Мы смогли их узнать: длинные, примерно одинаковой длины лапы, песчано-рыжая шерсть. Это были мартышки-гусары (Erythrocebus patas), довольно обычный вид для безлесных мест.
У нас была ручная обезьянка Санга этой породы. Маленький весельчак много месяцев жил у нас и вел себя совершенно так же, как любая собака. Когда его привязывали, он большую часть времени посвящал своеобразному танцу на месте, время от времени сопровождая его протяжными, щебечущими, тоненькими трелями. Вначале он нагибался вперед, натягивая веревку, которая была обвязана вокруг пояса и была достаточно коротка, чтобы поддерживать его. Потом он принимался хлопать ладошками попеременно то о землю, то в воздухе, аккуратно складывая их вместе. Задние лапы оставались на земле. Когда же его спускали, он носился галопом по всему лагерю, приостанавливаясь только затем, чтобы изловить кузнечика или кобылку или громадным прыжком взлететь прямехонько на стол, за которым мы работали, — не раз он приземлялся среди наших драгоценных экспонатов, разлетавшихся куда попало. В дороге его поручали Омези, и обезьянка трусила с ним рядом на поводке, как благовоспитанная собачонка.
Когда болтовня и перекличка обезьян замерли вдали, до нас донеслись более близкие звуки. И вскоре мы вышли к стаду совсем других обезьян. Серебристо-серого цвета, с белой оторочкой вокруг лица, все они, как одна, увидев нас, взобрались на деревья, не выпуская из рук мелкие корешки, накопанные в рыхлой почве. Это были обычные для Африки зеленые мартышки (Cercopithecus aethiops), которые переполняют клетки в зоопарках, вытесняя почти всех остальных. Они довольно выносливы и с легкостью приспосабливаются к климату других стран.
Обезьянки оказались настолько смелыми, что нам удалось подойти к некоторым из них совсем близко — на расстояние нескольких футов — и отснять приличный метраж. Треск кинокамеры скорее завораживал их, чем пугал: на крупных планах видно, как они с необыкновенно озадаченным выражением на лицах наклоняют головы то в одну то в другую сторону.
За полосой «садов» лежала небольшая лощинка среди крохотного ровного плато. После завтрака на траве я взял ружье и пошел на разведку в лощинку. Когда я вступил на болотистую почву, что-то неожиданно прыгнуло передо мной в высокой траве; разведя стебли, я увидел поднимавшиеся из густой зелени две очаровательные головки с лирообразно изогнутыми рогами и громадными лучистыми глазами. Они показались на миг, а затем беззвучно скрылись, лишь трава колыхалась на их пути. Я пробрался обратно и приказал всем окружить маленькое болото. Хотя мы двигались быстро, а кругом была более или менее открытая местность, животные как сквозь землю провалились.
Должно быть, они продолжали двигаться прямо от меня после того, как я их спугнул, и ушли за ближайшие отроги холмов. Более крупные виды антилоп сплошь да рядом встречаются в Восточной Африке, но на западе континента они, как и многие другие животные, попадаются реже; поскольку укрытий здесь больше, выслеживать их — нелегкое дело. Наткнуться на антилоп можно разве что случайно, а на вершинах обнаженных гор они большая редкость.
Вслед за тем мы умудрились заблудиться, и основательно. Перебравшись в следующий громадный природный амфитеатр, мы решили пойти напрямик через горы, туда, где, по нашим соображениям, находился наш дом. Однако, поднявшись на вершину гребня, мы увидели расстилавшуюся впереди бесконечную панораму — гребень за гребнем, долина за долиной. Тогда мы повернули налево и продолжали путь, но часа через два порядком устали, пробираясь по пояс в густой траве, а до гребня — очередного намеченного нами наблюдательного пункта — оставалось еще столько же. Затем мы обнаружили, что наш путь пересекают бесчисленные обрывчики и расщелины. В них мы и углубились.
Сверху нам казалось, что. там лишь мелкая поросль, но стоило нырнуть в путаницу ветвей, как оказалось, что земля почти отвесно обрывается к берегам кристально чистых ручейков, прыгающих среди крупных глыб маленькими водопадами вперемежку с тихими заводями. Местами растительность буквально стояла стеной, и нам приходилось идти гуськом, прорубая себе дорогу. Это была идеальная местность для горилл. Честно говоря, в такой чаще немудрено наткнуться на целое стадо горилл, того и гляди, набредешь и на парочку динозавров, мирно пасущихся среди экзотических древовидных папоротников и прочей первобытной растительности.
