Всей грудью вдохнул магистр прозрачный воздух, и глаза его потеплели.
Этот прекрасный город — ясный знак Вечного, порука Его непреходящей благодати, дарованной смиренным братьям свыше. Что было здесь, пока Орден не принес сюда свет истинной веры? Ничейная земля. Холмистая степь, густо заросшая жестким кустарником, убогие хижины бесхозных вилланов, бежавших от законных владельцев, и змеиные норы песчаных людей, молившихся на каждый камень.
Больше — ничего.
Не счесть жертв, принесенных Орденом во имя обуздания дикарей, и с тех пор, как встали в степном краю замки смиренных братьев, нет дороги в Империю кочевым ордам, бродящим в пустыне. Ибо долг каждого верного — хранить и поддерживать порядок, установленный Вечным; лишь в этом — смысл жизни, и презревший заветы Его не удостоится после смерти слияния с Ним, душа же его канет в Хаос…
Но где же, однако, брат Ашикма?
– Я здесь, — отозвалась тень. — Почтительно слушаю.
Старик привычно вздрогнул.
Много лет, еще со времен паладинства в Раамику этот человек неотлучно рядом, но, странное дело, по сю пору магистру так и не удалось ни привыкнуть к внезапности его появлений, ни даже запомнить лица. Мужчина высокорослый и широкоплечий, брат Ашикма был словно соткан из тусклого, пыльного сумрака коридоров обители: бесшумный, незаметный, неизменный.
И незаменимый.
– Скоро здесь будет Турдо из Тшенге. Если, выйдя, он велит принести мне стакан холодной воды, проводите его через галерею Всех Радостей…
– Повинуюсь, — прошелестел брат Ашикма.
И сгинул, как растаял.
Магистр же, бросив последний взгляд на суету города, медленно и осторожно добрел до кресла, уселся поудобнее и запретил себе думать о чем-либо, кроме предстоящего разговора.
– Паладин Тшенге, — чуть приоткрыв дверь, доложил служка.
– Пусть войдет.
Дверь широко распахнулась, и рослый рыцарь, закутанный в фиолетовый орденский плащ, пружинистой походкой вошел в покой. Длинные, прямые, абсолютно белые волосы красивыми прядями ниспадали на широкие плечи, и отсветы огня плясали в красных зрачках бьюлку.
– Ты хотел видеть меня, брат Айви?
– Да, брат Турдо. Присядь.
Магистр пошевелил кочергой поленья; пламя подпрыгнуло, высветив лицо гостя.
– Здоров ли ты, — помедлив, вежливо поинтересовался хозяин, — спокоен ли твой дух, в порядке ли вверенные тебе земли?
– Благодарение Вечному, — гость почтительно склонил голову, — все хорошо, и рыцари Тшенге готовы выступать.
Старый лис не может без ритуальных формул, подумал паладин. Вот сейчас скажет, что воин Вечности всегда должен быть готов к битве.
– Воин Вечности всегда должен быть готов к битве, — голос магистра стал почти веселым. — Но всему свое время. Сермяжная рвань может и подождать.
– Бунтовщики приближаются к Новой Столице, — тихо, ничем не выдавая удивления, напомнил брат Турдо. — Три провинции обратились в прах…
– О да, ведь нынче любое отребье сотрясает небеса, — усмехнулся магистр. — А отважные эрры удирают от собственных вилланов, словно никогда меча в руке не держали. И поделом. Да, поделом!
Третий Светлый свидетель, старик говорил не о том, о чем собирался вести речь. Он, волею Вечного — глава Ордена, никому, кроме Вечного, ничего не обязан объяснять. И самому себе не признался бы магистр, что, возможно, бессознательно стремится отдалить разговор о главном, печальный миг разоблачения и возмездия…
– Орден выступит по моему слову, не раньше, ибо нельзя оказывать помощь тем, кто сам вызвал на себя гнев Вечного, никого не карающего без вины! Сейчас, когда эра Лучника на исходе, а эра Единорога еще не пришла, столпы миропорядка зыбки…
Ну так скажи это свое слово, раздраженно думал гость, все так же невозмутимо внимая брату Айви. И при чем тут астрология?
– …да! Именно потому Вечный попустил бунтовщикам побеждать! Ибо сей мятеж есть последнее предупреждение: терпение Его на исходе. И зря ли во главе сброда идет Ллан из Вурри?! Я лично знал его в юности, и я свидетельствую: Ллана, будь он трижды безумен, не упрекнуть в потакании греху!!
Тшенгенский паладин слушал брата Айви все так же почтительно, но недоумение его росло, а с ним росла тревога.
Что он несет, этот маразматик?
– Волею Вечного бунтующая чернь будет раздавлена беспощадно. — Худая, похожая на птичью лапку рука вознеслась к потолку. — Но лишь тогда, когда исполнит предназначение, очистив Империю от стократ худшей мерзости! Орден сокрушит мятежников, как сокрушил пустынные орды!!! — торжествующе провозгласил магистр.
Белесая бровь бьюлку чуть дрогнула.
Дед, похоже, впал в детство. Перестал отличать доблестное прошлое от прискорбного настоящего. Когда-то, спору нет, он был великим полководцем, может быть, величайшим со дня Основания. Он единственный сумел поставить на колени князей пустыни и принудить их к вечному миру. Но те князьки давно зарыты в песок, а новые клятв не давали. Правда, пустынные все еще боятся Ордена, но лишь потому, что понимают: за ним стоит Империя.
А если Империи не станет?
Конечно, Орден отразит первый натиск, но варвары придут вновь; против каждого брата-рыцаря встанут сотни голых дикарей; песчаным князькам не жаль тратить жизни воинов, а каждый погибший брат — невосполнимая потеря, и кем пополнять гарнизоны, если Империи не станет? Не вилланами же…
Да, могущество Империи прирастает Орденом, но и Орден без Империи — мертв.
– Нет Империи, есть гниль и есть тлен! Эрры не повинуются владыке, жены купчишек разодеты в шелка, земледелец копит лихву, забывая о милостыне, гнусные жонглеры невозбранно бегают по канату… — Магистр закашлялся, обрызгав собеседника слюной. — Даже Орден затронут ржавчиной духа, брат Турдо! Ходят слухи о неких братьях, копящих злато, и о других, получающих письма от родни, — последнее слово старик произнес с натугой, словно грязное ругательство, — и о третьих, держащих при себе блудниц и приживших с ними ублюдков!
Если Ордену и суждено погибнуть, думал тшенгенский паладин, не забывая согласно кивать, то виной его гибели станет эта зажившаяся развалина. В столь тяжкие дни — подсматривать в замочную скважину! Об этом ли должно думать великому магистру? Или ты, брат Айви, возомнил себя, подобно Первоалтарному, единственным ответчиком перед Четверкой Светлых? Какая рьяная забота о чистоте веры…
Да что знаешь ты о людях, чьими душами распоряжаешься?
«Орденскому брату приличны кротость, и нестяжание, и сугубое целомудрие, и семья их — Орден, в миру же родни у них нет», — наверное, давным-давно, когда люди были чище и лучше, все это и было возможно. Святые, непорочные угодники писали Статут, но кто нынче живет по изветшавшим заповедям? Эти замшелые хартии давно пора переписать — от первого параграфа до последнего, дабы Орден, по рукам и ногам связанный мертвым пергаментом, воспряв, обрел новую жизнь!