– Я… я рада, что ты понимаешь. – Она сдвинулась на несколько дюймов вправо, подальше от него.
– А ты восхитительна, даже в мужской рубашке. Особенно в мужской рубашке. – Он взял ее свободную руку и сжал. – Ты говоришь так, как будто у других леди есть некий секрет, которого нет у тебя, и у них он действительно имеется, это так. Но ты гораздо интереснее именно такая, какая есть. Тебе не нужны никакие секреты.
– Должна признаться, я их терпеть не могу. – Пиппа осторожно высвободила свою руку и обхватила ею бокал. – И как давно ты научился вить из женщин веревки?
– Это не самоцель, – ответил он. – Но правда, что мне как-то никогда не приходилось искать женского общества.
– И ты говоришь не о своей матери и сестрах, так ведь?
– Нет, – с кривоватой улыбкой признался Грегори. – Не о них. Хотя если присовокупить их ко всему прочему, то женского общества у меня столько, что и не знаешь, что с ним делать. – Он широко ухмыльнулся. – Даже в Америке, где я по большей части скрывал, что являюсь богатым графом, мне не было проходу от женщин.
– Бедняжка. – Пиппа оприходовала уже половину своего бокала. По рукам и ногам начало разливаться приятное тепло.
– Я не жалуюсь, – сказал Грегори. – Женское общество доставляет мне удовольствие.
– Это заметно. – Тон ее был сухим.
– Прошу прощения, – хмыкнул Грегори, – но никто не может дразнить меня безнаказанно. – Он поставил свой бокал рядом с одинокой свечой и плюхнулся спиной на кровать, потом лег на правый бок, согнув одну ногу в колене. – Давай ложись рядом. – Он похлопал по покрывалу. – Наказанием тебе будет мое полнейшее безразличие к твоим женским прелестям, пока мы будем обсуждать, что делать с тобой после этого приема. Ведь в предстоящие дни ты будешь слишком занята, служа сразу двум господам – мне и мистеру Доусону, поэтому нам останется не так много времени на разговоры.
– Отличная мысль, – отозвалась Пиппа, снова оттаивая по отношению к нему. – Не могу поверить, что это происходит… то есть что мы не поедем назад в Пламтри.
Она поставила бокал и забралась на кровать с таким чувством, будто они шаловливые дети, намеревающиеся влезть в кладовую и стащить пирожное. Пиппа вытянулась во всю длину рядом с Грегори и положила голову на руку.
– Я начну, – сказала она.
– Давай. Только помни, что пока это всего лишь предположения. Не стоит перевозбуждаться.
Перевозбуждаться?
Глаза его были наполовину прикрыты веками, голубые глубины – бездонны и непроницаемы. Широкая грудь и мускулистые руки напомнили Пиппе, что она меньше, слабее.
По ней пробежал легкий трепет. Грегори такой… такой… мужественный. Такой… неотразимый.
– После того как закончится прием, – начала она, – ты отвезешь меня в Плимут, откуда я смогу уплыть во Францию, где сразу же займу место компаньонки милой пожилой леди, которая и в самом деле ждет меня.
– Что ж, это подходяще.
– Это предопределено, – поправила она его. – Они с дядюшкой Берти не виделись сорок лет, и вот недавно она написала ему, что ей нужна компаньонка.
– Очень хорошо. И как же ты в целости и сохранности доберешься до Франции?
– Останусь в мужском платье, хотя, должна признаться, это невыносимо – голова под париком чешется, а когда я стягиваю грудь, – Пиппа увидела, как при этих словах расширились его зрачки, – мне трудно сделать вдох. Но маскировка хорошо служит своей цели.
– Этого отнюдь не достаточно, – возразил он. – Тебе нужен пистолет.
– Что ж, ты можешь поучить меня стрелять, пока мы здесь. – Она улыбнулась. – Я стану первой англичанкой «неработающего класса», которая будет обучаться кондитерскому искусству у специалиста международного уровня.
– Другими словами, если это произойдет, ты начнешь небольшую революцию, – пробормотал он.
– Вот именно. Кто знает? Может, еще какая-нибудь леди в схожем положении последует моему примеру, наплюет на условности и совершит что-нибудь замечательное и неожиданное.
– И если это «что-нибудь» будет включать в себя марципан, тем лучше, – присовокупил он.
– Не насмехайся надо мной, Грегори. – Халат соскользнул у нее с плеча.
– И в мыслях не было. Я сказал о марципане в метафорическом смысле. – Он подтянул ее рукав выше и похлопал по нему. – Нечто сладкое, декадентское, легкомысленное, однако совершенно необходимое для счастья.
В его голосе опять зазвучала хрипотца.
– Знаю, ты шутишь, но на самом деле ты прекрасно описал, почему мне нравятся сахарные скульптуры. – Пиппа протянула руку, взяла свой бокал, сделала глоток, потом поставила его. – Хочешь вина? – спросила она через плечо.
Грегори покачал головой:
– Не думаю. – Но он казался каким-то рассеянным, словно больше уже не слушал Пиппу.
– Грегори? С тобой все хорошо?
– Кажется, я переоценил свои силы. Твои женские прелести определенно влекут меня.
Она резко повернулась к нему и подмигнула:
– Вот и хорошо. Поделом тебе. И не подумаю никуда уйти. Соблазняйся.
– Отлично. Но я продержусь дольше тебя.
– Сомневаюсь.
– А я точно знаю. Потому что примерно секунды через три ты в гневе умчишься отсюда в гардеробную.
– Что ты имеешь в виду?
Он покачал головой:
– Я не смогу отвезти тебя в Плимут.
– Что? – Желудок у Пиппы так и ухнул вниз. – Ты же сказал…
– Я сказал, что не верну тебя домой. Но я не говорил, что буду способствовать твоей поездке в Париж. Даже при всем том, что ты сказала, даже если ты научишься стрелять из пистолета, я по-прежнему считаю, что это небезопасно. Тебя разоблачат, Пиппа.
– Но ведь до сих пор не разоблачили? – Она пришла в возмущение.
– Нет, не разоблачили.
– И эти две недели будут отличной практикой. – Гнев начал накапливаться в ней, как пар в закрытом наглухо чайнике.
– Этого мало, – отчеканил Грегори. – Ты будешь беззащитной женщиной в чужом, незнакомом городе, и совесть ни за что не позволит мне оставить тебя одну в морском порту…
Она вскочила с кровати.
– Ты прав. Я ухожу.
– Я же просил тебя не перевозбуждаться. Что все это только предположения.
– Я услышала только слово «перевозбуждаться». А потом подумала про твой торс и мускулы на руках!
– Я в этом не виноват. – Он спрыгнул с кровати следом за ней. – Вместо этого я предлагаю тебе жить в Лондоне с моими родными, и мы наймем тебе в наставники какого-нибудь кондитера. Плюс…
– Ты это уже говорил, и я отказалась.
– Это еще не все мои предложения. Можно будет устроить поездку в Париж. Ты поедешь со мной и с дамами нашего семейства. Мы можем пожить там несколько недель. Возможно, целый месяц.
Она заколебалась.
– Это великодушное предложение. Но мне понадобится больше, чем несколько недель или месяц. Ты же знаешь, что если я поеду с твоей семьей, будет трудно или даже вообще невозможно встретиться с месье, поскольку для этого мне придется переодеться мужчиной. Твоя мама не одобрит.