечты.

Без тебя, как прежде одинокий,Буду жить над грустною Невой.Я люблю простор ее широкийИ тебя, незримый спутник мой.

С минуту Альфред стоял не двигаясь, будто вслушиваясь в самого себя. Недоумевающе пожал плечами, скомкал бумагу и бросил ее в угол.

– К черту! – громко оказал он. – До чего же измельчал род человеческий, а? К черту душевные раны, я жить хочу! Меланхолию к черту, – повторял он, надевая пальто.

Нарушив свой распорядок, Альфред в двенадцатом часу ночи ушел в город.

* * *

Игорь обдумывал, с чего начать разговор. Шагал крупно. Настя едва поспевала за ним, искоса, отчужденно поглядывала на него. По улице Карла Маркса они дошли до Разгуляя. Настя спросила сухо:

– Куда мы летим так? Мне жарко.

– И мне… Я не тороплюсь.

– Ты хочешь сказать что-то?

– Я? – Он удивился ее догадливости. – Хочу, но откуда ты знаешь?

– Это же видно. Ну, слушаю.

– Пройдем туда, на аллею.

В сквере было пустынно. Под тяжестью снега поникли кусты. Холодным блеском искрились на сугробах молодые снежинки. Колокольня Елоховской церкви, облитая молочным светом луны, резко проступала на фоне иссиня-черного неба. Мрачно зияли провалы звонниц.

У Насти из-под платка выбились на лоб кудряшки, будто седые от белой изморози.

– Ты что это, завилась? – удивился Игорь. – Вот это номер! А я и внимания не обратил! Вижу, изменилось что-то в тебе, а что – не пойму.

– Ты и платье не заметил, – с горечью сказала она.

– Какое платье?

– На мне, новое.

– Ну? Купила?

Насте многое хотелось рассказать ему. Как ждала от него писем и мучилась, не получая их, как работала это время кондуктором в трамвае, чтобы купить новое платье, как отмечала на календаре дни, оставшиеся до его возвращения. Но Игорь был чужой, равнодушный.

– Что-то произошло у тебя? – спросила она.

– Произошло.

Злая решимость в его голосе заставила девушку болезненно сжаться. Омертвели, стали непослушными губы. Произнесла почти шепотом:

– Что же?

Игорь, отвернувшись, сказал глухо:

– Я люблю Ольгу.

– Ты… Ты видел ее?

– Не только видел, каждый вечер ходил к ней, каждую ночь. – Игорь торопился сразу высказать все. – Ходил совсем, понимаешь? Ну, мы…

– Молчи! – крикнула Настя. – Не надо!

– Ну, молчу. Я знаю, тебе неприятно это. Но «ведь мы останемся друзьями. В кино вместе…

Услышав скрип снега, Игорь повернулся и осекся на полуслове. Настя, покачиваясь, уходила от него, низко опустив голову и как-то странно растопырив руки. Он бросился к ней, схватил за локоть.

– Подожди! Куда ты? Домой? Она не ответила.

– Я провожу, ладно?

– Уйди! – не поднимая головы, попросила Настя. – Не трогай меня.

Игорь остался один. Вытащил из пачки папиросу. Разыскивая в кармане спички, смотрел, как девушка переходит улицу. Двигалась она медленно, не глядя по сторонам. Мимо проносились машины, но она будто не видела их, не обращала внимания. И от этого ее равнодушия к опасности Игорю сделалось страшно. Он напряженно следил за ней и почувствовал облегчение только тогда, когда Настя оказалась на тротуаре.

* * *

Сорвалась с крыши тяжелая сосулька, хрусталем сверкнула на солнце, со звоном разбилась о камень. Возле порога казармы натекла маленькая лужица. «Кап-кап, кап-кап», – падали в нее светлые шарики капели. Виктор, щурясь от яркого света, посмотрел вокруг. Совсем весна на дворе. Рыхлый снег осел, потемнел. Тропинка, раньше утопавшая в сугробах, теперь оказалась выше их, черной лентой тянулась от казармы к клубу. Весело чирикали воробьи на карнизе, прыгали, суетились. От их оживленной возни радостней становилось на душе. Лето чувствуют, жулики.

Сегодня воскресенье, Дьяконский получил увольнительную. Решил сходить в город, побродить по улицам, посмотреть на людей. Шагал веселый, тихонько насвистывая, думал о Василисе: вот бы привезти ее сюда, показать казематы, крепостные стены, подняться на полукруглую башню. Прямо у подножия башни – крутой обрыв к реке. Там, совсем рядом, Германия, вернее – Польша. Но теперь там немцы, на берегу – германские патрули.

– Дьяконский!

По тропинке быстро шагал лейтенант Бесстужев, застегивая шинель. Полы ее бились по голенищам сапог, начищенных до светлого сияния.

