Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Степушкин долго еще бродил по дому, все запоры на окнах и двери проверял. Спустился снова в подвал, поправил кирпич, запер подвал на ключ, для надежности подергал дверь, потолкался в нее плечом.
Прибрал в кухне, посуду, правда, мыть не стал. Накатила усталость, еле ноги волочил по дому. Сел перед телевизором и задремал.
И приснился ему страшный-страшный сон. И не сон будто, а явь самая что ни есть стопроцентная. Будто сидит он в кресле перед телевизором, а за спиной его странный темный комок колышется. Чуть дунет ветерок, комок к потолку взметает. Еще один порыв ветра, и темный сгусток вытягивается, вытягивается, превращаясь в длинный столб с руками-щупальцами и громадной головой, скалящейся на него беззубым ртом. И что самое ужасное, тень эта вдруг начала говорить вполне человеческим голосом, узнаваемым человеческим голосом. И Степушкину во сне вдруг стало казаться, что если он вспомнит, кому именно принадлежит этот тихий вкрадчивый голос, то все обойдется. Все пройдет мимо него: и беда, и смерть.
Но узнать никак не получалось. Он задыхался, слушал свое сердце, неровными скачками молотящееся в ребра. Пытался вспомнить и все никак не мог.
Очнулся он от собственного судорожного вздоха. Дернулся всем телом, не размыкая век, подышал часто и глубоко. Грудь разрывалась просто от нехватки кислорода или болело так сильно, не понял он спросонья.
Медленно открыл глаза, уставился в телевизор. Звука не было. Почему? Он не нажимал ту самую кнопку, которая высвечивала на экране надпись: звук отключен – и дорисовывала сбоку перечеркнутый крест-накрест мегафон. Он точно помнил, что уснул под монотонный говор диктора.
Почему выключен звук? И почему тень, так напугавшая его во сне, все еще не исчезла? Она дыбится в соседнем кресле огромным черным комком, шевелится и... кажется, даже посмеивается.
А свет! Кто выключил свет? Он был включен у него, он точно помнил! Две лампочки в люстре из шести были включены. Не могли же они обе разом перегореть-то!
Ему чудится или нет?! Может, инсульт стеганул? А что? Возраст, кувырки кроватные с Лялькой, выпивка. Может, подстерег его недуг старческий прямо как раз и сейчас? Откуда темень-то в глазах?
Степушкин снова закрыл глаза, подышал, потрогал левую сторону груди. Помял ее, массируя. Вроде ничего. Стучит мотор так же ровно, как и прежде. И дыхание восстановилось. Он открыл глаза, скосил взгляд в сторону.
Что за чертовщина такая, а? Все тот же черный колышущийся студнем сгусток.
– Господи! – прошептал невольно Степушкин и вдруг перекрестился, чего отродясь не делывал. – Прости, господи!
– Ишь ты! – вдруг раздалось с соседнего кресла, где шевелилась плотная неузнаваемая черная масса. – Про бога вспомнил! Страшно тебе?
– Кто здесь?! – засипел Георгий Иванович, голос и правда был страшно узнаваемым, только бы вот вспомнить, кому он принадлежал. – Кто здесь?!
– Не бойся меня. Не надо. Я ведь поздороваться зашел.
– Здрассте, – глупо брякнул Степушкин и захныкал: – Как вошел? Чего нужно-то?
– Для меня твои запоры не помеха. И вопросов у меня к тебе уйма. Но для начала...
Темная масса, прямо как тот самый черный шар в его сне, подобралась с кресла, вытягиваясь в длинный черный столб, колыхнулась ему навстречу. И вытянулась вдруг в его сторону вполне человеческой рукой с растопыренной кистью. Мужской кистью! А, ну да, голос-то принадлежал мужчине, чему удивляться. Пальцы были сильными, ухоженными, без особых мозолей и царапин. Они ползли в его сторону широко разверзнутыми щупальцами. Добрались до его колена, где покоились его собственные ладони. Подтолкнули правую ладонь, сделавшуюся слабой и безвольной.
– Ну, здравствуй, что ли, Гога! Как живешь-то?..
Глава 12
Павел Степанович Бабенко решил сегодня устроить себе настоящий выходной. Он и по календарю как раз был – воскресенье, и по совести положен ему был так уж точно. Сколько можно работать!
Вчера и позавчера он, как добропорядочный гражданин, как ответственный служитель своей Отчизны, от звонка до звонка проторчал в отделе в городе. Отвечал на многочисленные вопросы следователей. Говорил с Володькой-библиотекарем, хорошо, что позволили с ним встретиться. Уговаривал его не дурить и не вешать на себя того, чего не совершал никогда. Тот лишь молчал, смотрел на него угасающими с каждой минутой глазами и шпарил цитатами из классиков о неминуемом возмездии и еще какой-то ерунде.
– Свихнулся, что ли? – озаботился конвойный, когда пришел его уводить.
