Кто пытался похитить тебя, чтобы отомстить? — Он свирепо смотрит на меня. — Ты когда-нибудь спрашивала себя, какие у него были планы относительно тебя? В ту ночь, когда он собирался взять тебя, прежде чем ты так славно выстрелила ему в грудь?
Я сглатываю, бледнея.
— Как вы…
— Интересно, куда бы он тебя отвез? Что бы он…сделал с тобой? — Он жестоко ухмыляется, его губы кривятся в похотливой улыбке. — Или мысли о том, как он сделал тебя своей маленькой шлюхой, делает тебя настолько мокрой, что ты все равно трахаешь его?
Я медленно качаю головой, с отвращением глядя на него.
— Кто ты такой?
— Дмитрий.
За спиной мужчины Костя медленно поднимает голову. Его глаза распахиваются. Он быстро смотрят ко мне с беспокойством, наполняющим их. Но когда я слабо улыбаюсь ему, он, кажется, слегка расслабляется. Его взгляд направляется к человеку, стоящему между нами с пистолетом в руках.
— Ты мертв, — рычит он. — Я видел, как ты умирал, Дмитрий.
У меня отваливается челюсть. Я недоверчиво смотрю на человека с пистолетом. Это Дмитрий? Это другой мальчик, которого Федор дрессировал, лепил и издевался. Это тот самый, который “умер” в ограблении, которое вышло боком, того самого, который отправил Костю в тюрьму.
Но ясно, что он не умер. У него ужасные шрамы на руках и еще один на лице, который слегка перекашивает его. И ходит он хромой походкой. Но он очень даже живой.
— Сюрприз, братишка, — тихо шипит он.
— Как…
— Потому что я сильный, Костя, — рычит он. — Я сильный, потому что наш отец сделал нас сильными-достаточно сильными, чтобы пережить что угодно.
Костя прищуривается.
— Он не был нашим отцом, Дмитрий.
— Да, был, — огрызается Дмитрий. — Он нас вырастил, Костя! Он кормил и приютил нас. Он сделал нас людьми!
— Он манипулировал нами, Дмитрий, — рычит в ответ Костя. — Он использовал нас. Мы были пушечным мясом…
— Мы были семьей! он рычит. — Да, он был жестким. Он толкнул нас, Костя. Но это то, что делает семья! Точно так же, как семья мстит друг за друга!
Он прищуривается на Костю и качает головой.
— Я надеялся на тебя, Костя. Когда я услышал, что ты сбежал и приехал сюда после того, как эти ублюдки убили нашего отца, я был вне себя от радости. Я последовал за тобой, чтобы разделить твой триумф.
Его лицо темнеет, и он медленно качает головой.
— Но ты потерпел неудачу, Костя. Ты подвел меня. Ты подвел Федора. Ты подвел себя. Ты был слаб. Ты колебался, как он велел тебе никогда не делать этого!
— Они были у тебя! Я был там, Костя, наблюдал за тобой! Ты наставил пистолет прямо на Виктора и этого придурка Николая. Ты собирался убить их… — Он поворачивается и направляет на меня пистолет.
Я перевожу взгляд на Костю. Он смотрит прямо на меня, его лицо искажено болью.
— Я не знал, кто ты, Нина, — тихо говорит он. — Я не знал, кто я такой. В моем сердце была ненависть…
— Избавь нас от покаянного признания, Костя, — смеется Дмитрий. — И перестань притворяться, что ты не убийца, каким я тебя знаю. Зверь! Костя, ты у нас легенда! Чудовище! И все же, увидев эту маленькую шлюху, ты становишься мягким!
— Следи за языком, — рычит Костя.
Дмитрий смеется.
— Десять лет, Костя. Я понимаю. Ты увидел какую-то сладкую киску и потерял самообладание.
Костя скрипит челюстями. Его глаза сверкают яростью, которая почти пугает меня.
— Какой во всем этом смысл, Дмитрий? Зачем…
— Почему я следил за тобой? — Он улыбается и поворачивается ко мне. Он непристойно облизывает губы. — А за ней? — Он делает шаг ко мне. Костя рычит и напрягает свои путы, но Дмитрий игнорирует его, когда наклоняется ближе. — Мне понравилось смотреть, как ты принимаешь душ, маленькая шлюшка.
— Пошел ты. — Я плюю ему в лицо.
Дмитрий ощетинивается. Его зубы обнажаются, и на секунду я готовлюсь к удару. Но этого не происходит. Вместо этого он с рычанием поворачивается к Косте.
— И ради этого ты бросил свою семью?! Это то, что заставило вас игнорировать и забыть свой долг!? Месть которую заслужил наш отец!?
— Он не был нашим гребаным…
— Черт побери, так оно и было!! — Дмитрий ревет. Он морщится, и его лицо тикает. С рычанием он засовывает руку в карман пиджака и достает пузырек с таблетками. Откидывает крышку и выбивает несколько штук себе в рот.
— Был, Костя. Он был единственным отцом, которого мы знали. И ты подвел его.
— Он отправил меня в тюрьму, Дмитрий, — шипит Костя. — Он позволил тебе умереть!
— Нет, братишка, — рычит он. — Он спас меня.
Костя медленно качает головой.
— В тебя столько раз стреляли…
— Двенадцать, — рычит Дмитрий. — Двенадцать гребаных раз, эти сукины дети. Но Федор, наш отец, отнес меня к человеку, который спас меня от смерти. Он прищуривает глаза. — Мне понадобилось два года, чтобы снова ходить, Костя. Еще один год, чтобы сделать больше двух шагов, не падая в обморок из-за нехватки воздуха, и еще один год после этого, чтобы съесть больше, чем суп.
Он усмехается.
— Поплачь мне про тюрьму, Костя, пожалуйста. Поплачь мне о том, что ты ешь твердую пищу и можешь мочиться стоя.
Костя качает головой.
— Дмитрий, если бы я знал…
— Может, и к лучшему, что ты этого не сделал, dа? — Сверкая зубами говорит он. — Ты знал, что эти ублюдки выстрелили Федору в голову. А твоей реакцией на это было трахнуть эту маленькую сучку. Он замахивается на меня пистолетом, заставляя вздрогнуть.
— Так что, Костя, может, и к лучшему, что ты не знал, что я жив. Иначе, может быть, ты попытался бы трахнуть меня, — он хихикает, затем хрипит, хватая ртом воздух. Когда у него перехватывает дыхание, он поворачивается ко мне. Он улыбается мне тонкой, жесткой улыбкой.
— Ты размяк, Костя. Ты колебался. Ты предпочитаешь наших врагов семье. Вот почему я следил за тобой. Чтобы исправить то, чего бы ты не хотел. Чтобы закончить то, что ты не смог.
— Это был ты, — тихо шиплю я. — В ночь вечеринки.
Он улыбается мне.
— Dа, маленькая сучка. Так оно и есть. И машина… И больница… И все же это… это… — он резко поворачивается и приставляет пистолет к виску Кости.
— Нет! Я кричу.
Дмитрий смеется.
— Этот маленький трус… эта маленькая киска… он все время бросал мне вызов. Он тебя спасал. — Он поворачивается к Косте и опускается перед ним на корточки.
— Ты выбрал не ту команду, братишка. Ты предпочел ее своей семье. Он качает головой. — Мне обидно, Костя. Мне очень