– В город? Пойдемте вместе.

Бесстужев за эту зиму осунулся, постарел, почти бесследно сошел со щек румянец. Виктор слышал – у взводного какие-то неполадки. Будто бы жениться хотел, а ему не разрешают. По вечерам в казарме лейтенанта не увидишь. Грозился обыграть в шахматы, да все не выберет времени.

– Слушайте, Дьяконский, вы не забыли наш разговор в ленинской комнате?

– О «Капитанской дочке»? – нахмурился Виктор.

– Я еще раз перечитал книжку. Но дело не в этом. Теперь я помню эпиграф к первой главе:

– Был бы гвардии он завтра ж капитан.

– Того не надобно; пусть в армии послужит.

– Изрядно сказано! Пускай его потужит…

– Да кто его отец?

Бесстужев внимательно посмотрел на Дьяконского.

– Это вы имели в виду?

– Именно это.

– Но у нас в стране существует такое правило: дети за родителей не отвечают.

– Однако в военное училище меня не взяли. Боюсь, что и на сверхсрочную службу не оставят. Капитан Патлюк поспешит демобилизовать меня в первую очередь, чтобы избавиться от беспокойства.

– Вполне вероятно, – согласился Бесстужев. – Но решать будет не один Патлюк. Обратитесь в политотдел, к комиссару Коротилову. А я поддержу вашу просьбу…

По железнодорожной насыпи прогрохотал поезд, прошел туда, где темным горбом высился над Бугом мост. Вот на мосту показался паровоз, фермы окутались дымом. Потянулась длинная вереница товарных вагонов.

– В Германию, – буркнул Дьяконский. – Хлеб да нефть возим.

– Хлеб – это мир.

– По мне лучше война, – вырвалось у Виктора.

– Вы серьезно? – замедлил шаг Бесстужев.

– Вполне. Честно скажу – хочу, чтобы война началась. Пусть эгоистично, но это так. Для меня единственная возможность доказать в бою, что я, может, больше других… Э, да что там, – махнул он рукой. Хотел замолчать, но прорвалось наболевшее. – Я буду драться страшно. Пусть все видят! А смерти не боюсь. Погибну – смою позор с семьи. Тогда хоть сестра будет человеком себя чувствовать… Вам трудно понять это. Не люблю громких фраз, но позор смывают кровью – иначе не скажешь.

Он сердито засопел и пошел быстрее. Бесстужев догнал его. Долго молчали. Потом лейтенант спросил:

– Виктор, вы любите кого-нибудь?

– Девушка там, на родине.

– Красивая?

– Очень. Хотя не знаю. По-моему – лучшая.

– Да, конечно. Иначе и быть не может. А у меня, Виктор, серьезные неприятности. Слышали, наверное?

– Болтали ребята какие-то пустяки в роте.

– Ну, не пустяки. Объяснять долго. Вы ведь Полину Горицвет знаете? В библиотеке работала.

– Вот оно что! Теперь понятно.

– Ничего вам не понятно, – хмуро сказал Бесстужев.

Ему и хотелось поделиться с Дьяконским и неудобно было откровенничать с подчиненным. К тому же трудно рассказать словами о том, что мучило его. Когда старший политрук Горицвет возвратился из отпуска, Бесстужев пошел к нему. Надеялся сразу все уладить. Ведь Горицвет фактически давно уже разошелся с женой. Но политрук твердил одно: пока он здесь, репутацию свою чернить не позволит. Так ни до чего и не договорились. Оставалось только ждать, когда Горицвета переведут в другую часть, – он просился на Дальний Восток. Бесстужеву было очень неприятно, что Полина живет в одном доме с прежним мужем. Когда приходил к ней, надо было говорить шепотом, чтобы не слышали за стеной. А Юрий хотел любить открыто и честно.

Он снял комнату в другом конце города. О переезде узнали в полку, поползли грязные слухи. Полине предложили перейти на другую работу – уволили вежливо. На этом настоял Горицвет, надеясь, что с ее уходом из библиотеки меньше будет пересудов. У Бесстужева ухудшились отношения с командиром роты. Патлюк, приятель Горицвета, относился теперь к Юрию с открытой неприязнью, придирался по мелочам. Бил по самолюбию Бесстужева – без него рассказывал командирам похабное про Полину, знал, что передадут лейтенанту.

Все это действовало на нервы. Юрий стал замкнутым, вспыльчивым. Но самое неприятное – ему часто доводилось встречаться с Горицветом. Политрук не здоровался, проходил мимо с надменным видом, выставив челюсть с редкими, крупными зубами. При людях, на совещаниях командиров, держался с подчеркнутой вежливостью. Каждый раз у Бесстужева портилось настроение. Вечерами возвращался домой сердитый, усталый.