– Свихнешься тут! – буркнул Бабенко, а про себя подумал, что без водки Володьке совсем худо, загибается он.
Но водку нарочно не стал покупать, когда передачку ему с Маринкой-продавщицей собирал.
– Обойдется! Еще чего! – фыркнула та злобно, утрамбовывая пачки с недорогим чаем и печеньем в холщовую сумку. – И так дурак дураком.
Бабенко с ней целиком и полностью был согласен. Добавил от себя еще кусок сала, пять помидоров с собственного огорода – как уродились-то без должного ухода, понять бы, – сигарет и зачем-то положил жвачку.
– Это-то зачем? – удивилась Маринка.
– Мало ли, – пожал плечами Павел Степанович. – Может, облегчить дыхание захочет.
– Ему душу бы облегчить, а уж с дыханием как-нибудь справится.
Жвачке Володька обрадовался и тут же спрятал в карман затрепавшихся в СИЗО штанов. И долго со слезой благодарил его и Маринку за гостинцы. А вот отказываться от своего признания не захотел. Твердо стоял на том, что это он убил Машеньку, мол, больше было некому, и все тут.
Измучился с ним Бабенко так, что снова сердце прихватило. А тут опять в отдел позвали. Снова вопросы начали задавать. И вопросы теперь стали задавать совсем иного плана. Как раз касаемо его личных наблюдений и умозаключений.
Может, и обрадовался бы такому вниманию и даже многочисленным похвалам, случись это неделями раньше, когда еще Танька Вострикова была жива, когда у него еще сил было побольше, когда апатия так не разъедала все его желание быть, а не казаться полезным. А теперь...
Все, устал. Сын опять звонил, ругался, звал к себе. Пригрозил, что, если отец не подаст рапорт на увольнение, приедет и сам за него это сделает.
– Ты хоть выходные себе устраивай, батя! – канючил сын в телефон. – Чего ради так убиваться-то?!
Он и сам не знал. Никто поначалу его не слушал. Никто внимания не обращал, а он тогда энергии был полон, сновал челноком по деревне взад-вперед, а тут поди же ты – понадобился. И это тогда, когда он плюнуть успел, остыл, охладел и про тот злополучный земляной оттиск каблука мужского ботинка, сокрытый от следствия и спрятанный в ящике собственного стола, не вспоминал совсем.
– Вы меня извините, Павел Степанович, – покаянно извинялся перед ним вчера нагловатый недоверчивый опер Данила Сергеевич Щеголев. – Тут крутишься, как белочка-горячечка, вот и не воспринял ваше утверждение всерьез. Целый район на нас! Шутка ли...
Потом он еще что-то говорил и рассказывал про украшения, странным образом исчезнувшие при ограблении старого антиквара, случившемся много лет тому назад. Что теперь фрагмент одного такого украшения и был найден у убитой в руке. И что цепочка с изумрудной слезинкой, про которую Бабенко в прошлый раз ему рассказывал и которую усмотрел на шее их школьной секретарши, в самом деле фигурировала в описи, собственноручно составленной ограбленным антикваром.
– Вы просто молодец, Павел Степанович! – потряхивал он ему руку на прощание. – Просто супер, мы все в шоке!
– А когда же Жорку-то арестовывать станете? – нетерпеливо переступил тогда с ноги на ногу Бабенко.
По его понятиям ведь как выходило: раз есть подозрения, надо хватать за шиворот и тащить мерзавца в околоток, а тут если не выколачивать, то стараться разговорить. Вон неразговорчивого Володьку-библиотекаря до чистосердечного довели, а уж Гогу разговорить...
Так ему казалось, во всяком случае. И он даже готов был следом за Щеголевым в соседнее село податься и помочь, и принять участие в задержании особо опасного преступника, коим, по мнению Бабенко, и был Степушкин Георгий Иванович.
Но Щеголев скуксился как-то, поскучнел после его вопроса. Начал что-то лопотать про официальное заключение экспертной комиссии, которое они ждут вот-вот, прямо со дня на день. Про то, что незадолго до убийства Марии Углиной Степушкин будто бы побывал сначала в одном из городских отделов внутренних дел с заявлением, что его обокрали.
– Вот как! – недоверчиво воскликнул Бабенко. – И что же, было расследование? Что-то я не припомню, чтобы кто-то из ваших выезжал в соседнее село. У нас ведь знаете как слухи быстро разносятся! А тут все тихо...
– Да не было выезда, – снова засмущался Щеголев, – в том-то и дело, что ничего не было.
Оказалось, что заявления у Степушкина никто брать не захотел, учитывая пикантность ситуации. А направили того в частное детективное агентство. Оттуда он будто и сам сбежал, говорить отказался.
- Зеленые глаза викинга - Галина Романова - Детектив
- Свидание на небесах - Галина Романова - Детектив
- Миллион причин умереть - Галина Романова - Детектив
- Детективное лето - Елена Ивановна Логунова - Детектив
- Витязь в розовых штанах - Дарья Донцова - Детектив / Иронический детектив