Выкарабкавшись из очередной расщелины, мы оказались на обширном пологом склоне, по которому тут и там мелкими куртинками росла короткая травка; множество небольших зеленых растений вроде салата настолько равномерно покрывали землю, что напоминали грядки в огороде. Пока мы обменивались мнениями об этих диковинках, над нашими головами раздался резкий звук — нечто среднее между фырканьем, кашлем и лаем. Мы посмотрели вверх и увидели какое-то животное, сидящее на большом валуне у края высокой осыпи. Но не успели мы схватиться за бинокли, как существо рявкнуло еще несколько раз, такие же сигналы прозвучали в ответ впереди нас, а затем громадное стадо бабуинов врассыпную бросилось вверх по склону, ворча, лая и вообще всячески выражая свое возмущение тем, что их потревожили за вечерней трапезой.
Однако у них хватило ума держаться вне выстрела, и, если бы не эта предусмотрительность, их накрыл бы шквальный огонь из всех наших ружей. Как вы понимаете, нам придавало храбрости численное превосходство и разнообразие вооружения. Старик дозорный лаял не переставая, пока мы не прошли мимо и не скрылись из виду среди разбросанных скал. Тогда он встал и неторопливо спустился по склону поближе к нам. Словно чувствуя границу досягаемости выстрела, он повернул вправо и устроился на следующем наблюдательном пункте. Оттуда он следил за нами, не спуская глаз, и нам пришлось пройти прямо под ним.
Мы пересекли открытое пространство и подошли к тому месту, где кормились обезьяны. Мелкие растеньица, похожие на салат, были вырваны с корнем, вокруг валялись листья, а сочные клубни были отгрызены. Дальше нам нужно было подняться немного вверх, чтобы обойти глубокий овраг. Тут мы оказались как раз под стадом обезьян, а дозорный двигался в том же направлении, не отставая от нас. Должно быть, ему показалось, что мы перешли в наступление, потому что он издал дикий вопль и галопом бросился предупреждать остальных. Но они услышали его крик и обратились в бегство, причем с осыпи сорвалось несколько крупных валунов. Камни, подскакивая, катились на нас: ни дать ни взять цепь карликовых всадников, мчащихся в атаку. Некоторые застряли на осыпи, зато другие пронеслись в опасной близости.
Не сомневаюсь, что большинство людей уверяли бы, что павианы нарочно сбросили на нас камни' Сообщений о подобных проделках предостаточно!
Близились сумерки, а деревни Тинта все еще не было видно, хотя идти здесь было значительно легче, и мы были уверены, что нам осталось преодолеть последний гребень. Об этом мы и беседовали, когда вечернюю тишину пронзил тот самый ужасный нарастающий свист.
Мы сразу же забыли о деревне Тинта и ее географическом положении. Решили: надо выследить привидение и покончить с ним раз и навсегда. Остановились по команде, сбросили на землю ношу и встали, ожидая нового крика. Ждать пришлось долго. Наконец он снова зазвучал. Последовала горячая дискуссия о том, откуда он доносится. Все африканцы, кроме Фауги и Гонг-гонга, уверяли, что крик раздается снизу, из долины. Джордж разумно воздержался от какого-либо высказывания. Я был в равной мере убежден как в том, что он раздается сразу со всех сторон, так и в том, что он исходит из одного определенного места. Но поскольку Фауги и Гонг-гонг родились на травянистых равнинах, я решил прислушаться к их мнению. Они оба утверждали, что звук исходит из глубины длинной узкой долинки поднимавшейся по склону вправо от нас. Когда он раздался в третий раз, мы с Джорджем склонились к их мнению, хотя считали, что они сильно преувеличивают расстояние до источника звука.
Мы отделились от остальных и, время от времени останавливаясь и прислушиваясь, двинулись в сторону звука. Он не становился ни громче, ни глуше, неизменно прозрачный и тоскливый, он долетал до нас в разреженном воздухе. Медленно пробирались мы через небольшие рощицы вверх по травянистым склонам, все выше и выше; звук манил нас, и теперь мы точно знали, откуда он доносится. Долинка сузилась и перешла в расщелину, звук делался все более пронзительным, а по мере того, как мы поднимались, разросся до такой мощности, какой я и вообразить не мог; признаться, в жизни не слышал, чтобы такой силы звук издавало живое существо. Когда он возникал и нарастал, воздух буквально дрожал. Этот звук можно было сравнить разве что с самой мощной пароходной сиреной. Мы выбрались на острый гребень и стояли среди куртин высокой травы, а неведомый звук гремел так, что у нас едва не лопались барабанные перепонки.